[39].
– Ils en auraient autant de reconnaissance que je n’en ai moi-même[40], – пробормотал Дюпен.
– Si cela vous réconforte, je suis satisfaite, Chevalier[41].
Дюпен кивнул и слабо улыбнулся мадам.
– Как вам нравится эта картина, По?
– Крайне отвратительно, – через силу пробормотал я.
– Отвратительно? Пожалуй. Но ведь это история, дорогой сэр. Такова была судьба французской аристократии во времена Террора, и та же судьба едва не постигла и мадам Тюссо. Ее арестовали по подозрению в роялистских настроениях и заключили в тюрьму, чтобы предать казни.
Мадам кивнула. Я устыдился своей брезгливости, осознав, какой личный отклик вызывает эта сцена в моих компаньонах.
– Пожалуйста, расскажите мне больше.
– В Париже восторгались моим искусством изготовления восковых фигур, меня приглашали в Версаль давать сестре Людовика Шестнадцатого, мадам Елизавете, уроки моего искусства. Я прожила там какое-то время, но после штурма Бастилии вернулась в Париж. Потом меня бросили в тюрьму. К счастью, мой талант спас меня от казни, – сказала мадам, подняв и показав нам свои узловатые кисти. – Мне было велено делать посмертные маски тех, кого они казнили. – Она указала на корзину с головами. – Многие жертвы были моими друзьями.
– Столь ужасное положение требует недюжинной храбрости, – заметил я.
Мадам Тюссо устремила на меня свой колючий взгляд.
– Это была привилегия, дорогой сэр. Привилегия сделать моих друзей бессмертными.
Она вновь окинула долгим взглядом сцену казни. На лице ее отразилась тоска.
– Мадам, у вас есть чему поучиться. Однажды, я надеюсь, вы научите меня искусству воспроизводить форму человеческого тела, что гораздо сложнее реконструкции мотивов человеческих поступков.
– Возможно, дорогой шевалье. Если позволит Судьба. А сейчас я должна покинуть вас. Не спешите, наслаждайтесь дыханием истории. А перед тем, как уйти, загляните ко мне.
– Спасибо, мадам. Без вашей помощи впечатления мои были бы далеко не столь яркими, – сказал я.
Царственно кивнув, она удалилась. Наступила мертвая тишина. Взгляд Дюпена по-прежнему был прикован к гильотине, выражение его лица было загадочно. Я не сомневался, что на моем собственном лице вполне отражается весь ужас, вызванный этим отвратительным зрелищем. Я не знал, что сказать, и молчание становилось все более неловким. Наконец Дюпен указал на дверь:
– Идемте?
Мы прошли через выставочные залы в холл. Теперь здесь заправляла сама мадам Тюссо, собирая плату с посетителей своего устрашающего паноптикума.
– Джентльмены! Вы так скоро уходите?
– Боюсь, что да. Это было очень познавательно, и теперь нам нужно использовать то, что мы узнали.
Дюпен тепло улыбнулся мадам, она в ответ одарила нас лучезарной улыбкой.
– Я рада, что моя галерея хоть немного помогла вам в расследовании.
Она перевела взгляд на меня, ожидая комментариев, или, точнее, похвалы.
– Мадам, – с поклоном заговорил я, – надеюсь, вы позволите мне сказать, что ваша коллекция одновременно печальна и эффектна. Ваше мастерство несомненно, но эта… Палата Ужасов может заставить затрепетать от страха даже храбрейшее из сердец.
На лице мадам Тюссо появилась широкая улыбка.
– Палата Ужасов? Мсье По, у вас великий писательский талант! Вскоре это станет вашим ремеслом, попомните мое слово. А с вами, – обратилась она к Дюпену, – я надеюсь увидеться через девять дней, но, если это окажется невозможно, пожалуйста, навестите меня еще раз, прежде чем я займу свое место на небесах.
– Мадам, небеса будут с нетерпением ожидать вас еще многие годы.
– Et lorsque le paradis m’accueillera, je raconterai à vos chers grand-parents quel homme exceptionnel vous êtes devenu[42].
– Et je leurs dirai avec quel grand art vous avez honoré leur mémoire[43].
Дюпен наклонился поцеловать ее высохшую руку. На кратчайший миг роза юности проступила в чертах старухи, и я увидел ее такой, какой она была когда-то, но ее скрипучий голос немедленно разрушил иллюзию.
– Ce fût un honneur pour moi[44].
Мои способности понимать французский за последнее время уменьшились ввиду редкого использования, но я оценил глубину уважения, которое испытывала мадам Тюссо к бабушке и дедушке Дюпена. Он редко говорил о своих предках, и хотя я, конечно, знал, что он происходит из аристократической семьи, я только в этот момент догадался, что его бабушка и дед тоже стали жертвами Террора и теперь обрели бессмертие в коллекции мадам Тюссо. Ледяные пальцы стиснули мне грудь – передо мной вновь предстал образ корзины, наполненной отрубленными головами. Серьезный джентльмен с благородным лицом, орлиным носом, темными волосами и высоким лбом, и женщина с фарфорово-бледной кожей, изящным ртом и большими серыми глазами, полными ясности, – смешав их черты, можно было бы получить точную копию Дюпена. Как мог я не заметить ужасной правды, скрытой в этой сцене? Мадам Тюссо действительно сохранила посмертные образы своих друзей, когда их души покинули еще не остывшую плоть. Мне стало совестно: я вновь упустил очевидное, будучи ослеплен чувствами, вызванными судьбой собственных предков.
– Оревуар, мсье По. Возможно, когда-нибудь вы и ваш брат Дюпен присоединитесь к моей галерее.
От этих слов сердце мое сковало холодом.
– Благодарю вас, мадам. Надеюсь, что окажусь достойным вашего комплимента.
Я вежливо поклонился и с неуместной поспешностью пошел к дверям, оставив Дюпена прощаться с хозяйкой более любезно. Но даже оказавшись в лучах полуденного солнца, я не мог стряхнуть с себя томительный страх: казалось, творения древней старухи все еще не сводят с меня глаз. Наконец Дюпен вышел следом за мной, и мы отправились искать экипаж, но поиски не принесли никаких плодов. Вдруг шум оживленной улицы прорезал пронзительный свист, и, по счастливой случайности, прямо перед нами остановилась карета. Мы велели кучеру отвезти нас в «Аристократическую гостиницу Брауна» и забрались внутрь.
– Простите, Дюпен. Должно быть, очень тягостно видеть своих предков, почитаемых таким ужасным образом.
– Вовсе нет. На самом деле, это зрелище придало мне сил.
– Вы не расскажете мне о мсье Вальдемаре и о том, отчего вы так хотите отыскать его?
– Всему свое время. Давайте сначала сосредоточимся на вашей тайне.
Внезапно карету встряхнуло на ухабе, и в тот же миг что-то скользнуло по полу и стукнуло меня по ноге. Я посмотрел вниз и увидел сверток – какая-то незадачливая дама забыла в экипаже свои покупки. Но, подняв сверток, я увидел на нем адрес, и страх объял меня, словно саван, отчего моя плоть стала холодна, как восковые члены обитателей царства смерти мадам Тюссо. На коричневой бумаге свертка в моих дрожащих руках изящным ровным почерком было выведено:
«Аристократическая гостиница Брауна»,
мистеру Эдгару Алану По
ПРИГЛАШЕНИЕ
Мистер Франсуа Бенджамин Курвуазье,
изобличенный в убийстве,
будет публично повешен за шею за стенами
Ньюгейтской тюрьмы, пока не умрет.
Представление начинается ровно в восемь часов утра,
в понедельник, 6 июля 1840 года.
Рекомендуется занимать места у ближайших
к эшафоту барьеров не позднее семи.
Лондон, 6 июля 1840 г., понедельник
Тьма. Непроглядная тьма. Лежа в постели среди абсолютного мрака, я почувствовал, как медленно – дюйм за дюймом – дверь спальни приоткрывается под нажимом невидимой руки, но не видел ничего и не мог вымолвить ни слова, скованный страхом. Нервное напряжение нарастало, обостряя слух. Минуты, часы ли истекли, пока дверь неумолимо двигалась внутрь? Наконец нечто ужасающее заполнило собой дверной проем. Дрожащий от ужаса голос вскрикнул:
– Кто здесь?! Кто?!
Едва я успел осознать, что это мой собственный голос, три колеблющихся языка пламени появились во тьме. Из мрака медленно возникла рука, держащая канделябр, а за ней – призрачный лик Гермеса, явившегося, чтоб проводить меня к адским вратам.
– Пора. Вы готовы?
Сердце застучало о грудную клетку барабанной дробью. Горло перехватило от страха. Пламя свечей мерцало, приковывая к себе взгляд.
– По, нам пора.
Призрак зажег свечи в моей спальне одну за другой. Комната озарилась зловещим светом, и сон выпустил меня из своих объятий.
– Это вы, Дюпен, – с облегчением пробормотал я.
Дюпен был одет во все черное, точно сама ночь, и бледное лицо его лунным диском нависло надо мной.
– А вы ожидали кого-то другого? – спросил он с угрюмым весельем.
– Памятуя о вчерашних событиях, возможно.
– Сожалею, если напугал вас. Я думал, вы уже проснулись от этого гвалта.
Только теперь я услышал шум множества людей в коридоре и на улице. Я дотянулся до карманных часов и взглянул на циферблат. Половина четвертого утра, а, кажется, весь город бодрствует. Дюпен предложил встать в этот богопротивный час, чтобы отправиться к месту назначения, повергавшему меня в ужас, задолго до рассвета.
– Поднимайтесь, По. Я заказал кофе в номер. Нам нужно выйти через двадцать минут, если мы хотим найти вашего врага в назначенном месте.
Дюпен удалился, неся перед собой канделябр. Я поднялся с постели. Несмотря на то, что ночь была теплой, меня била дрожь. Я выглянул в окно. По Довер-стрит на север двигались одна за другой небольшие кучки народу, освещавшие себе путь ярко раскрашенными фонарями. Гуляки передавали по кругу бутылки и фляжки – что, несомненно, вносило весомый вклад в их праздничное настроение. От этой картины дрожь моя тольк