Глава двадцатая
В академию мы прибыли без четверти восемь. Верный своему слову, отец Нолан ждал нас в одиночестве, приводя в порядок книжные полки. Он улыбнулся мне, однако при виде моего спутника его улыбка тут же увяла.
– Отец Нолан, позвольте представить вам шевалье Огюста Дюпена. Он прибыл в Филадельфию вчера вечером, а здесь – с тем, чтобы помочь нам установить личность убийцы отца Кина. На родине, в Париже, префект полиции нередко прибегает к его помощи.
Очевидно, это произвело на отца Нолана немалое впечатление: тревога на его лице сменилась надеждой.
– Рад познакомиться, шевалье Дюпен. Дай Бог, вы обнаружите то, что упустили мы. Отца Кина так любили и ученики, и братья. Мы просто не в силах поверить, что кто-либо из Святого Августина мог поднять на него руку.
Дюпен ограничился учтивым кивком, но я-то знал: он явно подумал о том, что подобная «вера» нередко мешает поиску истины, а злодеи используют это к собственной выгоде.
– Вы позволите нам осмотреть драгоценные книги? – спросил он. – Весьма вероятно, отец Кин спрятал среди них некое сообщение или подсказку, иначе зачем бы ему оставлять ключ мистеру По?
– Да, разумеется. С утра я пришел в библиотеку пораньше и проверил ключи от шкафов. Недостающий отпирает вот этот.
Отец Нолан указал на шкаф, полный великолепных драгоценных книг, именуемых таковыми не только из-за содержания, но и благодаря богато украшенным переплетам. Взгляд Дюпена немедля исполнился своеобразного вожделения. Будь на то его воля, он не отходил бы от этого шкафа месяц кряду, пока не изучит все тома до последнего. Я вынул из жилетного кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Действительно, ключ подошел. Дверца распахнулась, и книги предстали перед нами во всей их красоте. Их восхитительно изысканные переплеты заключали в себе важные исторические хроники и мемуары, научные труды и религиозные тексты.
– Расставлены по авторам или по заглавиям? – спросил Дюпен.
– По заглавиям, – отвечал отец Нолан. – Авторы многих из них неизвестны.
Кивнув, Дюпен начал оглядывать двойной ряд книг. Самые роскошные были переплетены в золото и серебро, украшены сложными орнаментами, инкрустированы драгоценными камнями. Оставалось лишь удивляться, отчего убийца отца Кина не украл ни одного из этих драгоценных томов. Может, он как-то ухитрился не заметить их в полумраке библиотеки? Или какую-то ценность в его глазах имела только одна книга – экспедиционный дневник Иеремии Мэтьюза?
Дюпен двигался вдоль книжного ряда, внимательно рассматривая каждый том, но ничего не трогая. Напротив одной книги – с золотым корешком, украшенным крестом, выложенным из рубинов и аметистов, он ненадолго задержался, но вскоре двинулся дальше, дошел до конца ряда, повернул обратно и в конце концов остановился напротив книги, переплетенной в зеленую кожу с серебряным тиснением на корешке.
– «Беседа птиц»[34], – пробормотал Дюпен. – Любопытно. Взгляните, – сказал он, обратившись к нам с отцом Ноланом, – только эта книга стоит не вровень с остальными.
Возможно, книга выдавалась из общего ряда всего-то на дюйм, однако все прочие были так скрупулезно выровнены, что это казалось не случайным.
– Думаю, в ней-то что-нибудь да найдется, особенно учитывая название. Вы позволите? – спросил Дюпен отца Нолана.
– Да, конечно.
Дюпен снял книгу с полки, явив ее нам во всем ее великолепии: зеленый переплет из мягкой и толстой кожи, обложка украшена узором из изящных серебряных листьев и инкрустирована изумрудами и перидотами. Когда же Дюпен раскрыл книгу, фронтиспис ее оказался просто грандиозен: на нем в средневековом стиле было изображено целое собрание ярких экзотических птиц.
– Какое великолепие! – невольно вырвалось у меня.
– И в превосходном состоянии. Текст был написан Фарид-ад-дином Аттаром в тысяча сто семьдесят седьмом. Этот том, конечно, не настолько древний, однако тоже весьма стар.
Дюпен принялся бережно листать страницы, заполненные множеством экстраординарных изображений. Прекрасна была уже сама каллиграфия, а птицы, рассаженные по полям, придавали ей особую изысканность. Оставалось только жалеть, что я не попросил разрешения взглянуть на эти изумительные работы прежде, имея на то достаточно времени, но в эту минуту все мы понимали: сейчас не время восхищаться искусством безвестного художника. Если убитый друг оставил в книге подсказку, ее следовало найти прежде, чем отец Мориарти покончит с завтраком и начнет обход Церкви Святого Августина. Однако Дюпена, продолжавшего аккуратно переворачивать страницу за страницей, это словно бы нимало не тревожило. Пролистав более половины тома, он сделал паузу. Здесь между страниц была заложена полоска бумаги, такая узкая, что можно было и не заметить, если не приглядываться. Дюпен развернул ее. На бумаге убористым почерком отца Кина было выведено: «1 Царей 17:2–6».
– Илия и вороны, – хором сказали Дюпен с отцом Ноланом.
Отец Нолан засиял от радости.
– Так вы – католик? – спросил он Дюпена.
– Я вырос в семье, твердой в вере.
– Прекрасно, – заулыбался отец Нолан, предполагая, что и Дюпен в католической вере тверд.
Дюпен не стал его разубеждать, а вместо этого спросил:
– Нет ли где-нибудь в церкви образа Илии и воронов?
Отец Нолан задумался. Между тем Дюпен смотрел и смотрел на страницы, между которыми обнаружил записку, словно запоминая все их содержание. Действительно, к этому он и стремился: память Дюпена на подобные детали была почти безупречна. Я же, склонившись над его плечом, любовался мастерски выполненной иллюстрацией, изображавшей собравшихся на совет птиц и занимавшей собою целый разворот. По полям вились цветущие лозы, служившие изящными насестами для соловья, попугая, щегла и горлицы, нашедших приют на левой странице. Справа сидела сова, взиравшая сверху вниз на куропатку и гордо распустившего хвост павлина. Был здесь и парящий в облаках сокол, и утка, скользящая по воде, и балансирующая на одной ноге цапля. Всех их возглавлял щеголь-удод, важно растопыривший гребень и расправивший крылья.
Запечатлев в памяти все подробности композиции и содержания, Дюпен поднял взгляд на отца Нолана.
– Даже и не припомню подобных изображений, – смущенно залепетал тот. – Вот святой Иероним… – Он указал на витражное окно, сиявшее множеством красок в лучах утреннего солнца. – И, разумеется, святой Августин, и святой Антоний…
Отец Нолан наморщил лоб и смежил веки, словно вспоминая церковные интерьеры.
Дюпен сунул записку в карман и закрыл драгоценную книгу.
– По, будьте любезны, взгляните, нет ли здесь, в библиотеке каких-либо отсылок к Илии или воронам. Нужно спешить: вскоре отец Мориарти начнет обход.
С этими словами Дюпен понес книгу на место, а я прошел к каменному барельефу на противоположной от входной двери стене. То была простая мраморная доска с рельефной надписью: «Tolle Lege». Разумеется, я видел ее всякий раз, входя в библиотеку, и знал, что сей призыв, «Возьми и читай», обращен к ученикам, но в то же время служит отсылкой к легенде о святом Августине. Нет ли на сих священных стенах еще какой-либо надписи или символа, относящихся к Илии и его воронам? Я осмотрелся вокруг, но на глаза ничего подходящего не попадалось. Тогда я попытался представить себе, где отец Кин мог бы спрятать дневник, однако мысли беспорядочно трепетали, точно крылья мотылька, бьющегося в оконное стекло, – столь велика была тревога, что появление отца Мориарти помешает поискам. Мой друг, безусловно, понимал, что первым делом злодеи обыщут его кабинет, а нападавший явно пришел не один – ведь отец Кин был человеком крепким, дородным, с таким непросто совладать, даже застав его врасплох. Определенно, на разгром кабинета и убийство отца Кина злодеев могла подвигнуть только досада. Дневник был хитроумно спрятан – так, чтоб отыскать его сумел только я, либо в библиотеке, либо где-то еще в стенах Святого Августина, куда легко попасть постороннему.
Внезапно мысли мои прервал тот самый властный голос, который я так опасался услышать:
– Отец Нолан, я ведь велел закрыть библиотеку до конца недели в память об отце Кине.
Лицо отца Мориарти оставалось спокойным, однако твердость его осанки и яростный блеск глаз не оставляли сомнений: настоятель разгневан не на шутку.
Не успел отец Нолан хоть слово вымолвить в свое оправдание, как в дело вмешался Дюпен.
– Боюсь, это я целиком и полностью виноват в том, что убедил отца Нолана впустить нас в библиотеку. Он всячески нас отговаривал, однако я ради этого прибыл сюда из самой Франции, вот он и сжалился надо мной. Отец мой, шевалье Дюпен, не раз изъявлял желание посетить филадельфийскую Церковь Святого Августина, но, увы, пропал без вести, совершая паломничество в Святую Землю, так что желанию его не суждено было сбыться. Посему я и взял на себя труд побывать здесь вместо него.
– Достойно восхищения, сэр, – холодно сказал отец Мориарти. – Жаль, однако ж, что вы не написали нам об этом загодя, иначе мы с радостью устроили бы для вас экскурсию. Случилось так, что вы застали нас в час страшного горя.
– Понимаю. Прошу, примите мои глубочайшие соболезнования касательно смерти отца Кина и извинения за неожиданный визит. Однако посетить Церковь Святого Августина мне настоятельно рекомендовал сам епископ Кенрик. Уверен, вы согласитесь: отказывать было бы неловко.
За извинениями Дюпена явно таилась угроза. Правда, я сомневался, что друг мой знаком с филадельфийским епископом, однако, учитывая скрытность его натуры, в этом не было ничего невозможного.
Отец Мориарти слегка нахмурил густые брови, словно бы оценивая правдивость слов Дюпена вместе со мной.
– Некоторые полагают, что отец Кин умер не от естественных причин. Есть ли в этих слухах хоть доля истины? – спросил Дюпен, словно от имени самого епископа.
Во взгляде отца Мориарти мелькнуло удивление.