Отец Нолан побледнел, как полотно, и пошатнулся, словно получил удар в грудь. Покачав головой, он раскрыл было рот, но не сумел вымолвить ни слова.
– Реестр драгоценных книг, – напомнил Дюпен. – Я хотел бы взглянуть на него.
Отец Нолан захлопнул дверцы и запер шкаф.
– Боюсь, сегодня не удастся. Отец Мориарти держит реестр у себя в кабинете, и, чтобы взять его, мне потребуется его позволение. Как я уже говорил, учет ведет он, и доступ к официальному перечню имеется лишь у него.
Словно весьма озабоченный этой мыслью, отец Нолан нахмурил брови.
– И, следовательно, о возможных пропажах книг известно только ему, – сказал Дюпен.
– По всей вероятности, – подтвердил отец Нолан.
– Благодарю вас, сэр, – проговорил Дюпен, возвращаясь к нам, но продолжая оглядывать шкафы с драгоценными книгами. – Вы очень нам помогли.
– Рад, если сумел помочь хоть какой-нибудь малостью.
Отец Нолан взглянул мне в глаза и перевел взгляд на Дюпена. Подобная манера держаться в сочетании со священнической одеждой делала его похожим на чем-то встревоженную сороку.
– Не сомневайтесь, убийцу отца Кина мы отыщем, – заверил его я. – Справедливость восторжествует.
– Это отчасти утешает, – отвечал отец Нолан. – Упокой Господи его душу.
Торжественно перекрестившись, он смиренно кивнул нам на прощание.
Глава тридцать первая
Вторник, 19 марта 1844 г.
То был оазис, заключенный в стекло, полный пальм, и причудливо выглядевших в лунных лучах орхидей, и ползучих лиан, украшенных крупными воронковидными цветами, над коими парил, порхал из стороны в сторону крохотный изумрудно-зеленый колибри. Крадучись, точно вор, покинул я это экзотическое место, миновал темный коридор и вошел в озаренную пламенем свечей комнату, в которой сразу узнал гостиную мисс Лоддиджс. Гостиная была битком набита террариями с папоротниками за стеклом, а кроме того служила приютом бесчисленной стае самых разных птиц, безмолвных, недвижных, точно во сне. Но вдруг – шорох и отблеск в углу! Там, в темноте, кто-то прятался… и наблюдал за мной!
– Пр-ривет, старуха! Привет! – хрипло каркнули под потолком. – Что тут за чер-ртовщина?
Захлопали крылья, с книжной полки спорхнул и приземлился на кресло рядом со мною ворон по имени Хват.
– Я ей говор-рил, – сказал он, сверля меня взглядом. – Я говор-рил и пр-редупр-реждал.
Все это было ничуть не похоже на обычный его репертуар из всякой белиберды.
– Где она? – спросил я. – Где мисс Лоддиджс?
– Мисс Лоддиджс, – прокаркала жуткая тварь. – Пр-ривет, старуха.
С этими словами он снова взлетел на книжную полку. В тот же миг отворилась дверь, и в гостиную один за другим проследовали сама хозяйка, Эндрю Мэтьюз и его сын Иеремия. Сколь же странно выглядела эта троица – мисс Лоддиджс в экстравагантном наряде и украшениях из чучел колибри, мрачновато-серьезный Иеремия Мэтьюз в простом черном костюме и Эндрю Мэтьюз, одетый в травянисто-зеленый сюртук, с тем самым пузырем из газовой ткани, прицепленным к пуговице!
Казалось, ни мисс Лоддиджс, ни ее гости не видят меня и не слышат. Войдя, она указала обоим джентльменам на кресла. После недолгих колебаний я опустился в свободное кресло напротив и тут же осознал, что все мы сидим точно так же, как и в тот день, когда чаевничали в ее гостиной вчетвером. Вдруг над головой мелькнула тень. Хлопая крыльями, Хват вновь спорхнул с полки и облетел комнату. Точно защищаясь от птицы, мисс Лоддиджс вскинула руки, с заметным испугом вжалась в кресло, а Хват снова пронесся над нами и громко сказал:
– Господь зр-рит. Господь зр-рит все.
Встревоженные, джентльмены устремили взгляды на мисс Лоддиджс, и тут в гостиной послышался шум – шорохи перьев и глухой перестук коготков. Вначале негромкий, едва уловимый, шум нарастал, а я, оцепенев от изумления и ужаса, взирал, как мертвые птицы одна за другой оживают и расправляют крылья, словно пробуждаясь от долгого беспамятства. Минута – и вот одни, семеня, расхаживают по каминной полке и по столам, другие же долбят клювами стекло колпаков и футляров, преграждающее им путь на волю, а в витринах с колибри хаотически кружат разноцветные вихри…
Но Эндрю и Иеремия Мэтьюзы словно бы совершенно не замечали нарастающего хаоса, возглавляемого этим дьяволом Хватом. Казалось, они видят только Хелен Лоддиджс, зажавшую уши ладонями, дабы заглушить пугающий шум, поднятый птицами, что восстали из мертвых. Хват смерил меня понимающим взглядом, снова прокаркал:
– Господь зр-рит! – и взвился в воздух, заливая все вокруг угольной чернотой своего оперения.
– Действительно, странный сон, однако весьма интересный, – заметил Дюпен, выслушав мой рассказ.
Мы с другом сидели в фойе зала Философского общества, в таком месте, откуда хотя бы кто-то один из нас мог отчетливо разглядеть всякого вошедшего. Стол между нами был завален бумагами, дабы создать впечатление, будто мы – ученые, обсуждающие некий философский трактат.
– Многое ли в этом сне выглядело так же, как и во время вашей встречи с мисс Лоддиджс и Мэтьюзами наяву? – продолжал Дюпен. – Обстановка, сопутствующие обстоятельства?
– Обстоятельства были примерно теми же. Именно так мы сидели за чаем, а показывая мне оранжереи, мисс Лоддиджс действительно усмотрела в чем-то тревожное знамение – это подметил Иеремия Мэтьюз… но я не припомню, чтобы она вела себя так же, как во вчерашнем сне.
– И ручного ворона мистера Диккенса там, разумеется, не было, – с едва уловимой улыбкой добавил Дюпен.
– Именно так, но, по словам мисс Лоддиджс, о том, что я помогу ей выяснить правду о гибели Эндрю Мэтьюза с сыном, ей сообщил не кто иной, как Хват. Между тем, с недавних пор наш друг Хват царствует в кабинете Диккенса совсем не на прежний манер: он почил в бозе, и Диккенс заказал мисс Лоддиджс изготовить из него чучело.
– Понимаю. Что ж, похоже, ваш дремлющий разум связал воедино покойного Хвата, который был хоть и докучен, однако весьма умен, и воронов с витража в Церкви Святого Августина, где над алтарем золотом выведено «ГОСПОДЬ ЗРИТ».
– Да, но какой в этом смысл? Я весь остаток ночи провел в попытках разгадать сей сон, но тщетно.
– Наш разум продолжает работу, даже когда мы спим, но, судя по всему, в совершенно иной манере. Порой сновидения помогают разобраться в пережитом наяву – в пережитом, но отвергнутом и забытом за неспособностью постичь его или нежеланием поверить собственным чувствам. Заметьте: во сне ваш разум по-своему интерпретировал рассказ мисс Лоддиджс о том, как кто-то проник в оранжерею и выпустил из вольера колибри.
– И о переставленных за ночь чучелах птиц в ее гостиной, – добавил я. – И ведь действительно, когда она рассказывала об этом, мне невольно представилось, как ночью эти птицы оживают – чучела, надо сказать, выглядели словно живые.
– В вашем сновидении птицы выглядят мертвыми, но на деле оказываются живыми, подобно тому, как и Иеремия Мэтьюз, вполне возможно, не мертв, но скрывается от тех, кто полагает, будто изумруд у него, и ради сокровища готов пойти на убийство.
– Мисс Лоддиджс, – вспомнил я, поразмыслив над этим, – думала, будто ее отец что-то скрывает, и утверждала, что он держит ее взаперти, словно пленницу. Быть может, Джорджу Лоддиджсу угрожал ее похититель? Но я думаю, что местонахождение изумруда ему неизвестно: ведь ради безопасности дочери он, безусловно, пожертвовал бы камнем!
Дюпен согласно кивнул.
– Таким образом, то, что торговцы драгоценными книгами – те же, кто ищет изумруд и удерживает в неволе вашу благодетельницу, кажется еще более вероятным.
– Так давайте же сделаем все, чтоб прекратить мытарства мисс Лоддиджс поскорее!
– Безусловно, – откликнулся Дюпен, взглянув на карманные часы. – Однако уже без пяти двенадцать.
Он нацепил на нос зеленые очки, надежно скрывающие направление взгляда, а я поспешил надвинуть пониже шляпу, дабы любой вошедший в здание не смог узнать меня в лицо.
Поджидая добычу, мы погрузились в молчание, но вскоре убаюкивающую тишь нарушили голоса двух джентльменов, спускавшихся вниз по лестнице, не прерывая многословной дискуссии. В одном из них, тучном седовласом мужчине, я сразу узнал мистера Блэквелла, частенько представлявшего публике ораторов, выступавших в зале Философского общества с докладами. Собеседник его, почти шести футов ростом, был рыж и щеголял в дорогом, но чрезмерно пышном костюме: киноварно-алый шелковый жилет в золотую полоску, бледно-желтый галстук заколот булавкой с крупным драгоценным камнем… Казалось, он внимательно слушает спутника, однако выгнутые дугой брови создавали впечатление, будто услышанное не вызывает в нем ничего, кроме презрения. Определенно его я тоже где-то встречал, вот только никак не мог вспомнить где.
– Благодарю вас, мистер Блэквелл! – загремел он, заставив всех в фойе бросить взгляд в его сторону. – Зал меня вполне устраивает, а если демонстрацию удастся устроить согласно моим предложениям, я буду просто счастлив!
Этот голос оживил мою память. Да, это был он, тот самый поклонник миссис Рейнольдс, что явился к ней в театр с корзиною роз, но получил от ворот поворот!
– Слушателей следует рассадить по местам без четверти семь, а ровно в семь я начну, – продолжал рыжеволосый щеголь. – Еще мне потребуется ассистент, чтоб принимать заказы на стекла для волшебного фонаря и пожертвования на следующую экспедицию.
– Да, разумеется. Это я возьму на себя. Если вам придет в голову что-то еще, не стесняйтесь спрашивать прямо в ходе вечера, – сказал мистер Блэквелл.
– Благодарю вас.
Оба обменялись рукопожатием, однако рыжеволосый, к некоторому замешательству мистера Блэквелла, не ушел, но опустился в кресло у дверей и развернул газету. Дюпен немедля вынул из кармана пенковую трубку и начал набивать ее табаком, а я зашелестел бумагами на столе.
– Ниже голову, – негромко пробормотал Дюпен. – Он смотрит сюда.