От этого замечания мне сделалось не по себе, но Сисси засияла от удовольствия.
– Благодарю вас, профессор Ренелле. Действительно, я так восхищаюсь ею! Весьма, весьма одаренная актриса.
При мысли о том, что мне предстоит высидеть представление еще одной пьесы, вышедшей из-под пера Джорджа Рейнольдса, я сильно упал духом, однако вести о скором отбытии Ренелле из дому выглядели весьма многообещающе.
– Как жаль, что я не увижу ее игры еще раз, – сказал профессор, прежде чем обратиться ко мне. – Ну, а вы, мистер По? Вы тоже поклонник ее таланта?
Судя по ехидной усмешке, мое разочарование от него отнюдь не укрылось.
– Что ж, актриса она великолепная, – с осторожностью сказал я. – И извлекает из предоставленного материала все, что только возможно.
– Понимаю, – расхохотался профессор Ренелле. – Что ж, быть может, вам самому следовало бы написать что-нибудь для этой достойной леди.
– Я не драматург, сэр, но, вероятно, попробовать стоит.
– Какая великолепная картина там, над камином, – вмешалась Сисси, пока я не успел сказать чего-либо откровенно нелестного о литературном мастерстве Джорджа Рейнольдса. – По-моему, фамильное сходство налицо, или я ошибаюсь?
– В самом деле, ничуть не ошибаетесь. Это моя мать и мой отец.
Изображенная на полотне женщина выглядела истинной красавицей. Ее пышные бронзовые локоны были собраны в замысловатую прическу, а лицо поражало значительностью, тем более удивительной, что выглядела она не более чем лет на восемнадцать. В противоположность ей, Ренелле-père был мужчиной самое меньшее четвертью века старше супруги, с угрюмыми, тяжеловесными чертами и непреклонным выражением лица.
– Она очень красива. И вы на нее весьма похожи, – сказала жена.
– Вы мне льстите, миссис По. Да, моя мать была очень красива и в то же время сильна характером. Помню, как я горевал, потеряв ее еще в детстве… Она полностью отделала Усадьбу Ренелле по своему вкусу, превратив ее в один из самых великолепных домов Филадельфии, а отец с великой радостью, не считаясь с расходами, воплощал ее идеи в жизнь. Вот и я всеми силами стараюсь содержать дом и владения в надлежащем порядке, как того хотелось бы им обоим.
– Что ж, вам это великолепно удается, – откликнулась Сисси.
– Таков мой долг, – пояснил профессор, – но это бремя мне в радость. Мой дед сколотил состояние во Франции, ведя торговлю с Сенегалом, а отец составил второе здесь, на добыче камня, как сам он любил выражаться.
С Сенегалом? Мне тут же вспомнились орнитологические намеки, оставленные в дневнике Эндрю Мэтьюзом – изображения двух птиц, обитающих в Сенегале. Интересно, какой же из сенегальских товаров мог принести деду Ренелле столь ощутимые прибыли? Уж не рабы ли?
– На мой взгляд, есть своего рода симметрия в том, что отец поставлял необходимые материалы для строительства великого нового города, а мое призвание – поиск следов погибших цивилизаций, таинственных древних городов, поглощенных природой и всеми забытых, – добавил Ренелле.
«И, разумеется, их сокровищ», – подумал я, но вслух этого, конечно же, не сказал.
– Для меня великая честь представлять свои открытия людям, которые никогда в жизни не рискнут отправиться в те края, где осмелился путешествовать я, и пополнять сокровищницу научных знаний, – провозгласил Ренелле, словно минуту назад был удостоен награды некоего научного общества.
Я же тем временем не мог понять, как он сумеет объяснить ложь насчет второго путешествия к затерянному городу, когда на деле был прикован хворью к постели, и чем оправдает соучастие в убийстве трех человек и похищении решительной юной дамы, совершенном в погоне за кладами, когда наконец-то будет призван к ответу.
Глава тридцать восьмая
Обратный путь показался мне вдвое длиннее дороги из Филадельфии в Джермантаун. Нам с Сисси отчаянно не терпелось узнать, что удалось обнаружить Дюпену в профессорском доме. Когда экипаж наконец остановился, я с удивлением увидел, что прибыли мы на Котс-стрит, к заведению местного гробовщика. Верный своему предприимчивому духу, Дюпен нанял брумовский кэб с лошадью именно у него.
– Но откуда вы могли знать про предприятие Эльверсона? – спросил я, едва мы двинулись пешком на запад, к дому.
Казалось, Дюпен озадачен не меньше моего.
– Вы ведь писали мне и о гробовщике, и о его торговле, когда жили на Котс-стрит. Все это еще натолкнуло вас на идею для рассказа.
– Да, конечно, это верно, – отвечал я, хотя совершенно не помнил, как писал обо всем этом Дюпену. Оставалось только в очередной раз дивиться его феноменальной памяти и надеяться, что она обеспечит успех нашей бесшабашной авантюры.
– Мне не терпится услышать, что вы обнаружили в Усадьбе Ренелле, – сказала Дюпену жена. – Лично я нахожу этот визит весьма познавательным. Фамильное гнездо значит для профессора Ренелле очень многое, и я ничуть не удивлюсь, если его алчность отчасти порождена необходимостью оплачивать содержание дома, а траты, должно быть, значительны – ведь и дом, и имение просто колоссальны. Мы видели только мисс Томассен, профессорскую домоправительницу, но наверняка слуг у него много больше.
– Не было ли в кухне и других слуг, Дюпен? К примеру, конюха вроде вас?
– Действительно, там был и конюх, и садовник, и каменщик, и плотник, и даже птичник-голубятник, – ответил Дюпен, не удостоив внимания мою остроту. – Но все это – одна и та же особа, сторож по имени Джиммерсон. У него на приусадебных землях свой домик, сторожка прямо позади особняка, однако он заходил на кухню за обедом. С виду ему лет около тридцати пяти, а, судя по обхождению, он полагает себя главнее мисс Томассен – возможно, его родители также служили семейству Ренелле. Никаких следов присутствия других слуг я не приметил.
– И это подразумевает, что Ренелле они не по карману, иначе, учитывая его тщеславие, он завел бы в доме целую армию прислуги, готовой исполнить любой его каприз.
Дюпен негромко хохотнул.
– Полагаю, По, вы совершенно правы, однако на мисс Томассен, похоже, возложены все хозяйственные заботы, включая сюда приготовление пищи и для Ренелле, и для его гостей. В данном случае – гостей невольных.
Лицо Сисси озарилось надеждой.
– Вы видели Хелен? – спросила она.
– Боюсь, нет, однако заметил два обстоятельства, приведших меня к убеждению, что она – там, в Усадьбе Ренелле. Во-первых, на колышках возле кухонной двери висело немало верхней одежды. Имелся среди нее и лазоревый плащ с желтой оторочкой. Если не ошибаюсь, вы говорили, что именно такой наряд носила мисс Лоддиджс.
– Да! Это он, плащ Хелен, его своеобразия ни с чем не перепутать, – подтвердила жена. – А ее шелковый капор, такой же лазоревый, украшен искусственными цветами и чучелами колибри.
– То есть также весьма приметен, – кивнул Дюпен. – Думаю, мисс Томассен позарилась на то и другое. Отправившись звать Джиммерсона за обедом, она накинула этот плащ, и вот тут-то я обнаружил кое-что крайне полезное.
С этим он оглядел нас и, беззаботно помахивая тростью, двинулся далее по Второй улице.
– Ну же, Дюпен, продолжайте, – в нетерпении сказал я.
– Вместо того, чтобы, как я ожидал, выйти наружу через кухонную дверь, мисс Томассен отворила дверь в чулан, за коей оказался ход, ведущий вниз. Мисс Томассен засветила фонарь и спустилась туда. По моим заключениям, подземный ход соединяет кухню с кладовкой над родником[54], которая видна из кухонного окна и расположена рядом с домиком Джиммерсона. Вернулась мисс Томассен с корзинкой яиц, а спустя минут пять явился за обедом и Джиммерсон.
– Думаете, подземный ход из кладовой над родником позволит пробраться ночью в кухню? – спросила Сисси.
– Именно. Еще стоит упомянуть, что после того, как мисс Томассен с мистером Джиммерсоном завершили трапезу, Джиммерсон вернулся к работе на дворе, а домоправительница Ренелле поставила на поднос миску супа и блюдце с хлебом и куда-то все это понесла. Украдкой последовав за ней, я увидел, как мисс Томассен поднялась наверх и направилась в сторону башни.
– Прекрасно! Теперь мы знаем, где искать мисс Лоддиджс завтра вечером! – воскликнул я.
Дюпен приподнял брови, безмолвно ожидая дальнейших объяснений.
– Завтра, рано поутру, Ренелле отбывает в Нью-Йорк и не вернется раньше следующей недели. По сему поводу он пожаловал Сисси двумя билетами на спектакль с участием миссис Рейнольдс в Театре на Честнат-стрит, так как сам посетить его не сможет.
Вспомнив об этом, Сисси неожиданно погрустнела.
– Два билета… Ты должен взять с собой месье Дюпена. Возможно, это его единственный шанс увидеть миссис Рейнольдс на сцене.
– Вы забываете, что я уже несколько раз лицезрел игру этой леди в Лондоне, и посещать это представление мне совсем ни к чему. К тому же, – добавил Дюпен, видя колебания Сисси, – я ужасно обижусь, если вы отвергнете возможность воспользоваться этими билетами в компании мужа.
На лице Сисси явственно отразилась радость, тогда как на моем не менее явственно проступила жалость к самому себе.
– Не бойтесь, По, – с насмешливой улыбкой в мой адрес сказал Дюпен. – Талант сей леди, несомненно, затмит все недостатки пьесы.
– Готовы держать пари? – проворчал я.
– Будь снисходителен, Эдди, – вмешалась Сисси. – Не то можно подумать, будто ты завидуешь успехам мистера Рейнольдса.
Дюпен разразился лающим смехом.
– Совершенно верно, По. И это доставит ему колоссальное удовольствие. Неужто вы в самом деле хотите дать Рейнольдсу повод для этакой радости?
– Разумеется, не хочу. Но выскажу ему справедливую и честную оценку его работы, буде представится такая возможность.
– Нет, на сегодня о роли критика забудь, – велела жена. – Я хочу наслаждаться пьесой, а не выслушивать твое хмыканье и фырканье.
– Прекрасно. Буду весь спектакль страдать молча, а если встретим актрису с супругом, сымпровизирую какой-нибудь… наглый вымысел.