Но ведь совсем недавно кто-то здесь пил, шумел, беседовал. Я ничего не мог понять – контраст был разительным. Ни одно рациональное объяснение не приходило мне в голову. Минут десять-двадцать я грелся у печки и раздумывал над странной загадкой. Затем решил осмотреть дом, Я не знал, кого могу встретить, поэтому из предосторожности не выпускал из рук ружья. Взяв со стола свечу, я осмотрел комнаты первого этажа и кухню. Людей нигде не было, но стулья и столы стояли на своих местах, и ничто не говорило ни о каком нападении или разбое.
Прежде чем подняться наверх, я несколько раз постучал и не получил никакого ответа. Но в одной из комнат горел свет. Зная планировку подобных домов, я сообразил, что освещено не хозяйское жилье, а помещение для гостей. Там, несомненно, кто-то есть, и этот «кто-то» все мне расскажет. Я слишком мучился сомнениями, чтобы медлить и откладывать. Поэтому стал торопливо подниматься наверх.
Постучав поочередно во все двери, увы, безрезультатно, я попытался открыть хоть одну, но они были заперты, а когда подошел к комнате, где горел свет, на мой стук тоже никто не откликнулся.
Нехорошо входить без приглашения, но только так я мог узнать, есть ли кто дома, и потому, преодолевая смущение, вошел. Здесь тоже никого не оказалось, однако все свидетельствовало о недавнем присутствии людей. На обеденном столе стоял походный секретер с перьями и чернильницей. Перед ним стул, справа свеча. Столь изысканный секретер – большая роскошь в наших краях. Видимо, эту комнату занял какой-то приезжий, а остальная часть дома пустовала. И, судя по всему, это был не рядовой путешественник и не обычный, часто наведывающийся гость.
Вероятно, он где-то поблизости. Мне стало не по себе оттого, что я вторгся, да еще в таком виде, в его «святая святых» – туда, где он работает и отдыхает. Не лучше ли продолжить путь или, по крайней мере, подождать внизу, в общей гостиной? Так даже разумнее, потому что неизвестно, когда он вернется, да и вряд ли этот незнакомец сможет сообщить мне нужные сведения.
Рядом с письменными принадлежностями на столе были какие-то документы, и я не устоял перед преступным любопытством заглянуть в них. Сверху лежали чистые листы. Но возле секретера, напротив свечи, я заметил нечто, приковавшее мое внимание. Поддавшись мгновенному импульсу, я рванулся к столу, схватил бумаги… Когда-то я уже держал их в руках, не раз в прошлом впивался глазами в знакомый почерк. Нет, нет, чувства не обманывали меня!
Думаю, такое состояние смешанного восторга и страха испытывали в жизни немногие. Никакое чудо поэзии, никакое сказочное волшебство не сравнится с этим! То, что предстало передо мной, было невероятно как преображение в иной облик, преодоление рубежей пространства и времени, нарушение всех законов обыденной разумной жизни.
Недавно меня повергла в непомерное горе и недоумение утрата писем Вашего брата. Их исчезновение казалось мне необъяснимым. И вот они найдены – в таком неожиданном месте, где я никак не рассчитывал их найти. Несомненно, это те самые письма. Конверты, сургуч, бечева, которой они были перевязаны, – все выглядело целым.
Какие магические силы перенесли их из моего кабинета в этот дом, где я так редко бывал, куда вообще не заглядывал в течение последнего года, поскольку близких отношений с здешними обитателями не поддерживал, и они не имели представления о моих занятиях и развлечениях, радостях и печалях? Гадать об этом было совершенно бесполезно. Да и не хозяева дома завладели письмами. Мое пропавшее сокровище оказалось у незнакомца, который похитил письма или стал их обладателем вследствие непостижимых обстоятельств.
И этот человек где-то рядом. Он покинул дом совсем ненадолго. Скоро он вернется, и если я уйду, то, возможно, никогда его не увижу. Нет, нужно побеседовать с ним, Письма целы, они опять у меня, и больше я с ними не расстанусь. Но мне мучительно хотелось узнать, чьим проискам я обязан тем, что долгое время был лишен их. Я сел за стол с твердым намерением дождаться незнакомца, ибо меня не покидало ощущение, что от разговора с ним зависит моя судьба.
Я усматривал некую взаимосвязь между историей с письмами и трагедией, постигшей тех, кто был мне так дорог. За пропажей писем последовала череда ужасных несчастий, но если бы их не похитили, они бы не уцелели, разделив участь дома, мебели и прочей утвари. Дикари привыкли доводить свои черные дела до конца и дома, на которые нападают, как правило, стараются стереть с лица земли. Не только из мести или жестокости, но и из предосторожности. Когда следы ограбления и убийства уничтожены огнем, никто не докажет, что пожар устроен умышленно, – ведь он мог произойти и случайно.
Тут ход моих мыслей был нарушен скрипом двери внизу и звуком шагов по лестнице. Я услышал биение собственного сердца и нетерпеливо вскочил со стула. Потом в нетерпении приблизился к двери и стоял, не сводя с нее взгляда. Мне хотелось бы удовлетворить свое любопытство еще до того, как незнакомец войдет – по его тени, но положение свечи исключало такую возможность. Что ж, узнаю, кто он, посмотрев ему в лицо. Дверь открылась – и передо мной оказался человек, заменивший мне отца, воспитавший меня, друг и наставник моей юности, с которым мы долгие годы были разлучены жизненными обстоятельствами и которого я уже не чаял вновь увидеть, Да, это был Сарсфилд!
Глава XXIV
Столь непредвиденное, но желанное появление Сарсфилда повергло меня в состояние, близкое к безумию. В первый момент я замер от неожиданности, а потом поддался порыву чувств. Я обнимал его, плакал у него на груди и давал волю громким рыданиям, ибо был переполнен эмоциями, разрывавшими мне сердце. Вот так, избежав смерти, которая преследовала меня во всех формах и обличиях, я остался жив, чтобы насладиться счастьем долгожданной встречи и… чуть не умереть от радости!
Сарсфилд был серьезнее и строже в проявлении чувств, чем я. Благодаря природному скептицизму он всегда умел держать себя в руках. Сначала он меня не узнал – отпрянул, словно столкнулся с привидением или заподозрил во мне самозванца. Вырвавшись из моих объятий, он попятился и посмотрел на меня так, как будто никогда прежде не видел.
Я приписал это потере его привязанности, потому что на мгновение забыл о своем ужасном внешнем виде, который мог ввести в заблуждение кого угодно, так что меня легко было принять за бандита или сумасшедшего. Вновь разразившись слезами, я робко, еле слышно спросил его:
– Учитель… Друг… Вы совсем не помните меня? И уже больше не любите?
Услышав мой голос, он воскликнул:
– Неужели это происходит наяву?! Я не сплю? Говорите, говорите еще, помогите мне поверить, что это не сон и я не сошел с ума.
– Какие вам еще нужны доказательства, – ответил я, – если перед вами Эдгар Хантли, ваш ученик, ваш сын?
Сарсфилд отвернулся от меня и потупил взгляд. После паузы он вновь подал голос, тщательно подбирая слова:
– Я был рожден в век нигилизма. Да и по натуре своей не склонен верить в чудеса. Но теперь… Если бы от меня потребовали подтвердить в суде под присягой, что вы дважды умерли и дважды воскресли, что вы незримо перемещаетесь в пространстве и совершаете силой мысли то, что другие делают посредством мускулов, – я бы подтвердил это. Как вы сюда попали? Проникли сквозь стены? Или через пол?..
Да нет же, это ошибка! Двадцать человек, и я среди них, видели ваше безжизненное тело, распростертое на земле, ваш окровавленный труп. Мы вернулись похоронить вас, однако вы исчезли. А потом словно возникли из небытия, С огромной высоты вы прыгнули в стремительный поток и неминуемо должны были погибнуть, но, бросив вызов пределу человеческих возможностей, проявили невероятную выносливость и силу. Вы умудрились всплыть на поверхность и стали быстро удаляться, направляясь к противоположному берегу. Несколько превосходных стрелков целились вам в голову… Тридцать пуль! Я тоже стрелял в вас, а я никогда не промахивался.
Все убедились воочию, что вы прекратили бороться и утонули. А теперь, после вашей неоднократной гибели вы возникаете, будто из-под земли, да еще и так далеко от места трагедии… Человек не в силах за столь короткое время одолеть такое расстояние, если только у него нет крыльев.
Но мои глаза и уши подтверждают, что вы живы, хотя уже дважды свидетельствовали вашу смерть. Что мне думать? Чему верить?
Он замолчал. Его слова повергли меня в смятение, зато теперь многое прояснилось. Мы оба стали жертвами взаимных ошибок. У хижины Деб я потерял сознание. Сарсфилд нашел меня и решил, что я умер.
Тот, с кем я столкнулся на мысу, не был индейцем, как мне показалось в силу моей обостренной подозрительности. Я принял за индейца кого-то из поискового отряда и своим враждебным поведением ввел преследователей в заблуждение. Не враги, а друзья стреляли в меня с берега. Чудо, что ни одна из пуль не достигла цели. Чтобы спастись, я долго плыл под водой – неудивительно, что стрелявшие, решив, будто я утонул, потеряли ко мне интерес и продолжили свой путь. Но как Сарсфилд узнал, что это я прыгнул в реку со скалы? Вряд ли последующие события могли навести его на эту догадку.
Несколько минут мы оба молчали. Затем Сарсфилд вновь выразил изумление по поводу нашей встречи и попросил меня объяснить, почему я ночью ушел из дядиного дома и как оказался здесь. Действительно ли я тот самый Хантли, которого он оплакивал на пороге хижины Деб? Тот самый Хантли, в поисках которого он облазил все горы и пещеры в окрестностях Норуолка и Четаско? Тот самый Хантли, который погиб в водах реки Делавэр?
Я не очень прислушивался к его словам и не отвечал на вопросы, погруженный в тревожные раздумья о судьбе дяди и сестер. Сарсфилду были известны новости – хорошие или плохие, но, в любом случае, жизненно важные для меня. Однако мне не хватало духа спросить. Я боялся, что, если заговорю об этом, от моей и так еле тлеющей надежды не останется даже горстки пепла, а потому сумел произнести лишь имя дяди.