Галя Скобейда, которую назначили временно исполняющей обязанности руководителя вычислительного отдела, тоже сияла, но по другим причинам: она радовалась не за себя, а за Савву, исполненная тихой, счастливой гордости, которой делилась во время редких визитов в гости или телефонных разговоров с Леокадией Адольфовной – и мама, внешне спокойно и словно как должное принимая успехи сына, наедине с собой едва ли не плакала от сознания того, что все было не зря, не напрасно и сын ее наконец-то если и не оценен в полной мере – на это была способна лишь только она, – но по крайней мере замечен и востребован.
Савва увлекся проектом по-настоящему: это был серьезнейший вызов для него, как физика и математика, а кроме того, разработка практической части УБВ помогала в развитии и теоретической части единой теории поля. Новыми возможностями и свободами он распорядился по-своему: вдруг отрастил волосы и отпустил бороду, отчего его и без того строгое и правильное лицо сделалось прямо-таки иконописным, и проводил на работе целые ночи. Он и раньше, с самого отрочества, был склонен к «совиному» образу жизни и любил засиживаться допоздна, а теперь получил все возможности реализовать эти склонности в полной мере; дошло до того, что в один прекрасный день он притащил в кабинет их маленькой рабочей группы раскладушку, так что порой даже не возвращался домой, укладываясь под утро и просыпаясь тогда, когда после одиннадцати появлялся Гуревич.
Исаев, наблюдая эту дикую вольницу, только злился, пыхтел и багровел еще больше. Сначала он думал, что это все временно, что хитрый еврей Гуревич просто удачно пустил пыль в глаза руководству, и скоро те, кому полагается, во всем разберутся, и уж тогда он, Исаев, своего не упустит. Но время шло, а ситуация только усугублялась: Гуревич с независимым видом дефилировал через проходную мимо Исаева через два часа после начала рабочего дня, громко рассказывал в курилке последние новости ВВС и «Голоса Америки», еще и похваляясь каким-то собственноручно собранным аппаратом, который при помощи БЧХ-кода убирает глушащие помехи, и при всем этом заходил, не спросясь, в кабинет самого Чепцова, как будто к теще на блины. Ильинский с длинными волосами и бородой стал похож на какого-то приходского попа, а когда он как-то поутру приволок на работу здоровенный рюкзак и раскладушку, терпение у Исаева лопнуло. Он засел в кабинете и потратил несколько часов и немало бумаги, пока оттачивал формулировки, но изложил все: и про нарушения трудовой дисциплины, и про политически вредные разговоры, и про внешний вид, не забыв напомнить также про «пятый параграф» и отсутствие партбилета. На этот раз ответ пришел быстро. Исаеву позвонили из Москвы и в емких, не терпящих двоякого толкования выражениях порекомендовали оставить молодых перспективных ученых в покое, а лучше смотреть за собой, чтобы случайно не оказаться вдруг начальником особого отдела метеостанции где-нибудь на Таймыре. Майору не оставалось ничего, кроме как, угнездившись в своей сумрачной обители среди клубов табачного дыма, наблюдать угрюмо за триумфом Гуревича и Ильинского.
К этому времени на них работали почти все вычислительные и интеллектуальные мощности страны. Количество сделанных прорывных открытий и изобретений в смежных областях исчислялось десятками.
С того самого первого разговора за шахматами, августовским днем 1982 года, когда Савва впервые рассказал об идее универсальной бинарной волны, жизнь не стояла на месте: достойное эпической песни противостояние между МВД и КГБ прошло переломный момент – перестрелка между сотрудниками милиции и госбезопасности в правительственном доме на Кутузовском, отключенная на сутки телефонная связь в Москве – и завершилось полной победой чекистов; вместе со старым генеральным секретарем в небытие проваливались целые пласты уходящей эпохи, по стране катились волны партийных чисток, громких арестов и тихих самоубийств; дружинники по будним дням вылавливали в кинотеатрах и парках прогульщиков и тунеядцев.
Военный бюджет страны, треща по швам, раздулся в разы, откликаясь на новые вызовы гонки вооружений, американскую «Стратегическую оборонную инициативу» и программу «Звездные войны». Истребители 40-й авиадивизии сбили над Сахалином вторгнувшийся в советское воздушное пространство пассажирский корейский «Боинг-747», что стало очередным поводом назвать Советский Союз «империей зла», а само событие – «преступлением против человечества, которое никогда не должно быть забыто». Женевские переговоры по ограничению стратегических вооружений окончательно зашли в тупик; американские ядерные ракеты были размещены в Великобритании, Италии и ФРГ, что сократило подлетное время – а значит, и время от пусть даже случайного запуска до полноценного ядерного конфликта – до четверти часа. В ответ СССР разместил свои оперативно-тактические комплексы в Чехословакии и ГДР.
За Галей Скобейдой вдруг попытался ухаживать один из операторов ЭВМ, и она очень переживала по этому поводу, потому что парень он был хороший, а Галя не знала, как ему отказать. Она обратилась за советом к Леокадии Адольфовне, как к очевидному эксперту по решительным и однозначным отказам, дала понять неожиданному поклоннику тщетность надежд и продолжала привычно готовить на двоих свои вареники, драники и борщи – только носить их теперь приходилось несколькими этажами выше.
У Гуревичей объявился очередной неожиданный родственник, троюродный брат отца по материнской линии, которого считали пропавшим без вести во время войны. Звался он дядя Володя, ему было где-то за шестьдесят, но старым назвать его бы никто не решился: крепкий, уверенный, коренастый, с густыми седыми волосами, по старинной моде зачесанными назад, из породы тех нестареющих жизнерадостных бодрячков, которые до могильной черты сохраняют энергическую подвижность и живость. Женя был от нового родственника в восторге: тот, невзирая на годы, находился в курсе всех актуальных общественных и модных тенденций, умением рассказывать анекдоты едва ли не превзошел саму маму Цилю, очевидно, обладал мастерством по части женского пола и – что немаловажно – работал в советском торгпредстве в Америке. Последнее обстоятельство в те времена делало такого родственника просто бесценным. Он жил в Москве, по делам службы проводил много времени за рубежом, но вот сейчас, готовясь наконец уйти на заслуженный отдых, решил разыскать кого-нибудь из потерявшейся в лихое военное время родни – и нашел, вот ведь радость!
– Специально написал заявление на перевод в Ленинград, – сообщил дядя Володя Гуревичу-старшему, безуспешно пытавшемуся восстановить в памяти извилистое генеалогическое древо, на одной из ветвей которого произрос новоявленный родственник. – Думаю, годы уже не те, скоро пенсия, а там и в утиль – надо быть поближе к родне!
От такого признания слегка забеспокоилась мама Циля, предположившая, что дядя Володя решит поселиться у них до самой упомянутой им утилизации, но тот быстро развеял страхи: пока поживет в гостинице, потом переедет в ведомственное жилье, так что стеснять не будет – чем сразу расположил к себе уже окончательно и бесповоротно. Очарованный Женя познакомил с ним Савву, рекомендуя это знакомство в том смысле, что теперь не будет проблем с получением самых актуальных научных журналов и книг из-за океана. Дядя Володя умудрился обаять даже замкнутого и не очень-то стремящегося к знакомствам Ильинского: долго тряс его руку в своей широкой, крепкой ладони, говорил, как рад встрече и категорически просил обращаться с любой просьбой или проблемой.
Савва пообещал, что непременно воспользуется, хотя в решении его актуальных рабочих проблем помочь ему мог только он сам.
В середине марта 1984 года в Пулкове приземлился специальный борт из Москвы. На нем прибыли члены комиссии Министерства обороны, столь внушительной по составу, что, если сравнивать с представителями головного НИИ, когда-то принявшими решение о старте работ по проекту УБВ, то можно сказать, что тогда не приезжал никто вовсе. Несколько черных бронированных автомобилей в сопровождении сверкающего милицейского эскорта и неброских комитетских машин промчались по городу от аэропорта до НИИ связи на Васильевском острове, где еще со вчерашнего дня дежурили два десятка сотрудников госбезопасности. Предстояла оценка достигнутых результатов на самом высшем уровне.
Солнце спряталось от греха подальше и день за окном подернулся влажным и серым; никаких легкомысленных солнечных зайчиков не было и в помине. Гипсовый белоснежный Ильич смотрел в зал нервозно и строго. На кумачовой сцене в президиуме тусклым золотом на погонах мерцали огромные шитые звезды и поблескивали дубовые ветви на кителях. В сгустившейся тишине звук неосторожно подвинутого стула или стук упавшего карандаша отзывались неприличнейшим и вызывающим грохотом. Острых дискуссий, едких выпадов, оппонирования и фехтования у грифельных досок не ожидалось, но напряжение было таким, что у Гуревича вспотели ладони, и даже Савва немного разволновался, как перед важнейшим экзаменом.
На этот раз они выступали вдвоем. Первым начал Ильинский и озвучил выводы расширенного и уточненного теоретического обоснования проекта. Ими являлись:
– Допустимо утверждение, что возможно создать и направить Универсальную бинарную волну (УБВ) при помощи радиосигнала, создаваемого имеющимися на вооружении техническими средствами.
– УБВ в оболочке из радиосигнала способна полностью подавить – точнее, заставить исчезнуть – любой вид электромагнитного излучения заданного диапазона; это приведет к полному нарушению работы всех видов радиолокационных средств ближнего и дальнего обнаружения как тактических, так и стратегических, а также всех средств связи любого назначения, не исключая расположенных на околоземных орбитах, принадлежащих вероятному противнику или группе противников – например странам блока НАТО.
Выводы не обсуждались и не подвергались сомнению: все было проверено и перепроверено десятки и сотни раз.
Вторым выступал Гуревич с докладом о технической стороне дела. Его основными тезисами были: