машгиах сошлет на другой конец Ланиакеи, буду до скончания времени астероидами рулить у какого-нибудь захудалого красного карлика. Надо оно мне? Тут хоть интересно бывает временами. Нет, и не проси. Не могу. Все, мне работать надо.
Он решительно отвернулся и сосредоточенно защелкал клавишами.
– Что за машгиах? – спросил я.
– Судья, – ответила Яна, не сводя с Мелеха взгляда.
– Высшее должностное лицо в нашем секторе Полигона, – отозвался он. – Ну, как арбитр на футбольном поле. Следит за соблюдением правил, выносит решения о наказаниях, согласовывает корректировки в сценарии Эксперимента и существенные изменения Сферы вероятностей – по необходимости, конечно. Машгиахов всего двадцать четыре на Полигоне, а у нашего на меня зуб.
Я заглянул в монитор поверх обтянутого серой рубашкой покатого плеча. На экране мелкой рябью текли тонкие зеленоватые строки нечитаемых символов, то прерываясь, то возобновляя свое движение.
– Как вы в этом разбираетесь?
Он покосился на меня и нехотя ответил:
– Опыт и навыки, как… Как ты преступников ловишь?
– Собираю информацию и анализирую.
– Вот и здесь так же. Сейчас в режиме реального времени фиксируется и записывается все, что влияет на перспективный сценарий: дела, слова, мысли. – Он протянул руку и принялся тыкать пальцем в экран, оставляя жирные пятна. – Ссоры и примирения, обиды и прощения, прогул, опоздание на лекцию, вовремя невыгулянная собачка, выпавший птенец, которого подобрали и принесли домой, несправедливо обиженный отцом ребенок, найденный кошелек, лишняя рюмка, случайная встреча старых друзей, первая сигарета, выкуренная школьником – вот прямо сейчас, с приятелем, на черной лестнице; приступ мигрени во время совещания в министерстве, ошибка в боевом приказе, неотрегулированный толком руль высоты, решение пойти пешком, а не ехать домой на автобусе, – все это формирует те взаимосвязанные вероятности, из которых состоит Сфера. Затем они анализируются, и на базе рабочей прогнозной модели появляется обновленный сценарий, принятый как основной. А потом я делаю вот так…
Мелех нажал на пару клавиш, и течение строк на экране остановилось.
– Затем вот так… – Он щелкнул переключателем на верхней панели, и рядом с ним зажегся предостерегающий красный сигнал.
– Ну вот, а теперь осталось ввести код и нажать вон тот рычаг. – Мелех показал на один из громоздких пультов, висящих над полкой. – И все, актуальный сценарий загружен. Это я и проделываю каждый день, в четыре утра по местному времени. Остальные сценарные варианты архивируются и хранятся на случай, если нужно будет что-то подчистить. Тогда в четыре утра я откатываю всю систему назад, например на день, или неделю, или на месяц, в зависимости от распоряжения руководства, и загружаю нужный архивный вариант.
– И часто приходится так делать?
– Ну, не так чтобы… за год пару раз, не больше. В этом году, например, только однажды откатили.
– А человеческая память?..
– А что память? Если загружена резервная копия, то и сознание переносится в актуальный сценарий, понимаешь? Ну вот, к примеру: ты сейчас здесь – что, если мое мнение кому-то интересно, дикость и аномалия. Но одновременно, в других вариантах, ты… – и он снова нажал на клавиши, – вот, ты в отпуске сейчас, идешь с пляжа, с невестой, довольный такой, солнышко светит… вот ты на работе, по третьему разу допрашиваешь свидетеля с последнего налета «вежливых людей»… теперь попозже возьмем… ага… вот ты в койке с некоей Александрой Бородиной, оперуполномоченным районного уголовного розыска…
Яна с любопытством посмотрела на меня и сказала:
– Ничего себе, Адамов! Не подозревала в тебе такого. Ай да Витя!
Я почувствовал, что краснею.
– И сколько всего таких возможных сценариев? – спросил я, просто чтобы что-то сказать.
– По одному человеку в моменте до нескольких сотен.
– А вообще? В мировом масштабе?
– Нет такого числа.
– Ну хоть примерно.
– Примерно я могу назвать любое: десять дуотригинтиллионов, например, или десять седециллиардов[30]. Фактически это как функция бесконечности – она неисчислима. И непостижима. Ни для кого, даже для нас. Даже для них. – Он ткнул пальцем в потолок. – Совместить мультибесконечность со строгим планом так, чтобы каждый реализованный вариант в итоге вел к заранее заданному исходу, может только Он. Но Он своего конечного замысла не раскрывает, от Контура отделен, а нам тут внутри остается только делать дело, каждому свое, и надеяться, что мы его делаем правильно.
– Неужели не бывает никаких сбоев?
– Бывают, конечно. Чем сложнее система, тем выше риск ошибки. И у нас их, будь уверен, полно. Вот ты спрашивал про перезагрузку сценария и про память: случается такое, что у человека задваиваются воспоминания. Как правило, если он ночь не спит и в четыре утра по местному времени бодрствует. Мир изменился, а он нет – ходит потом растерянный, не знает, что к чему. Мозг, конечно, включает защитный режим, иначе разум не выдержит, но человек все равно ощущает, что как будто живет не своей жизнью. Или застревает в устаревшем сценарии: в обновлении ему уже полагается академиком стать, к примеру, а он все в лаборантах сидит и не понимает, что не так делает. Всякое, в общем, случается.
– А бывает, что в одной вариации человек уже умер, а в других – жив и здоров?
– Нет. Смерть – это конец. Финита. Конец частного Испытания, подведение итогов, прохождение контроля качества – и, как правило, обратная загрузка через какое-то время. Редко кто вырывается.
– Покажи ему, как формируется перспективный прогноз, – негромко проговорила Яна.
– Можно. – Мелех, похоже, был рад показать что угодно, лишь бы не возвращаться к обсуждению неудобной просьбы. – К примеру, берем частный случай одного человека. Помладше кого-нибудь.
Экран мигнул, оставив только одну едва заметную полосу символов.
– Так… вот как раз дошкольник. Смотрим индивидуальные узловые точки: ближайшая в семь лет, когда папа с мамой ему школу выберут. Вероятностная модель показывает, что это будет самая близкая к дому школа… ага… восьмилетка… м-да, и контингент – дрянь. Нажимаем вот тут, строим локальную проекцию лет на двадцать… О, угадал: двадцать пять лет – смерть в исправительно-трудовом лагере от туберкулеза. Прискорбно. А теперь сделаем вот так… поменяем школу на другую, через дорогу. И уже дело получше: десятилетка, два иностранных языка. Одноклассники поприличнее, учителя тоже. Протягиваем на двадцать лет… ну, звезд с неба не хватает, конечно, но жив-здоров, женат, сына родил и – смотри-ка! – работает в торговле, кажется. А всего-то стоило школу другую выбрать. Понятно, что это очень упрощенная бинарная схема, она изолированная, узловую точку мы взяли только одну, да и успешности индивидуального прохождения Испытания здесь не увидеть, но я показал принцип. А вот если в масштабах всего Полигона…
– Годика на четыре посмотри вперед, – промолвила Яна самым невинным тоном.
– На четыре, так на четыре, – добродушно согласился Мелех. – Ну-ка…
Экран оказался заполнен сплошными строками лишь на четверть. Ниже осталось только несколько зеленоватых полосок, которые обрывались тревожно мигающими черными курсорами. Мелех набычился.
– Ну и что? – буркнул он. – Как будто я не в курсе такого сценария.
– Не знаю, – ответила Яна.
Голос ее стал холодным и неприятным, как руки хирурга.
– Хотела, чтобы ты еще раз посмотрел. Может, тебе приятно, что за последние два дня вероятность ядерного конфликта и конца цивилизации выросла вдвое. Может, тебе это нравится. Может быть, ты шедам сочувствуешь и хочешь, чтобы все в их пользу закончилось.
– Никому я не сочувствую…
– Может быть, ты только для вида всем говоришь, что держишь нейтралитет, – продолжала Яна. – А сам спишь и видишь, чтобы Эксперимент завершился абы как и ты отсюда свалил поскорее…
– Да ничего я не вижу такого!
– Или тебе поднадоело таскаться в образе героя-подводника, который ты тайком у Кавуа заказал и надеваешь периодически, чтобы искать себе развлечений на танцах «Кому за тридцать». Мало того что из вмененной оболочки выходишь, так еще и Сфера в это время без присмотра остается…
Мелех сопел и молчал. Яна сидела прямо и смотрела на него ледяным взглядом, похожая на стальную кобру.
– А можно посмотреть, как изменится прогноз, если товарищ Мелех нам поможет? – предложил я. – Сразу бы все прояснилось.
– Не может он этого посмотреть, – отрезала Яна.
Мелех кивнул.
– Прав недостаточно, – сдавленным голосом объяснил он. – Я не могу вводить условия, противоречащие правилам работы на Полигоне. Это только вот они у себя там, на Нибиру, могут такие параметры рассматривать.
Он мотнул головой в сторону Яны.
– И рассмотрели, будь уверен. И многое другое тоже. Художества твои, например, с вдовой инженера Крутикова. Еще и с применением спецсредств. У нас таких нет, кстати, это шедовский арсенал: «Яблоневая стрела» для воздействия на уровень дофамина, да? Я доклад видела, который как раз машгиаху отправлять собирались. Хорошо, что начальник службы собственной безопасности – мой друг, настоящий причем, не такой, как некоторые. Я ему говорю, не надо, мол, Мелех – наш элохим, свой, всегда выручит. Давай закроем глаза, войдем в положение. Вот дура-то.
– Ладно! – Голос у Мелеха вдруг сорвался в какой-то надрывный фальцет. – Но предупреждаю: если меня спросят, молчать я не буду и на себя все брать не собираюсь. И прикрывать не стану ни перед руководством, ни перед шедами. Даже если Штеллай завтра явится, сядет сюда вот, на этот стул, и спросит: «Мелех, а не приходила ли к тебе моя подруга Йанай с какой-нибудь просьбой?» – все расскажу как есть. Понятно?
– Само собой.
Он рывком выдернул ящик стола, выхватил оттуда истертую на сгибах до дыр карту, развернул ее, вооружился «козьей ножкой» и принялся что-то чертить и черкать, сверяясь с записями в канцелярской книге. Яна придвинулась к нему поближе и заглядывала через руку.