– По городу не гони слишком, – предупредил я. – Нам проблемы сейчас не нужны.
Через город мы проехали без происшествий; на выезде нас остановили на посту ГАИ, проверили документы, багажник и отпустили. Я выдохнул: значит, беглого капитана Адамова еще не подали в розыск, да и голос мой, бесхитростно искаженный платком при звонке Леокадии Адольфовне, остался неузнанным.
В свете фар мелькнул светлый продолговатый знак с перечеркнутой надписью «ЛЕНИНГРАД». Дядя Яша завозился, усаживаясь поудобнее, отчего несчастный автомобиль закачался, будто лодка на боковой волне, а потом провозгласил:
– Вопрос «Армянскому радио»! Может ли «Запорожец» развить скорость сто километров в час?
Он посмотрел на меня, поднял палец и продолжил с деланым горским акцентом:
– Может, если его сбросить с горы Арарат!
– Смешно, – согласился я с некоторой тревогой.
– Ну вот и проверим, – заключил дядя Яша и вдавил педаль газа в пол.
Автомобиль взвыл, задрожал и рванулся во тьму, отчаянно отталкиваясь задними колесами от дорожного полотна. Красная стрелка упрямо ползла по спидометру, пока через бесконечно долгую минуту надсадного рева, воя и дребезжания, не перевалила за цифру 90.
– Так, все пока, – пробормотал дядя Яша. – Витя, ты за временем следи и за картой. Если что, прибавим еще.
Мимо со страшной скоростью неслись дым, мрак, черные спутанные силуэты деревьев, вспыхивали в свете фар редкие дорожные знаки, обозначавшие въезд в населенные пункты, – и тогда дядя Яша чуть сбрасывал скорость, чтобы через несколько минут снова разогнаться едва не до сотни. Цифры на моих электронных часах отсчитывали минуты, и мы вроде бы успевали, пока не заплутали где-то между Симагино и Огоньками, пропустив поворот. Пришлось разворачиваться, потеряв время, так что после Кирилловского на спидометре стрелка замерла на отметке 110, двигатель срывался на визг, в салоне тряслось и гремело, а дядя Яша, вцепившись в руль, приговаривал: «Давай, Снежок, давай», – и тот давал, как, верно, никогда прежде за всю свою автомобильную жизнь.
К Верхне-Черкасово мы подъехали без семи минут одиннадцать вечера, запыхавшиеся так, словно сами мчались по ночным трассам со скоростью сто километров. Справа за обочиной темнело неказистое редколесье; слева, за нешироким кюветом и полосой сорной травы и корявых сосенок, крепостным валом высилась железнодорожная насыпь; чуть впереди виднелась пустая платформа, освещенная одиноким ночным фонарем.
Красно-белый РАФ «Скорой помощи» с выключенными фарами и сигналами стоял у обочины.
– Так, порядок, Амираныч с сыном тоже здесь. Вроде успели.
Я собирался ответить что-то в том смысле, что да, мол, все хорошо и по плану, но в этот момент салон в мгновение осветился белым и синим. Сзади не спеша приближалась машина милицейского патруля: медленно проехала мимо и остановилась между «Запорожцем» и «Скорой».
Дядя Яша открыл рот, не нашел что сказать и посмотрел на меня. Я взглянул на часы: 22.55. До прибытия поезда с Саввой и Яной оставалось минут пять.
Физиономия у меня была пыльной, локоть – разодранным, рубашка – рваной, нелепый значок зимней олимпиады в Сараево удачно дополнял образ. Я глубоко вздохнул и вылез из автомобиля.
Молодой патрульный тоже вышел из машины. У него было открытое, честное лицо хорошего парня, несущего службу как надо. Он увидел меня, нахмурился и постучал в окошко своего автомобиля. Водительская дверца открылась, и оттуда выбрался второй милиционер, крепкий, коренастый, с колючим внимательным взглядом.
– Старший лейтенант Морозков! Документики ваши могу посмотреть, гражданин?
Я подошел ближе и вытащил удостоверение.
– Капитан Адамов, уголовный розыск.
Старший лейтенант быстро взглянул на документик, подтянулся и ответил:
– Здравия желаю, товарищ капитан! Помощь нужна?
На придорожные столбы и платформу упал отсвет прожектора приближающегося тепловоза.
– Нужна. Проводим спецоперацию, ты нас демаскируешь, лейтенант.
– Понял, не дурак. – Он серьезно кивнул, махнул рукой напарнику, и оба быстро сели в автомобиль. Я проводил взглядом удаляющиеся красные огоньки габаритных сигналов, а позади уже нарастал гул тяжелых железных колес и проревели отрывисто два коротких гудка.
Тепловоз катился на этот раз совсем медленно, и высадка прошла без происшествий: я подхватил Яну, а Савва выпрыгнул сам – пробежался немного, споткнулся, но на ногах устоял. Из открытой двери выглянул Чечевицин-старший: махнул нам рукой, а потом поднял вверх сжатый кулак – будто подпольщик, переправивший через границу империи друзей-революционеров. Героическая песенная нота словно прозвучала в дымных сумерках, потянулась вслед за тепловозом и растаяла над платформой и лесом.
У «Скорой» нас уже ждали дядя Яша и Деметрашвили, а рядом с ними стоял какой-то плечистый темноволосый красавец в белой рубашке. Он увидел меня и широко распахнул объятия, улыбка в сумерках сверкнула, как проблеск звезды.
– Дато?!
Опять наступила сумятица: приветствия, знакомства, вопросы, а Дато вытащил из кармана бумажник и в свете фар показывал мне фотокарточку прекрасной, как горный восход, молодой женщины с серьезным темноглазым младенцем на руках.
– Мои, Манана и Вахо, красавцы, скажи?!
– Красавцы, красавцы, Дато, сыночек весь в папу, только не время сейчас, давай после, ладно?
Савва и Яна забрались внутрь «Скорой помощи», Георгий Амиранович залез следом и натянул медицинский халат – скорее, наверное, по привычке, чем ради какой бы то ни было маскировки, которая, случись что, была бы совершенно бессмысленной.
До «зеленой стоянки» неподалеку от Лосево мы добрались быстро и без происшествий. Удивительно, но за все почти семьдесят километров пути нам ни разу не встретилось ни одного патруля, хотя я уверен, что, рискни мы и отправься в дорогу на одном «Запорожце», сотрудники ГАИ поджидали бы нас за каждым кустом. «Скорая» с включенными проблесковыми маяками шла впереди, не слишком быстро, но и не медленно – так, километров семьдесят в час. Мы ехали в сотне метров сзади – рядом, но на всякий случай как будто не вместе. Снежок бойко стрекотал двигателем, адреналин больше не разрывал нервы, а только чуть кружил голову, как похмелье, и волнение отпускало мало-помалу: тепловоз не обыскивали, он не задержался в пути, у «Запорожца» не взорвался двигатель, не полетела трансмиссия и не закипела вода, единственный встречный милицейский патруль удовлетворился полученными объяснениями – вот и красный «Икарус» с надписью «Интурист» на борту уже стоит на обочине у «зеленой стоянки», хотя и подъехали мы чуть раньше чем за полчаса до оговоренного времени встречи.
Просторный салон автобуса светился уютным и желтым, внутри отчетливо были видны сидящие люди и белые чехлы наголовников свободных сидений. Несколько мужчин, собравшись кучкой, курили поодаль, в сумраке разгорались и гасли огоньки сигарет. У открытой двери маячила долговязая фигура дяди Вали Хоппера: он расхаживал, засунув руки в карманы, потом увидел нас и помахал.
Все было настолько спокойно, что я снова заволновался.
– Ну что, все вроде, – неуверенно произнес дядя Яша.
Похоже, ему тоже не верилось в то, что наш путь завершен – и завершен успешно: осталось только перейти дорогу – и вот он, автобус, потом Светогорск… а дальше уже от нас ничего не зависит.
Задние створки «Скорой помощи» распахнулись. Георгий Амиранович спрыгнул из кузова, помог вылезти Яне, следом не спеша выбрался Ильинский. Мы собрались кружком между «Запорожцем» и «Скорой», свет фар отделял нас от ночи и от мира за ее пределами, мы молчали, и нужно было прощаться, но никто не знал как.
– Что ж, – первой нарушила неловкую тишину Яна. – Мы пойдем. Спасибо большое всем!
Никто не нашел что ответить. Она обняла по очереди Дато, и Георгия Амирановича, и дядю Яшу и подошла ко мне, а я так и не смог поймать ее взгляд – только почувствовал, как тоненькие прохладные руки охватили на мгновение шею да по-детски клюнули в щеку холодные губы. Савва и вовсе не проронил ни слова: лишь пожал руки, глядя куда-то то ли внутрь себя, то ли вовне – так далеко, что обычному человеку туда невозможно было проникнуть и мыслью, не только взглядом.
– Берегите себя, – напутствовал Деметрашвили.
– Это… может, дадите знать, как доберетесь… куда-нибудь, – попросил дядя Яша.
Яна задумалась на секунду и кивнула.
– Да, мы дадим знать.
И еще раз сказала:
– Спасибо большое всем!
Они повернулись и медленно пошли через пустынную трассу к автобусу. Мы остались стоять и смотрели им вслед. Тихо стелился дым; в темном лесу протяжными голосами перекликались ночные птицы; негромко ворчали двигатели на холостом ходу. Яна и Савва приблизились к автобусу; курильщики проводили их взглядами и вернулись к неспешному разговору. Дядя Валя шагнул навстречу, поздоровался с Саввой за руку, сказал что-то и приглашающим жестом указал на открытую дверь. Они поднялись во лестнице в освещенный салон, будто в обетованный Эдем из внешней тьмы, не обернувшись и не махнув рукой на прощание. Только Валентин Александрович, точно страж на границе света и тьмы, поднял вверх большой палец: все, дело сделано.
– Дело сделано, – будто бы повторил за ним дядя Яша, и все кивнули: да, так и есть, можно теперь расходиться.
Мы постояли немного, глядя, как Яна и Савва усаживаются на свободные кресла в салоне, а потом и сами сели в машины и поехали прочь.
Мне было грустно. Знаете, бывает такая печаль после успешного дела: и все получилось, и не сорвалось ничего, и удача сопутствовала так, как не ждали, – а потом приходит грусть и особенная пустота, как будто ты отдал что-то личное, дорогое, и оно к тебе больше никогда не вернется. Я покосился на дядю Яшу: он положил локоть на открытое окно и курил, тиская папиросную гильзу зубами, покачивая головой и бормоча что-то себе под нос – наверное, тоже ощущал эту грусть, что так рифмовалась с густой тьмой августовской ночи, монотонным мельканием леса и узким пустынным шоссе.