[45], и через миг громыхнуло, и полетели рваным тряпьем в разные стороны несколько окруживших его моджахедов.
Бегом и ползком вышли на открытое место. Смотрим – из-за стены дымит, с десяток «духов» лежат ничком, еще двое укрылись за невысоким таким валуном, и по ним наши колотят короткими очередями. Те увидели нас, один заорал что-то, вскинул автомат, но тут Айдын вдарил по ним из пулемета метров с пятнадцати, только полетело каменное крошево и кровавые клочья. Едва мы перевалили через стену, за нами следом – Серега Лесной, с ним Олег Шугаев, раненный в голову, Леха Никифоров и еще два срочника. У меня две пули застряли в автоматном рожке, что был в нагрудном кармане «лифчика», и еще одна – самым неблагородным образом в жопе, причем где-то рядом с седалищным нервом: пока стреляли и отбивались, не замечал, а сейчас так схватило, что пришлось четыре куба промедола колоть. За стеной тоже не все гладко: пока мы шарились по дувалам, ротный с бойцами отбил две атаки: у самого пуля в плече, АГС искорежен попаданием из гранатомета, у Васи Потапова нет глаз – выжгло взрывом, сквозь повязку красные мокрые пятна проступили, будто кровавые слезы, сам он сидит, привалившись к стене, и то матерится, то молится, и слышать эти молитвы было страшнее, чем матюги. Хуже всего, что с помощью полная неразбериха: на «вертушки» в штабе приказ дать боялись, потому что у наших «духов» есть ДШК, которым вертолет завалить – плевое дело, а артиллеристы говорили, что район не пристрелян, да и риск накрыть снарядами нас вместе с моджахедами слишком велик. Есть надежда на третью роту, но им до нас еще не меньше трех часов ходу, так что надежда эта призрачная, как пустынный мираж. Нас пятнадцать человек, четверо из которых в шоке и не то что стрелять – разговаривать не в состоянии, а из оставшихся почти все ранены. Воды и перевязочных мало, патронов тоже негусто, а «духи» уже перегруппировались, постреливают из-за дувалов, и совершенно ясно, что с минуты на минуту пойдут в атаку. Нужно уходить, надеясь, что ущелье моджахеды не перекрыли и что гребни скал непроходимы и для них тоже, но с контужеными и ранеными быстро идти не получится, так что погоня точно накроет, полдороги пройти не удастся, да что там полдороги – и на километр не успеешь отойти по скальным осыпям. Я посмотрел на ротного, потом на Серегу Лесного, в том смысле, что помоги товарищу капитану принять верное решение. Ну он и говорит, мол, товарищ капитан, берите раненых, срочников и уходите ущельем, а мы прикроем отход. Капитан отвечает: я роту не брошу. Мы сидим, со стороны кишлака стреляют уже погуще, и я говорю, что еще немного, и уже никто не уйдет, так что хорошо бы решить, а я, если что, вызываюсь прикрывать отход. В общем, решили: я, Заур, Олег Шугаев, Леха Никифоров и Серега Лесной остаемся и удерживаем, сколько можем, позицию у входа в ущелье, а капитан Ляхов с остальными уходит как можно дальше, пока не встретит идущую к нам на выручку третью роту. Нам оставили рацию и два пулемета. Паренек, которого я вытащил из дувалов, отдал бронежилет Олегу Шугаеву – тот за пулеметчика встал. Мы впятером укрепили как могли стену, распределили сектора и стали ждать. Иллюзий у нас особых не было. Героические фанфары в ушах тоже не звучали: просто кто-то ведь должен был остаться, чтобы прикрыть ребят, и так уж вышло, что мы для этого подходили лучше других.
Первым убили лейтенанта Никифорова: пуля попала ему в глаз и вышла за ухом, когда он пополз за стену собирать рожки с автоматов убитых «духов». До этого я и Серега уже выбирались вот так за патронами – и ничего, не зацепили даже, а Лехе не повезло. Это было после двух часов почти непрерывных атак, когда у меня от постоянной стрельбы распухло плечо и кровоточили пальцы. «Духи» атаковали группами, волна за волной, идя вперед с каким-то жуть наводящим бесстрашием: на пространстве между кишлаком и нашим дувалом не было почти никаких укрытий, только полсотни метров голой, каменистой земли, а они все равно лезли и лезли, перебежками, падая, поднимаясь, потом поднимаясь все реже, пока не оставались лежать на земле, и тогда в атаку шла еще одна группа, и еще, и еще. Майор Лащенов на связь выходить перестал, вместо него заговорили из штаба дивизии. Мы продолжали просить артиллерийской поддержки или вертолетов; нам говорили, что требуется время, а когда оно вышло, то все, что мы получили, это отдаленный грохот в горах. Говорят, в отчетных документах потом написали, что выпустили несколько сотен снарядов, только не написали, куда. Вертолетов тоже так и не было, зато мы узнали, что капитан Ляхов и ребята добрались до своих. Мы выдохнули было и собрались уйти, но моджахеды пристреляли вход в котловину и, когда мы только попробовали туда сунуться, открыли шквальный огонь. Но и «духам» тоже было не выйти: в их планы явно не входило оставаться в собственной западне до тех пор, пока рано или поздно к нам не подтянется подкрепление и не прилетят «крокодилы»[46]; наверное, собирались перебить нашу роту по-быстрому и уйти мелкими группами по ущельям, да вот только теперь мы закрывали им выход и пропускать не собирались – так и вцепились друг другу в глотку, ни нам не выйти, ни им.
Около четырех часов вечера «духи» перетащили со склона в кишлак ДШК и принялись бить прямой наводкой. Крупнокалиберные пули разворотили стену в двух местах, уничтожили рацию, вывели из строя один пулемет, а потом подобравшиеся под прикрытием огня моджахеды забросали нас гранатами и расстреляли в упор. Олегу Шугаеву взрывом оторвало обе ноги, Заур получил пулю в живот, которая, пройдя насквозь, перебила ему позвоночник, Серега Лесной был ранен в левую почку. Мне пуля попала в правое плечо и, видимо, перебила какой-то нерв или что там еще есть в плече, отчего рука сразу повисла веревкой, и последних «духов» я добивал, держа автомат в левой руке.
В пять вечера начало темнеть. Потянуло прохладой. Солнце ушло за горизонт, из кишлака и с гор заунывно завыли распевы магриба[47]. У нас оставалось еще две гранаты, пулеметная лента на сто патронов и половина рожка АКМ. Я высунулся было из-за стены и снова попробовал продвинуться в сторону ущелья, но с другой стороны полоснули короткой очередью. Видимо, убийство неверных для кого-то было выше поста и молитвы. Заур полулежал, прислонившись спиной к скале, и, пока еще действовал промедол, пытался рассказывать, как занимался карате на гражданке и мог ударом ноги в прыжке погасить свечку, а потом сказал нам: «Парни, эти твари через полчаса снова полезут, оставьте мне пулемет и гранату, а сами валите, вдруг повезет». Я не чувствовал правой руки, Серега был весь серый от внутреннего кровотечения, но жить все равно очень хотелось, и мы оставили Зауру пулемет и гранату, слили воду в одну флягу и поползли по едва заметному руслу ручья к кишлаку. Под крайним домом была узкая круглая дыра, ведущая в кяриз – это такой подземный канал, типа водопровода или канализации, широкая полая труба. Туда-то мы и втиснулись, и, когда я помог залезть внутрь Сереге и стал залезать сам, то услышал сначала взахлеб перебивающие друг друга автоматные и пулеметные очереди, потом взрыв – и все стихло.
В кяризе было тесно и темно, хоть глаз выколи, будто мы забрались в кувшин к какому-то древнему джинну, пока того не было дома. Воздух был хоть и прохладный, но такой сухой, что скрипел, будто песок, обдирая гортань; вокруг шуршала и копошилась невидимая многоногая живность, то и дело деловито перебирая острыми лапками то по ладоням, то по лицу. Серегу я перевязал еще раз, но внутреннее кровотечение остановить не получилось, и он то терял сознание, то снова приходил в себя, бормотал что-то про дом, про жену, про велосипед какой-то. Я прислушивался к звукам наверху, пытаясь угадать, ушли уже «духи» или еще нет, но оттуда доносились то редкие одиночные выстрелы, то какие-то совершенно нечеловеческие крики и хриплый вой, и я думал, что кого-то из ребят моджахеды все же взяли живыми. Я сидел, скорчившись в три погибели от боли и тесноты, направив ствол автомата в сторону едва различимого круглого лаза, а у «феньки» заранее разогнул усики чеки и засунул в карман так, чтобы легко привести в действие. Раненое плечо онемело, от повязки к ночи несло, как от мертвой лошади, полежавшей денек на жаре. Время исчезло, мир за пределами трубы кяриза исчез, боль стала холодной и не терзала уже – усыпляла, и я, чтобы не поддаться ей, не уснуть, стал вспоминать книги, которые мы с тобой читали в детстве. Про буров, про копи царя Соломона, про дочь Монтесумы и прекрасную Маргарет, представлял себе, что я Натаниэль Бампо, выслеживаю ирокезов в засаде – столько, оказывается, запомнил и не забыл. Тебя вспомнил, пожалел, что расстались не по-человечески и что никогда уже больше не встретимся. Я вспоминал и рассказывал шепотом Сереге про книги, про то, как мы играли в ковбоев с индейцами, и надеюсь, что он меня слышал, пока не перестал дышать в глухой предрассветный час. Знаешь, мне кажется иногда, что я тоже умер там, в кяризе, а то, что жив сейчас, сижу вот тут, водку пью, с тобой говорю – это какая-то другая жизнь, не совсем моя…
Как меня нашли и вытащили, я не помню. Уже потом, в госпитале, рассказали, что гранату с вытащенной чекой я сжимал в кулаке и ее с трудом вынули, разжав пальцы. Рассказали, что «духи» уйти не успели: их заблокировали наши вторая и третья роты и прибывший на помощь спецназ, а потом с воздуха накрыли «нурсами»[48] вертолеты; что во время боя в кишлаке мы положили под сотню моджахедов, так что за каждого из тридцати двух погибших наших ребят пришлось по трое «духов», и хоть арифметикой ничего не решишь, но счет этот меня порадовал; рассказали, что мы не просто попали в засаду: на наш батальон охотились целенаправленно и разработали операцию, которая началась с дезинформации командования дивизии и батальона через офицеров афганской армии; что ответственность за то, что случилось с нашей ротой, майор Лащенов попытался было взвалить на капитана Ляхова, но номер не прошел – все слышали, как он лично передавал по рации приказ продолжать разведку одной ротой, без прикрытия с флангов, и в итоге майора самым суровым образом наказали за смерть трех десятков ребят: сняли с должности и отправили служить обратно в Союз, даже без понижения в звании. Такая вот, сука, жестокая кара. Он, кажется, сейчас преподает где-то. Руку, как видишь, спасти не удалось: вынули из сустава так, что и протез не поставишь, а потом выправили инвалидность второй группы, как если бы я конечность, скажем, по пьяни отморозил, выдали военный билет на руки, оформили пенсию в 110 рублей и проводили со службы.