Мел застучал по доске. Савва, чуть наклонив голову, внимательно посмотрел и ответил быстрым дробным перестуком, выписав длинное математическое выражение из одних только символов и нулей. На некоторое время повисла напряженная тишина. Дубровский снова атаковал; в стуке мела Гуревичу слышался звон клинков, и он изо всех сил скрестил побелевшие пальцы. Безмолвный и стремительный поединок у доски продолжался минуты три, вряд ли больше, а потом Дубровский нехотя произнес:
— Ну хорошо, предположим, с этим мы разобрались… — и мысленно обматерил свояка, из-за которого оказался в наиглупейшем положении.
Очевидно стало, что оппонент очень хорош — чего уж там, просто великолепен в своем деле. Его уравнения отличались точностью и изяществом, он демонстрировал уровень мастерства, который Дубровскому не приходилось видеть уже очень давно, а может, и никогда — и было предельно понятно, что пытаться и дальше одолеть его в ближнем математическом бою просто глупо. Капитан первого ранга мог отказаться от дальнейшей дискуссии, тем более что этот Ильинский, скорее всего, и в самом деле предлагал что-то стоящее, но отступать было немыслимо. Это квантовый мир живет по каким-то своим особым законам, а мир человеческий приводится в действие пружиной чести, амбиций и репутации; Дубровский знал, что из присутствующих по крайней мере двое его коллег прекрасно разбираются в предмете и понимают, что его, признанного эксперта, только что отбрил какой-то гражданский из вычислительного отдела, а потому капитан сделал то, что и почти каждый бы на его месте — начал давить массой, используя авторитет положения и не утруждаясь аргументацией:
— Преобразования Лоренца в данном случае не применимы…
— Редукция фон Неймана не имеет отношения к рассматриваемому предмету…
— Система координат неэвклидовых плоскостей задана совершенно неверно…
Капитан первого ранга беспощадно гремел уверенным, хорошо поставленным баритоном. На стенах плясали перепуганные солнечные зайчики. Савва молчал, опустив руки и полуприкрыв веки. Гуревич схватился за голову: он прекрасно понимал, что сейчас происходит, и видел, что в глазах всех собравшихся его друг выглядит мальчиком для битья, по глупости вышедшем на ринг против чемпиона в тяжелом весе.
— И наконец, итоговый вывод не только в корне ошибочен, но и не вытекает логически из приведенных расчетов, — завершил разгром Дубровский и замолчал, снисходительно глядя на Савву.
Стало тихо, и только пыль кружилась в лучах солнца, словно далекие звезды где-нибудь за Стеной Геркулеса.
Контр-адмирал Чепцов откашлялся и произнес:
— Ну что же, благодарю вас, товарищ Дубровский. Савва Гаврилович, вам есть что сказать?
Савва будто очнулся, взглянул на адмирала, потом на возвышающегося перед ним оппонента и произнес:
— Я тоже благодарю товарища капитана первого ранга за ряд интересных замечаний. Я очень ценю, что мои предложения подверглись столь подробной и беспристрастной оценке. Еще раз спасибо.
Дубровский сдержанно улыбнулся. Гуревич откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел в окно.
— Если возможно, я бы хотел воспользоваться случаем и поинтересоваться у товарища капитана первого ранга, — продолжал Савва, — не следовало ли мне, во избежание указанных им ошибок, использовать в работе матричное преобразование ОРС?
— Безусловно, — великодушно согласился Дубровский, похожий сейчас на сытого льва. — Непременно следовало.
— Такого матричного преобразования не существует, — сообщил Савва.
И добавил в наступившей ошеломленной тишине:
— Я его только что выдумал.
В зале вспорхнул смех. Заместитель по науке опустил голову, пряча улыбку. Дубровский побагровел.
— И если позволите, — спокойно сказал Савва, — я бы попросил вас указать функцию для расчета верных неэвклидовых координат в пространстве сигнатур, соответствующих решаемой задаче. Мне это тем более интересно потому, что непосредственно связано с темой моей кандидатской диссертации.
Смех взвился сильнее. Пробежал оживленный шепот. Гуревич неожиданно гоготнул в голос и зажал рот рукой.
— Тихо, тихо, — контр-адмирал деликатно постучал карандашом по столу. — Я полагаю, больше вопросов нет, товарищ капитан первого ранга? Ну вот и хорошо. Кто еще хочет выступить в прениях?
Ни о каких прениях более не могло быть и речи. Судя по всему, внутри коллектива столичной комиссии тоже существовали свои сдержки и противовесы, ибо второй ведущий эксперт — с сияющей лысиной и в блестящих очках — имел особенно торжествующий вид и сердечно поздравил Савву с интересной, перспективной идеей, отметил оригинальность применения математического аппарата и пожелал дальнейших успехов в реализации проекта, добавив к тому же, что знаком с товарищем Ильинским заочно и с большим интересом читал несколько его статей, посвященных Колмогоровской сложности. При этих словах капитан первого ранга Дубровский — прекрасный аналитик, признанный специалист и, что особенно важно, не последний человек в руководстве головного НИИ, — бросил на свояка взгляд, в котором, как при вспышке испепеляющей молнии, Бакайкин увидел свои дальнейшие служебные перспективы столь скромные, а последствия нынешнего совещания столь плачевные, что ему не оставалось ничего более, кроме как навсегда покинуть наш рассказ.
Через полчаса сотрудники НИИ связи ВМФ, выходя на обед, могли видеть, как старший научный сотрудник Евгений Гуревич лежит на спине в пушистом сугробе, хохоча и подбрасывая вверх искрящийся легкий снег, а Савва Ильинский стоит на ступенях, наблюдая за этим неожиданным действом, улыбаясь и щурясь на солнце.
Конечно, просто не было, и окончательное решение о настоящей, серьезной работе по проекту Гуревича и Ильинского приняли только через полгода. Идея казалась слишком необычной и смелой, обоснование и расчеты — чрезвычайно неоднозначными, сама тема квантовой физики — мало изученной и никогда ранее не увязывавшейся с военно-практическим применением, а открывающиеся в случае успеха перспективы — в полном смысле слова невероятными. Заочные экспертные оценки, обсуждения и дискуссии заняли довольно длительное время; из различных научных учреждений, привлеченных Министерством обороны к анализу теоретического обоснования, в НИИ связи поступали дополнительные вопросы, кажущиеся неотразимыми опровержения или же, напротив, близкие к восторженным отзывы. Савва отвечал, дорабатывал, вносил уточнения и дополнения, и процессу этому не было бы конца, если бы в мае 1983-го для финального заключения руководство министерства не обратилось к самому академику Пряныгину. На две недели все замерло в ожидании. Гуревич не находил себе места, бродил по коридорам и кабинетам НИИ или отсиживался в кабинете у Саввы, не в силах сосредоточиться на чем бы то ни было. Ильинский же как ни в чем не бывало продолжал заниматься своей работой в вычислительном отделе, сохранял совершеннейшее спокойствие и только выразился в том смысле, что рад участию Пряныгина в оценке его идеи, ну а если Иван Дмитриевич укажет на ошибки или недоработки, так оно только к лучшему.
Пряныгин дал ответ в конце мая, и он был по обыкновению краток: "Все верно". Это решило все дело. Тогда же Савва получил от него личное письмо, последнее за двадцать один год их удивительной переписки. Само собой разумеется, что академик прекрасно знал о работе Саввы над единой теорией поля и видел, что именно эти исследования привели к идее создания направленного квантового колебания, которое можно транслировать в разрушительной силы сигнал; он понимал, что его молодой друг и ученик фантастически близок к тому, чтобы воплотить умозрительные теоретические выкладки в практические решения, открывающие перед человечеством невиданные доселе возможности. Никто не знает доподлинно содержания этого прощального послания академика, но одну фразу из объемистого письма мы привести можем: "Вы как ребенок, который пытается пальчиками поддеть реальность за краешек, чтобы потом ухватиться и потянуть".
В начале июня проект под кодовым названием "Универсальная Бинарная Волна", сокращенно — УБВ, получил официальный статус. Имя предложил Савва: слово "универсальная" указывало на основную суть дела, абсолютную когерентность, а "бинарная" — на то, что квантовому колебанию было необходимо тело, более грубая оболочка, в которую будет вшита субатомная волна. Все предварительные расчеты, ранее рассылаемые с целью экспертных оценок с пометкой "для служебного пользования", изъяли из более не причастных к делу учреждений и ведомств и присвоили гриф "Совершенно секретно". Для руководства проектом при Министерстве обороны создали специальную комиссию, в которую входило меньше десяти человек, а в самом НИИ связи право ограниченного доступа к материалам исследования имели только сам контр-адмирал Чепцов и его заместитель по научной работе. К делу подключился Комитет государственной безопасности, контрразведка взяла на особый контроль соблюдение условий секретности и обеспечение повышенных мер защиты. Рабочей группе в составе Ильинского и Гуревича выделили отдельное помещение, дали приоритетное право ставить любые задачи всем подразделениям и службам НИИ, а также смежным научным организациям, относящимся к ведению Министерства обороны СССР; они получили статус, ресурсы и лютую бессильную зависть всех прочих сотрудников института, которая только усугублялась полностью свободным графиком работы, который был предоставлен приказом начальника НИИ.
Гуревич летал как на крыльях; он приобрел еще более лощеный вид, взял привычку появляться на работе не раньше одиннадцати и засиживаться допоздна, и не воспринимая все слишком всерьез, но все-таки наслаждался тем, с каким верноподданническим видом здоровались с ним бывшие недоброжелатели; а еще оценивал перспективы, на которые прозрачно намекало ему руководство: секретарь партийной организации и начальник не то что лаборатории, а как минимум отдела, а может, и целого управления — как водится для начала.
Галя Скобейда, которую назначили временно исполняющей обязанности руководителя вычислительного отдела, тоже сияла, но по другим причинам: она радовалась не за себя, а за Савву, исполненная тихой, счастливой гордости, которой делилась во время редких визитов в гости или телефонных разговоров с Леокадией Адольфовной — и мама, внешне спокойно и словно как должное принимая успехи сына, наедине с собой едва ли не плакала от сознания того, что все было не зря, не напрасно и сын ее наконец-то если и не оценен в полной мере — на это была способна лишь только она, — но, по крайней мере, замечен и востребован.