В-третьих, Сибболд решил начать преподавать медицину в университете Эдинбурга. Он планировал сделать университет тем местом, где будущие врачи-терапевты могли бы получать образование, а Королевский колледж — учреждением, которое занималось бы лицензированием специалистов. Это была здравая идея, не в последнюю очередь потому, что таким образом университет, после столетней работы на удовлетворение лишь местных нужд по обучению студентов гуманитарным наукам и богословию, обретал новую жизнь. В 1685 году Сибболд получил место одного из трех профессоров медицины, вместе с Джеймсом Холкетом и Арчибальдом Питкэрном. Холкет был хирургом-акушером, получившим образование в Голландии, в Лейдене. Там же учился и Питкэрн. Его диссертация о кровообращении была оценена так высоко, что в 1692 году ему даже предложили кафедру. Однако Питкэрн предпочел Эдинбург. Кроме его вклада в науку, он также был деятельным и щедрым врачом. Его хирургический кабинет находился на Лаунмаркете в подвале, таком темном, что про него говорили не «Иду к доктору на осмотр», а «Иду к доктору на ощуп»; Питкэрн развлекал своих пациентов антипресвитерианскими анекдотами. По соглашению с городским советом он лечил бедных бесплатно и, если они умирали, получал для исследований их трупы. Между тем, однако, первые три кафедры медицины в Эдинбурге были чисто номинальными. Сибболду не удалось наладить обучение медицине. Голландские университеты оставались слишком знаменитыми для того, чтобы с ними могли состязаться университеты Шотландии. Но, по крайней мере, теперь на это появилась надежда.[201]
На тот момент наибольшего прогресса в том, что касается науки, Шотландия добилась в математике. Джеймс Грегори принял первую кафедру математики в Эдинбурге в 1674 году. До того он провел девять лет в университете Падуи, где ему довелось беседовать с бывшими учениками самого Галилео Галилея. В фундаментальной отрасли этой дисциплины, дифференциальном исчислении, Грегори был одним из трех европейцев, трудившихся на ее переднем крае; двумя другими были Готтфрид фон Лейбниц в Ганновере и сэр Исаак Ньютон в Кембридже. В то время еще не существовало конференций и научных журналов для публикации результатов изысканий. Трое ученых делились достижениями друг с другом в ходе личной переписки, что имело свои недостатки: они могли быть и неискренни в своих письмах, либо из-за неуверенности, либо по другим причинам. Грегори сообщил Лейбницу и Ньютону, что первым решил задачу Кеплера о том, как определить положение планеты на орбите в любой момент времени. Но он не хотел распространяться о том, в чем, как он подозревал, Ньютон его предвосхитил, даже если речь шла, ни много ни мало, об эпохальном труде «Principia Mathematica». Щепетильность ученых того времени тем не менее не могла противостоять революции в науке, кульминацией которой явилось открытие Ньютоном гравитации. Это открытие доказало, что природа подчиняется определенным законам. Одним из первых мест, до которых докатилась волна революционных изменений, был Эдинбург.
Джеймс Грегори вскоре умер, но когда на должности главы кафедры математики его сменил не менее выдающийся племянник Дэвид, Эдинбургский университет стал первым университетом в мире, где читали лекции по теории Ньютона. Однако этого было мало, и Дэвид Грегори и другие начали применять последние открытия в самых разных областях науки, чтобы полностью изменить представления человека о природе. Так, Грегори преобразил астрономию, полностью перестроив ее как научную дисциплину. Он отбросил теологическое прошлое со всеми рассуждениями об эмпиреях и тому подобном, чтобы привести эту дисциплину в согласие с ньютоновой физикой. Ключевую роль в этом сыграл интерес Грегори к греческой геометрии, выразившийся в издании трудов Евклида в 1703 году. С изменением концепции реальности геометрия перестала, как было раньше, еще со времен античности, считаться лишь формальным упражнением. Когда Ньютон открыл, что взаимоотношения между телами описываются с помощью математических законов, геометрия стала ключом к пониманию природы. Сам Ньютон многое сделал для ее возрождения, а Грегори отвел ей ключевую роль в шотландской интеллектуальной традиции.[202]
Обретя новую жизнь в эпоху Реставрации, роялистская культура, соединившись с вновь начавшей развиваться культурой столицы, подарила миру несколько всесторонне эрудированных ученых и общественных деятелей. Об обоих представителях династии Грегори, например, последний из шотландских философов эпохи Просвещения, сэр Уильям Гамильтон, в 1838 году писал, что их кафедра обязана своей известностью «не столько тамошними достижениям в математике, сколько эрудированностью ее профессоров и их умению мыслить. Блестящие умы, прославившие эту кафедру первыми — Джеймс и Дэвид Грегори — были не только великими математиками, но и вообще всесторонне образованными людьми».[203] Джеймс не только занимался теорией, но и изобрел отражающий телескоп, сконструировал астрономические часы и основал первую в Шотландии обсерваторию. В Англии Дэвида также ценили весьма высоко, и в конце концов он стал профессором астрономии в Оксфорде. Оба Грегори, связанные узами брака с семейством первого шотландского портретиста Джорджа Джеймсона, также интересовались искусством.
Автор институционных юридических трудов Маккензи тоже был человеком весьма разносторонним. Преследуя ковенантеров, он заработал на политическом поприще прозвище Чертов Маккензи и все же не менее уютно чувствовал себя в уединении своего кабинета, где работал над сочинениями по геральдике, истории, философии и ведовству. Его политическая теория, изложенная в труде «Jus Regium» (1688), оправдывала абсолютизм Стюартов и осуждала «помешанных на вере безумцев этой фанатичной эпохи, стремящихся на небо, подобно Илии, на огненной колеснице чрезмерного рвения». Его собственное рвение также могло иногда заводить чуть дальше, чем следовало, так что слова английского драматурга Джона Драйдена, называвшего Маккензи «благородным шотландским умом», довольно неожиданны. Самые свои интересные и смелые сочинения Маккензи создал еще юношей, до того, как все его силы поглотила общественная деятельность. В 1660 году вышла его книга «Аретина, или Серьезный роман»; это был первый шотландский роман, созданный по образцу современных французских и классических античных произведений этого жанра. Его сочинение «Religio Stoici» (1663) выделялось среди прочих шотландских теологических трудов тем, что в нем религия рассматривается с точки зрения образованного человека, а не узколобого фанатика. Для него культура и мораль шли рука об руку; шотландцы, «пламенные, грубые, энергичные и отважные», по его мнению, обладали как раз нужными качествами, чтобы возродить добродетели древних римлян и греков. В довершение всего он велел похоронить себя в великолепном мавзолее, выстроенном в палладианском стиле, на кладбище монастыря Грейфрайерс — «самом передовом архитектурном произведении своего времени в Шотландии».[204]
Сибболд был величайшим эрудитом среди всех. Его взгляды были скорее прагматичными, нежели рационалистическими: истинное знание невозможно почерпнуть из библейских или античных источников, только лишь из исследований прошлого и настоящего, направленных на усовершенствование материального или духовного. От общественной деятельности он перешел к патриотическому изучению истории и географии Шотландии. Плоды его исследований были опубликованы в виде двух томов; первый, «Scotia Illustrata», вышел в 1684 году и опирался на во многом опередившую свое время шотландскую картографическую традицию. Ее история восходила к Тимоти Понту, трудившемуся столетием раньше; в Национальной библиотеке Шотландии среди величайших сокровищ хранится множество его карт, выполненных от руки на хрупких бумажных листах. Сибболду было о них известно, как и о более поздних работах Джеймса Гордона из Роутимэя, в том числе карте Эдинбурга, заказанной в 1647 году (члены городского совета прозвали ее «потрошеная пикша», поскольку на ней город сверху выглядел как разделанная рыба). Дальнейшие картографические изыскания были заказаны Джеймсу Адэру; они завершились к тому моменту, когда Сибболд подготовил к печати первый том. Что до второго тома, «Scotia Antiqua», посвященного историческому развитию страны, то в нем рассматривались лишь отдельные графства, но не страна в целом. Позднее Сибболд объединил усилия с голландским эмигрантом, военным инженером Джоном Слезером; вместе они выпустили в 1693 году труд под названием «Theatrum Scotiae», богатое собрание картин шотландской жизни. Слезер выполнил гравюры, Сибболд — комментарии к ним. Почти все, что нам известно о небольших шотландских городах того времени, мы знаем из этой книги. В нее включены два вида Эдинбурга, один — открывающийся из Дин Виллидж, нового промышленного пригорода, другой — от Уэст-Порта, откуда виден склон Королевской мили.[205]
Еще один эдинбургский интеллектуал, Питкэрн, был не менее многогранным человеком. Его умелая рука хирурга так же уверенно держала перо, когда он сочинял стихи на латыни, которые вызывали в Шотландии восхищение, подобное тому, которым веком раньше пользовались сочинения Томаса Крейга и Джорджа Бьюкенена. Указанные авторы трудились в самых разных классических жанрах, в то время как Питкэрн сосредоточил свои способности на жанре эпиграммы. Латынью он владел лучше, чем шотландским. Быть может, он сочинял шотландские сатиры, напившись (как частенько бывало) — и поэтому они, как правило, слишком грубо бьют на эффект. На латыни он, видимо, писал с похмелья, если судить по лаконичности и сарказму, которые мы видим в его произведениях на этом языке. О революции 1688 года он высказался резко: «Omnia vulgus erat» («Толпа была всем»), О следующем за ней периоде он досадовал: «Jura silent, torpent classica, rostra vacant» («Закон безмолвствует, лучшие умы отупели, риторика превратилась в пустую болтовню».). Он сочинил элегию на смерть великого героя якобитов, Джеймса Грэма из Клаверхауса, погибшего в битве при Килликрэнки. Она была переведена на английский Драйденом, которому понравилась лаконичная элегантность этого произведения, не вполне дававшаяся ему на соб