вильно подключить те или иные фактические обстоятельства дела для установления объекта.
По-видимому, без ясного и конкретного установления объекта посягательства нет смысла продолжать квалификацию, поскольку без объекта многие признаки норм Особенной части останутся двусмысленными. Желательно указанную необходимость первоначального доказывания объекта посягательства (первоначального в сравнении с довольно очевидным наличием последствия и деяния) закрепить в каком-то нормативном акте (предположим, в соответствующем постановлении Пленума Верховного Суда России) с указанием невозможности дальнейшей квалификации без его установления.
Конкретизация объекта преступления по родовому признаку может быть успешна только в том случае, когда закон предусматривает несколько объектов в одном разделе. Однако эти сложности относительны, поскольку каждый из родовых объектов специфичен и может быть при глубоком знании уголовного права достаточно быстро и просто обособлен.
Конкретизация объекта от родового к видовому более сложна. Она зависит от нескольких факторов: а) возможным различным содержанием родового и видового объектов (например, объем общественных отношений, нарушаемых преступлениями против здоровья личности вообще, и объем общественных отношений, нарушаемых средней тяжести телесными повреждениями, не совпадают, поскольку средней тяжести телесные повреждения исключают нарушения некоторых общественных отношений, свойственные тяжким телесным повреждениям, которые включаются в объем здоровья личности вообще); б) наличие двухобъектных преступлений, мало того – носящих двойственный характер: двухобъектные, когда оба объекта обязательны (например, при разбое должны быть в наличии и собственность, и личность как объекты посягательства; отсутствие одного из них хотя бы как реально возможного влечет за собой невозможность квалификации по норме, оформляющей разбой) и двухобъектные, когда только один из них обязателен, а другой – факультативный (например, при хулиганстве личность может быть объектом посягательства, а может и не быть, тогда как общественный порядок обязательно присутствует).
Определение обязательности объекта посягательства зависит еще от следующих факторов. Во-первых, обязательные могут быть основными и дополнительными признаками. Обязательный основной устанавливается на базе конечной цели поведения лица, т. е. того, к чему он стремился. При этом промежуточные цели могут показывать на другие объекты, которые становятся либо обязательными дополнительными, либо факультативными в зависимости от оформления их в законе. Во-вторых, обязательный основной должен своей сущностью соответствовать родовому объекту, отраженному в данном разделе закона, тогда как обязательно дополнительный этому родовому объекту не соответствует.
Четкое выделение родового объекта по существу предрешает конкретную квалификацию, поскольку выводит довольно часто на требуемую норму права, однако не всегда. Иногда видовой и родовой объекты полностью совпадают не только по своей сущности, но и по содержанию (весьма трудно разграничить объекты кражи и ненасильственного грабежа от собственности как родового объекта). При таком условии все преступления, посягающие на данный родовой объект, являются одинаковыми по видовому объекту, и потому установление объекта не может вывести на конкретную норму права. Однако мы должны отметить тот факт, что видовой и непосредственный объекты при квалификации не имеют особого значения, поскольку в законе они не смоделированы, соответственно, в квалификации участвовать могут только через родовые объекты обоих уровней.
Объект как жертвенная сторона квалификации преступлений характеризуется причиненным общественным отношениям вредом и внутренней ущербностью общественных отношений (его материализацией в ущербе). Относительно значения ущерба для квалификации преступлений высказано мнение, что «ущерб, наносимый объекту преступления, не может влиять на квалификацию».[602] Едва ли это аксиоматично. Во-первых, непонятно, о каком объекте ведет речь автор: если о родовых первого или второго уровней, то автор совершенно не прав, поскольку от конкретизации ущерба зависит тот или иной видовой объект и, соответственно, выбор вида преступления из всей массы смежных видов преступлений; если о видовом и непосредственном объектах – то автор прав: ущерб, даже в определенных пределах различный, характеризует один и тот же объект и на квалификацию не влияет (любой ущерб в виде утраты трудоспособности от 33 % и выше – тяжкий вред здоровью), хотя влияет на назначение наказания. Во-вторых, ущерб не может быть наносим объекту, объекту причиняется вред; ущерб при этом – реакция общественных отношений на причинение вреда, это материализация ущемленности объекта. Таким образом, роль ущерба в квалификации неоднозначна, именно поэтому его всегда необходимо устанавливать на случай его возможного влияния на квалификацию.
Попутно здесь же возникает вопрос о влиянии на квалификацию предмета преступления. По данному вопросу также существует довольно странная, на наш взгляд, позиция Е. В. Благова: «Хотя преступление причиняет вред общественным отношениям, общественно опасные последствия как признак состава преступления – ущерб не общественным отношениям, а чему-то другому. На роль последнего способен претендовать лишь предмет преступления».[603]А. Автор констатирует (следовательно, согласен с тем), что преступление причиняет вред общественным отношениям, соответственно, преступление причиняет вред объекту всей своей структурой – деянием, последствием, способом и т. д., в противном случае следовало писать не о преступлении, а об общественно опасном деянии. Б. Если деяние причинило вред общественным отношениям, то это означает лишь одно: в результате деяния наступили определенные последствия (причинно-следственная связь в действии), т. е. последствия связаны с деянием. В. В то же время последствия – суть причиненный общественным отношениям вред, в противном случае становится неясным, откуда возник вред общественным отношениям. Г. Через данный вред материализуется ущербность общественных отношений (появляется ущерб). Д. Из всего сказанного следует, что ущерб ни в чем другом, кроме объекта, наступать не может; вся цепочка причинения направлена на объект и только на объект. Именно поэтому фраза автора «общественно опасные последствия – ущерб не общественным отношениям, а чему-то другому» не отвечает реалиям, ложна сама по себе, словно имеются из ничего возникающий вред общественным отношениям и общественно опасные последствия как ущерб чему-то иному.
При исследовании предмета преступления нужно отдавать отчет себе в том, что он представляет собой вещь материального мира, по поводу которой существуют общественные отношения. Вот эта неразрывная связь объекта и предмета преступления делает абсолютно ненужной дискуссию о том, причиняется ли вред самому предмету помимо причинения вреда объекту. Просто, причинение вреда объекту возможно без видимого материализованного вреда предмету, когда для закона вред предмету не важен, и с материализованным вредом предмету, который, по сути, является материализацией вреда объекту (ущербом объекта), что мы наблюдаем в преступлениях против личности в связи с причинением вреда жизни и здоровью лица, при уничтожении и повреждении имущества и т. д., когда законодатель специально обособляет данный вред, конкретизируя тем самым вред объекту и предмету преступления.
Но даже и при указании в законе на тот или иной предмет материального мира исследователь должен быть внимательным и уметь отличать предмет преступления как элемент жертвенной стороны преступления от предмета как элемента объективной стороны преступления. В свое время А. А. Пионтковский уже относил предмет преступления в целом к объективной стороне преступления, поскольку не был согласен с предложением о замене объекта предметом преступления.[604] Правда, данная позиция А. А. Пионтковского была подвергнута критике: «В изложенных суждениях представляется несомненной подмена предмета преступления средствами совершения деяния (тем, с помощью чего оно может совершаться), которые действительно принадлежат объективной стороне состава преступления, и вероятной – объекта преступления (общественные отношения) предметом преступления».[605] Е. В. Благов, по-видимому, не готов был согласиться с тем, что А. А. Пионтковский не признает возможным замену объекта предметом (вещью материального мира). Разумеется, А. А. Пионтковский был прав, не соглашаясь на замену объекта предметом, но был не прав относительно переноса предмета преступления в объективную сторону, поскольку признание объектом преступления общественных отношений[606] требовало установления того, по поводу чего существуют эти общественные отношения, т. е. установления предмета преступления как материальной основы объекта преступления. Именно поэтому нельзя заменять объект преступления предметом и тем более выводить предмет в объективную сторону. В этом плане структура жертвенной стороны преступления является безукоризненной. Однако не прав и Е. В. Благов в своей критике, так как он не увидел особенности предмета, приведенного А. А. Пионтковским в качестве примеров – объект и предмет взяточничества и контрабанды,[607] в которых действительно объект и предмет приходят в рассогласование, друг другу не соответствуют, где предмет не составляет жертвенной стороны. А. А. Пионтковский это увидел, и сделал верный вывод о соотнесении предмета объективной стороне. Не осознал А. А. Пионтковский другого – в уголовном законе тот или иной предмет оформляется различным образом.
В качестве примера можно привести объект и предмет получения предмета коммерческого подкупа (ч. 3 ст. 204 УК). Если мы признаем полученное лицом вознаграждение незаконным, то логично считать объектом преступления отношения законного вознаграждения