Павлик хотел было крикнуть, но почему-то передумал. А вдруг вор? Или шпион?.. А-а глупость! Откуда может взяться тут, во дворе, шпион? И все-таки Павлик осторожно поставил ведро в снег и, крадучись, подался вдоль забора к фигурке.
Снег бьет в лицо, набивается за ворот, но Павлик не обращает внимания. Все ближе, ближе.
Вот он уже слышит голос — фигурка что-то бормочет приглушенно. И… Павлик аж присел от неожиданности. Он узнал голос Рыжего! Малодушный страх сковал тело Павлика и холодом проник в сердце. Павлик хотел убежать, но ноги словно приросли к земле и, бессильные, не смогли двинуться с места.
Тем временем Рыжий, не замечая его, продолжал возиться на пригорке, что-то тихонько бормоча. Павлик прислушался. То, что он услышал, так удивило его, что он забыл про страх.
— Игорек, а ну возьмись, браток!.. А ты, Павлик, с того края заходи! Разом! Взяли! Галочка, не крутись под ногами, а то еще придавим невзначай. Вася, отойди, тебе еще работы хватит. Ты художник. Ты будешь лепить голову. Ну-ка, хлопцы! Разом!..
Только теперь Павлик разглядел, что делает Рыжий. Рыжий лепил снеговика! Один, огромный ком снега уже стоял на пригорке, а Рыжий катал второй. Он лепил снеговика один. Если закрыть глаза и не смотреть, то казалось, что все восемнадцать тут, рядом с ним. Рыжий назвал каждого по имени, обращался к каждому и сам отвечал за них. И голос у него был такой добрый, что даже не верилось, что это говорит Рыжий. Это было невероятно: Рыжий изображал всю их компанию. И себя самого считал их другом. Тут, в одиночестве, когда никто из них не знал и не видел этого. Рыжий дружил с ними со всеми…
Тимка подкатил второй ком к первому, обхватил его руками и пытался поднять. Он стонал от натуги, ноги его скользили по снегу, он падал, вставал и снова силился поднять, но тяжелый ком не поддавался. И как он ни подбадривал себя — все напрасно. Он был один. А одному такое не под силу. Рыжий глубоко вздохнул и вдруг припал к забору, спрятав лицо в согнутый локоть.
Его плечи начали вздрагивать.
Рыжий плакал!
Он плакал тихо, сдерживая всхлипывания и тяжело дыша. Так плачут только те, кто редко плачет и стыдится своих слез. Так плачут одинокие и гордые люди.
Павлик почувствовал, что сердце его кто-то стискивает все сильнее и сильное и слезы наворачиваются ему на глаза. Он вдруг понял все. Он понял, как тяжко Рыжему, как страдает он от своей одинокой жизни, как опротивело ему враждовать с ними и как хочется дружить…
И тут Павлику припомнился случай, который так удивил его когда-то. Однажды он увидел, как Рыжий встречал свою маму на трамвайной остановке. Она работала водителем трамвая и приходила домой поздно. Рыжий иногда подолгу ожидал ее на остановках. И вот Павлик стал свидетелем как раз такой встречи.
Рыжий — этот дерзкий и злой забияка — припал к матери, как совсем маленький мальчонка, и нежно так и тоскливо шептал: «Мамочка, родненькая! Я так соскучился без тебя…»
Ух как удивился тогда Павлик! «Ишь, — подумал он, — как придуривается!»
А выходит, что нет. Выходит, Рыжий не такой уж злой. Он добрый и нежный. Только очень гордый и самолюбивый. И затравленный, как волчонок. Ведь они же никогда не сказали ему доброго слова. Даже когда он не задевал их. Гнали его, дразнили и насмехались над ним. Трудно теперь выяснить, кто первый начал и кто больше виноват — он или они. Но так уж сложилось, и поздно о том говорить.
Ясно одно: Рыжему очень худо. Ему намного хуже, потому что он один.
Еще совсем недавно, каких-нибудь полчаса назад, Павлик люто ненавидел Рыжего, ненавидел и боялся. А теперь…
Павлик решительно поднялся, вышел из-за своего укрытия и подошел к большому снежному кому, рядом с которым лежал еще один — поменьше. Они должны были стать туловищем снеговика.
— Тимка! — крикнул он и не узнал собственного голоса.
Рыжий вздрогнул и поднял голову.
— Тимка! — повторил Павлик, — А ну-ка, помоги мне! Давай поднимем этот ком. Вдвоем мы его осилим. Знаешь, ты здорово придумал — слепить сейчас снеговика. Вот хлопцы завтра удивятся! Вот будут рады! Ну-ка, давай!
Первое утро Нового года — ясное, солнечное, радостное. Небо чистое и безоблачное, и снег так слепяще искрится на солнце, что даже глазам больно…
Во дворе веселый гам. От звонкого смеха вздрагивают заснеженные ветки деревьев. Ребятишки катаются на санках, барахтаются в пушистом снегу, играют в снежки.
А на пригорке, у забора, стоит снеговик. Он не очень красивый, чуть-чуть кривобокий, но ужасно симпатичный. Прищурив один свой глаз-уголек, снеговик обводит взглядом всю компанию. Сколько их? Девятнадцать! Да! Не восемнадцать и один, а девятнадцать!
И снеговик радостно улыбается…
А после зимних каникул Тимка Довганюк перешел к ним в школу, в их класс «Б».
И только теперь они узнали, что из-за этой вражды он полгода не хотел переходить сюда, а каждый день ездил в школу на противоположный конец Киева, где раньше жил…
За предпоследней партой в правом ряду у окна сидит паренек в синей спортивной блузе от тренировочного костюма с белыми полосками на рукавах и на вороте. Это Вовка Онищенко, один из лучших спортсменов не только в четвертом «Б», но и во всей школе, а может быть, даже и в городе. У него второй разряд по плаванию и первый по прыжкам в воду. Он не раз на соревнованиях занимал призовые места. Вовка, так сказать, спортивная гордость школы.
А в этом году случилось вот что…
Вовка Онищенко
— По-про-шу-у ти-ишины!.. Урок начался.
Но тишина пришла не сразу — еще с минуту слышалось шарканье ног и переговоры.
Учительница математики Мария Васильевна терпеливо ждала.
Наконец гомон утих.
— Кто не выполнил домашнее задание, поднимите руку. — Класс не шевельнулся. — Хорошо. Тогда начнем.
Палец учительницы медленно ползет по журналу, по синему столбику фамилий, а глаза поверх очков внимательно оглядывают класс.
Вовка пригнулся, прямо лег на парту грудью, спрятав голову за спину Витасика Дьяченко, сидящего впереди. Тело напряглось, словно перед прыжком, а в голове только одно: «Неужто не пронесет? Неужто не пронесет? Не…»
— Онищенко!
«Все!..» Вовка тяжко вздохнул, медленно поднял крышку и встал, повесив голову, как осужденный. Он ничего не говорит, да и к чему?.. Учительница и без слов все поняла.
— Садись! Единица «с обманом»!
Потом она вызвала Любу Присяжнюк, и та стала бойко отвечать урок.
Вовка не слушает. Вовка сидит, подперев кулаком щеку, и исподлобья смотрит на Марию Васильевну. Смотрит с такой бессильной яростью и отчаянием, как может смотреть только побежденный на победителя.
Что она наделала этой своей единицей!.. Что она наделала!.. Все пропало! Сергей Петрович ни за что на свете не допустит Вовку к соревнованиям. Ни за что на свете!.. Его тренер Сергей Петрович — железный человек.
Да что и говорить — в спортивной школе, куда ходит Вовка, это закон: у кого плохие отметки, к воде не подходи.
А как Вовка ждал этих соревнований! Городские ведь! Первые три призера едут в Лейпциг на международную встречу породненных городов — Киева и Лейпцига.
Лейпциг… Международные соревнования… Представляете?..
А у Вовки были реальные шансы на призовое место. Сам Сергей Петрович сказал: «Если хорошо отработаешь вхождение в воду, твой прыжок «сальто с пируэтом» может потянуть на девять баллов».
Сам Сергей Петрович… И вот… Ну, конечно, он, Вовка, виноват… Конечно… Ну, не выучил…
Но вчера же по телевизору был хоккей. Большой хоккей! СССР — Канада. Матч с канадскими профессионалами!.. Люди добрые, разве же можно было в это время готовить уроки? А перед этим тренировка. А позавчера — такие две серии шли в кино, закачаешься! Что? Нельзя уж и посмотреть? Все видели, а ему нельзя?.. Когда уж эти уроки делать? Ночью, что ли?.. Сергей Петрович сам говорил, что переутомляться нельзя, а то потеряешь спортивную форму.
Да к тому же Вовка был абсолютно, ну абсолютно уверен, что его не спросят. Ведь Мария Васильевна его совсем недавно вызывала. И поставила тройку с плюсом. С плюсом! Вполне хорошая оценка… Спокойненько можно было его, Вовку, сегодня не трогать. Но ведь нет же — вызвала! Назло… Ну как к ней можно относиться после этого?..
И что это вообще за учительница?! Какая-то чудачка.
А отметки какие она ставит! Это ж комедия, а не отметки! Ни у одного учителя в мире не бывает таких отметок. И выдумала же! Единица «с обманом» (Единица, обведенная кружочком, единица за обман — это когда сразу не признаешься, что не выучил урока)! «Двойка — почти тройка» (2–3) — это когда старался, готовил урок, но ничего не вышло. А плюсы и минусы!.. Тройка с двумя минусами. Четверка с тремя минусами. Пятерка с плюсом. Просто плюс без всякой цифры (когда хорошо ответил на частный вопрос).
Какие-то допотопные оценки. И куда только директор смотрит?..
А это надоевшее в начале каждого урока: «По-опрошу ти-ишины!»
Выговаривает она эту фразу, растягивая слова и смешно складывая свои сморщенные старческие губы дудочкой.
Ну что за учительница, скажите на милость! Карикатура! Смехота!
…На столе у Марии Васильевны лежит портфель. Старый потертый кожаный портфель, на крышке которого белеет похожая на параллелограмм металлическая пластинка с надписью, тоже стертая и поцарапанная, так что слов уже не видно и надпись разобрать невозможно. Этому портфелю очень много лет, наверное, в два раза больше, чем Вовке. А она все еще его носит. Такое старье! Не может купить новый. Просто противно смотреть.
Вовке почему-то вспомнилось, как он однажды летом встретил случайно Марию Васильевну в Ботаническом саду. Она сидела на лавке с маленькой белокурой девочкой лет пяти. Та капризничала, кривила губки и не хотела есть хлеб с маслом.
— Настуся, ну съешь хоть кусочек. И тебя прошу, — ласково уговаривала ее Мария Васильевна.
Настуся отворачивалась и махала своей пухленькой ручкой: