Ранее, в разделе «Эволюция свободы», была изложена идея, что сознание возникает в том числе как способ, с помощью которого нервная система оптимизирует работу с информацией. Вместо того чтобы при выявлении связей между объектами каждый раз обращаться к сложному информационному нарративу типа «рука того тела, которое только что подошло к столу, а недавно вошло в комнату, взяла стакан», можно просто зафиксировать «я взял стакан», так как все остальные подробности нужны только для описания информации о самом думающем. Если бы Л.Н.Толстой писал свою «Исповедь», не используя слово «я», она была бы размером с «Войну и мир», так как ему пришлось бы вместо «я» каждый раз писать о некотором теле или субъекте, который сделал или подумал то-то и то-то, причём с каждым новым упоминанием это описание бы росло.
Понятно, что речь идёт не только о слове «я» как о сложной и высокой форме развитого сознания, но и о более простых ментальных представлениях о себе как о субъекте активности для любого сознательного существа, включая и некоторых животных. Животное не думает: «Я вижу зайца», но понимает, что видение зайца принадлежит тому же, кто испытывает голод, кто сначала крадётся, а потом несётся изо всех сил, чтобы стать к зайцу ближе и наконец догнать. Фактически такое базовое использование чувства «я» для упрощения или локализации мышления позволяет многократно уменьшить число мест в предикате для описания отношения. Множество сложных отношений заменяется в мышлении на «я», что определённо делает мышление значительно экономнее и эффективнее.
Процесс перехода к я-концепции определённо носит информационный характер. В ситуации, в которой поток мыслительных процессов переходит от децентрализации к локализованной я-центрированной концепции, очевидно, имеет место снижение неопределённости. А неопределённость, как известно, снижается (в соответствии с Шенноном) за счёт передачи информации. Однако при этом само «чувство “я”» не является чем-то, что можно описать в терминах информации. Почему?
Приведём такой пример. Является ли сообщение, что вы выиграли в лотерею баснословную сумму денег, информацией? Конечно. Сделает ли оно вас счастливым (хотя бы ненадолго)? Несомненно. Потому что вы получили эту информацию? Конечно, поэтому. Но является ли при этом само состояние счастья информацией? Давайте подумаем.
С одной стороны, вы сами как-то узнаете о своём счастье, поэтому чувство счастья точно «делится» информацией о себе. То есть счастье информативно. Но, с другой стороны, как вы узнаете, что счастливы? Вы почувствуете подъём сил, поймёте, что сообщение вас окрыляет, снизится тревожность по другим поводам, весь мир предстанет в более приятном свете. Иными словами, как об информации о счастье вы узнаете из косвенных источников. Но доступ к самому счастью как чувству носит совершенно другой характер. Это не рациональное соображение «я счастлив», а яркое ментальное переживание.
Счастье нельзя оцифровать и передать от одного к другому как информацию по оптическому кабелю. Человек сам его воспроизводит. Но, безусловно, можно сообщить ему такие сведения, которые помогут его нервной системе сгенерировать определённый уровень нейромедиаторов. И после этого человек осознáет, что счастлив. Все эти составляющие: информация, делающая нас счастливыми, уровень нейромедиаторов, меняющийся под действием этой информации, понимание нами, что мы счастливы, и само чувство счастья – это разные вещи. А последнее – чувство счастья само по себе – существует как-то иначе, нежели так, как существует информация. Оно сродни информации в том смысле, что само информативно и зависит от информации, но не есть информация.
Чувство счастья само по себе не снижает неопределённость, её снижает информация, производимая этим чувством, а именно приходящее в голову соображение: «Я же счастлив, и поэтому…» Само же это чувство, однако, относится к информации так же, как жизнь относится, скажем, к воде. Жизнь возникает в воде и немыслима без воды, но сама по себе вода – это ещё не жизнь. Она определённо нечто большее. На уровне метафоры можно было бы сказать, что если информация – это электропроводность или коммуникация, то чувство – это сверхпроводимость или сверхкоммуникация. При этом сверхпроводимость – не просто очень сильная проводимость, а другое явление, связанное, скажем, с вытеснением из сверхпроводника магнитного поля и т. п.
Говоря о сознании, мы имеем в виду и метафорическое определение невропатолога Антонио Дамасио. Он назвал сознание «чувством происходящего». Это может быть неточно в некоторых деталях, но мы полагаем, что именно чувственная сторона сознания является наиболее принципиальной и таинственной. Поэтому проблему сознания нужно решать, исследуя сознание как чувство. Что, собственно, мы и наблюдаем на примере большого роста интереса к теме «сырых чувств», то есть квалиа.
Представляется, однако, что основные открытия в науке о сознании требуют принципиально новых подходов. Говоря о сознании как о чувстве, нужно также понимать, что чувство несводимо к информации, а значит, не может быть описано современными математическими методами. Любые символы и операции современной математики являются типами информации и не содержат ничего, что было бы не-информацией. Математике будущего ещё только предстоит предложить счисления и модели, необходимые для описания явлений сознания.
В следующем тексте мы стремимся подробнее аргументировать, почему сознание не является информацией, и обсудить его каузальную роль.
К вопросу об определении сознания. Сознание как каузальность без передачи информации[126]
Почему герой романа Умберто Эко «Имя розы» Вильгельм Баскервильский не стал смачивать слюной палец, листая экземпляр второй книги «Поэтики» Аристотеля? Потому что он догадался, что слепец Хорхе пропитал страницы быстродействующим смертельным ядом. Однако что скрывается за формулировкой «он догадался»? Какого рода это влияние и что выступает здесь в качестве причины? Если бы кто-то сообщил Вильгельму, что страницы пропитаны ядом, то причиной его предусмотрительного поведения было бы это сообщение. Но Вильгельму об этом никто не сообщал, он сам сделал этот вывод, соотнеся факты при расследовании преступлений в аббатстве. В то же время сам Вильгельм никак не может быть единственной причиной собственного поведения в данном случае, так как ядовитые страницы книги являются для него внешним фактором. Так что же в мире романа Умберто Эко оказало это предупредительное влияние?
Мы вынуждены признать, что главная причина такого поведения Вильгельма, как ни странно, в том, что слепец Хорхе пропитал страницы ядом. Именно это в итоге остановило Вильгельма от опрометчивого поступка. Но эта же причина привела к иному результату в случае с несколькими жертвами Хорхе, которые не догадались о его коварстве. Различие между Вильгельмом и менее удачливыми временными обладателями книги Аристотеля в романе в том, что основная действующая причина (пропитывание страниц ядом) действовала для них в разных условиях. И в случае Вильгельма эта причина действовала на него как недостающее звено в цепи рассуждений, как ключ к разгадке преступления, который позволил бы свести все части в единую картину. Хотя Вильгельм и получал сведения о смертях и знал, что было орудие убийства, но он не знал, какое это было орудие. Недостаток информации об этом побудил средневекового детектива смоделировать в сознании модель возможных вариантов прошлых и будущих событий. И его удачная догадка спасла ему жизнь, одновременно погубив злодея.
Подобно Вильгельму Баскервильскому, каждый человек прогнозирует в сознании прошлые и будущие события, достраивая, таким образом, неизвестную, но важную информацию о настоящей или воображаемой реальности. В этом смысле каждый немного детектив. Без такой способности человеку, по сути, не было бы доступно очень многое, что мы считаем нормой в поведении. Как отмечает В.В.Васильев в книге «Сознание и вещи», важное свойство сознания – его способность устанавливать принцип соответствия прошлого и будущего и на этом основании в некоторой степени предвидеть какие-либо события будущего. Он пишет: «Вспомним, что принцип соответствия прошлого и будущего, из которого вытекает каузальная вера, говорит нам о том, что при полном повторении совокупных событий должны повторяться и те совокупные события, которые предшествовали им и следовали за ними в прошлом»[127].
Вильгельм Баскервильский должен был знать о том, как ведут себя яды, и наверняка сталкивался с их действием в прошлом, наблюдая жертв отравления. Однако медицина описываемого времени не позволяла установить причину смерти, а улики, напротив, сбивали с толку. И всё же Вильгельм догадался о яде. Как было отмечено, именно отравление страниц книги Хорхе повлияло на поведение Вильгельма, в противном случае он не стал бы защищать свои пальцы от отравленной бумаги. Но при этом – и это ключевой вопрос – имела ли место передача информации об этом событии к Вильгельму? Иными словами, было ли сопряжено это влияние с передачей информации? Как мы указали, о коварном деянии Хорхе никто в аббатстве не знал. В то же время нельзя сказать, что информации совсем не было. Но она была как бы закодирована в происшествиях, мельчайших намёках, уликах, деталях, попавших во внимание Вильгельма. То есть можно условно сказать, что Хорхе послал Вильгельму и всем остальным «шифрованное» послание, но если другие в нём увидели предзнаменование и Божий гнев, то Вильгельм смог его расшифровать.
Осознание чего-либо как моделирование прошлого или будущего или их взаимосвязи сопряжено с расшифровкой некоего кода, на что, в частности, указал Д.И.Дубровский, рассуждая о природе этого явления. Он пишет, подразумевая под СР субъективную реальность или просто сознание: «Рассмотрим пример. Я вижу сейчас дерево перед окном. Переживаемый мной образ дерева есть явление СР (обозначим его О), его носителем (согласно современным представлениям) является определённая мозговая нейродинамическая система (обозначим её Х). Связь О и Х специфична в том плане, что О и Х есть явления одновременные и однопричинные, они находятся в отношении взаимооднозначного соответствия. Такой тип функциональной связи я называю кодовой зависимостью. Х является кодом О.Поэтому нейрофизиологическое объяснение данного явления СР О состоит в расшифровке его нейродинамического кода Х»[128].
Там же он добавляет: «Что означает задача расшифровки кода? Ведь информация существует исключительно в кодовой форме. Это может означать лишь одно: преобразование непонятного для данной системы кода в понятный. А постольку существуют два типа кодов, я называю их “естественными” и “чуждыми”. “Естественные” коды непосредственно “понятны” той системе, которой они адресованы, “прозрачны” для неё, не требуют операции декодирования (слово “дерево” сразу понятно человеку, хорошо знающему русский язык, ему не нужно специально [сознательно] анализировать физические и структурные свойства этого кодового объекта и т. п.). Информация в форме естественного кода “готова” для управления. “Чуждые” коды требуют декодирования. Но это означает не что иное, как преобразование “чуждого” кода в “естественный” код. После того как найден и закреплён способ такого преобразования, “чуждый” код становится для самоорганизующейся системы “естественным”, что знаменует акт её развития»[129].
Обратим внимание, что Дубровский не указывает на то, как происходит расшифровка кода, или осознание чего-либо. Он указывает, что есть процесс расшифровки, который переводит чуждый код в естественный. Но это не проливает свет на то, происходит ли эта расшифровка в тот момент, когда у человека оказывается вся необходимая информация, или же он способен понять чуждый код и при недостатке или почти полном отсутствии информации. Заметим, однако, что в данном случае это ключевой момент. Дубровский в том же исследовании пишет, что эволюционно кодовые зависимости и их расшифровка начинаются со структур ДНК и далее органически продолжаются на уровне нейронных процессов. Так как для ДНК почти неприменима успешная расшифровка неполных сообщений, можно предположить, что под декодированием кода и переходом от чуждого кода к естественному Дубровский имеет в виду сбор недостающей информации, а не креативное формирование догадки. Но ведь субъективная реальность воспринимается нами как творческая, креативная среда.
В связи с этим возникает непростой вопрос. Как соотносятся передача каузальности и передача информации для нейронных и ментальных процессов? Отражает ли человек реальность или хотя бы отчасти креативно её формирует? Интуитивно нет сомнений, что он во многом креативно её формирует, поскольку имеет место воображение, предвидение, планирование и т. д. Человек формирует реальность ещё и потому, что она дана ему неполно и известно, что есть лишь иллюзия полноты восприятия человеком окружающего мира[130]. Но это порождает парадокс. Если человек достраивает свою субъективную реальность и при этом она соотносился с действительностью, значит, он успешно формирует эту реальность в условиях недостатка информации, причём далеко не всегда на основе опыта (или, как его называет Васильев, принципа соотношения прошлого и будущего). И речь идёт не о кантовских синтетических суждениях априори, а о креативных догадках сознания, которые и отражают, и достраивают действительность.
Что в таком случае есть такая догадка, или креативное озарение, или, проще говоря, осознание? Чтобы приблизиться к ответу на этот вопрос, рассмотрим подробнее различие между ситуациями, когда передача каузальности и передача информации происходят вместе и когда каузальность не сопровождается передачей информации, необходимой в достаточной мере для каузального влияния. Очевидно, что в первом случае речь идёт об обычной каузальности, а во втором – о креативном озарении или догадке (хотя при этом догадка не обязательно должна быть верной). И главной проблемой здесь оказывается вопрос о достаточности информации для соответствия каузальному действию и о возможности такого каузального действия при недостаточном уровне информации.
Является ли, например, передача закодированной информации достаточной для каузальности? Скажем, при соударении шаров каждый шар сообщает другому не только импульс, но и полную информацию о своём импульсе. Так же и преподаватель: давая студентам домашнее задание, он не только становится причиной того, что студенты будут его выполнять, но и делает это путём передачи информации. Каузальность в классическом случае происходит одновременно с передачей информации. Но если информация закодирована и не может быть раскодирована, то она как будто и не влияет. Так, если преподаватель даёт задание на китайском языке группе, не говорящей по-китайски, то задание вряд ли кто-то выполнит, каузальности в привычном смысле как будто не будет. То есть условием классической каузальности является передача не просто информации, а в том виде, в каком она может быть декодирована. И в классическом случае здесь есть два варианта: либо адресат уже имеет ключ к коду, либо ключ содержится в самом послании. При этом большинство случаев, рассматриваемых в науке, относится к классической схеме связи информации и каузальности.
В физическом мире взаимодействие всегда подразумевает и передачу информации. Это относится и к классическому миру, и к релятивистскому, и к квантовому. Единственный процесс, для которого это правило, возможно, не выполняется, – это поглощение тела чёрной дырой. Есть предположения, что информация о поглощаемом теле пропадает. Однако нам в действительности неизвестно, что при этом происходит, и информация стирается для внешнего наблюдателя. Вполне можно предположить, что с точки зрения системы самого тела и чёрной дыры они обмениваются информацией, как и в любом другом случае.
В мире химических соединений передача информации и каузальности тоже синхронизирована, но значительно усложняется набор взаимодействующих агентов и повышается ценз взаимодействия. Чтобы вступить в химическую реакцию, молекулы должны соответствовать набору взаимных условий. На биологическом уровне ценз ещё сильнее повышается. Взаимодействие молекул ДНК или тем более клеток сопряжено с передачей информации между ними, но она тщательно закодирована. И если нет декодирования информации, невозможно и взаимодействие. Сложность биологических кодов очень высока, и число возможных несовместимых друг с другом агентов взаимодействия резко возрастает.
Следующий принципиально более сложный уровень кодирования информации имеет место в нервной системе живых организмов. Это связано с тем, что нейронная система кодирования – коннектом мозга животного или человека – значительно сложнее, чем биологическая система кодирования, то есть ДНК. С.Сеунг пишет: «Ваш геном – последовательность нуклеотидов вашей ДНК, представляемая как длинный ряд букв четырёхбуквенного алфавита. Полный её объём – миллион страниц. А коннектом – вся совокупность связей между нейронами нервной системы. Сам термин (как и геном) предполагает полноту охвата. Коннектом – не одна связь и даже не множество. Это все связи. Ваш мозг в принципе можно исчерпывающе описать такой же диаграммой, как и для червя C. elegans, только эта диаграмма будет куда сложнее»[131].
Особенность кодирования для нервной системы заключается в том, что система может не только кодировать свои внутренние состояния, но и создавать коды образов чувственных (внешних) объектов и коды их взаимных соотношений. Кодируется и ответная реакция агента, которая становится зашифрованным посланием для других агентов. Можно предположить, что при этом набор взаимодействующих агентов и набор шифров снова экспоненциально возрастают и ценз взаимодействия, под которым мы понимаем сложность подбора ключа (или декодирования одним агентом кода другого), тоже растёт. Поэтому обойтись без креативных догадок или озарений сознания на этом уровне, вероятно, уже невозможно. Креативность сознания становится вынужденной платой за беспрецедентную сложность тех кодов, которые оно расшифровывает, по всей видимости, при недостатке информации.
И остаётся вопрос: можно ли считать расшифровку сознанием таких кодов окружающего мира отражением, или нужно согласиться, что человек достраивает свою реальность сам? Учится ли человек, скажем, говорить на языке родителей, или творчески формирует свой язык в процессе общения с ними? Изучаем ли мы в школе математику, или создаём свою, которая оказывается удивительно похожей на изучаемую?.. И так далее. Ведь если всё так и верны эти гипотезы, то имеет место до сих пор неизученное явление природы – передача каузальности без передачи информации, которую мы привыкли называть творчеством.
Как было показано ранее на примере, Вильгельм Баскервильский оказался единственным участником событий романа, кто смог полностью расшифровать действия слепца Хорхе. Настолько сложным и замысловатым был этот код. Вильгельм, как, впрочем, и настоятель аббатства, и ученик Вильгельма, и некоторые другие, осознавали, что имеет место «зашифрованное послание» ещё до того, как оно было расшифровано. Или, переведя на обычный язык, они осознавали, что есть некий набор неизвестных событий-причин, без которых невозможно объяснить происходящие события-следствия. Иными словами, действия Хорхе повлияли на окружающих, при том что никто не знал, какие это действия.
Может возникнуть сомнение, что причинами подозрений в аббатстве стали не действия Хорхе, а найденные мёртвые тела послушников. Ведь настоятель призвал Вильгельма к проведению расследования уже после того, как произошли убийства. Классические причины, как известно, всегда материальны, и нам кажется, что не может быть какой-то нематериальной причины. В частности, уже упомянутый В.В.Васильев по этому поводу пишет: «Ещё раз напомним, что каузальная вера требовала от нас признания того, что прошлые, уже несуществующие ряды событий могут влиять на актуальное развитие событий. Чтобы не впасть в противоречие, мы замещали эти несуществующие ряды событий актуальными ментальными состояниями. Но при такой замене получалось, что составные части причин наступающих событий не могут быть даны в нашем непосредственном опыте, что опять-таки не стыковалось с требованиями каузальной веры. Сейчас мы видим, как можно обойти эту трудность. Несуществующие ряды событий, влияющие на их актуальный ход, могут быть замещены не только приватными ментальными состояниями, но и некими физическими данностями, выражающими отличие того мира, в котором события будут развиваться одним способом, от того, в котором они развивались бы каким-то другим способом»[132].
Действительно, мы всегда стремимся увидеть причины в физических данностях и заменить в цепочке рассуждений все идеальные составляющие на материальные. Но как тогда объяснить, что движущей силой поведения человека становится его незнание? А точнее, неполное знание. Настоятель аббатства догадывался, что имеет место цепочка намеренных убийств, но не знал, кто убийца. Движущим мотивом призвать на помощь брата Вильгельма, таким образом, послужило частичное знание настоятеля аббатства, а точнее, незнание им всей картины. Формально под незнанием мы, конечно, имеем в виду знание о незнании, так как само по себе незнание не может приводить к активным действиям. Но что есть знание о незнании, которое ещё называют осознанием проблемной ситуации?
В терминах статьи это – зашифрованное послание, в котором нет ключа для декодирования. О таком послании известно, что оно есть, но неизвестно, что оно означает (как забытое слово, которое вертится на языке). В действительности единственный способ расшифровать такое послание – метод перебора ключей или догадок. Сознание воссоздаёт смысл послания при разных воображаемых ключах и оценивает получаемый результат, и если оказывается, что какая-то из догадок даёт неожиданное совпадение, то она обретает статус озарения. Однако примерно таков же механизм подбора ключей и между молекулами ДНК. Но есть и важное отличие. Как мы указали, список для перебора возможностей для сознания непосильно велик. Чтобы выбирать в пользу одной из версий расшифровки послания в конечное обозримое время, сознанию, вероятно, требуется не просто интуитивно сократить список перебора, щедро предлагаемого подсознанием, но и творчески, а значит, с помощью образного или абстрактного мышления сконструировать свой вариант расшифровки.
На нейронном уровне этот процесс, вероятно, относится к наиболее сложным и энергозатратным. И он заключается в том, что в мозге формируются новые нейронные связи или в значительной мере и за очень короткое время (а не путём длительного обучения) изменяется сила существующих связей. Возможно, происходит дополнительный, до сих пор неизученный вид нейронной связи, сверхкоммуникация, нейронная сверхпроводимость или нейронный пробой (озарение), превышающий некое пороговое значение. Кроме того, в статье Causal topology and non-material causes[133] обсуждалась вероятность динамических изменений на уровне каузальных топологий, резко повышающих эффективность возможных нейронных коммуникаций за счёт топологических эффектов в дополнительных измерениях. Все эти дополнительные возможности обсуждаются потому, что для решения такой задачи, как производство обоснованной догадки, нервной системе часто недостаёт проводимости каких-либо связей в существующей «нейросети» и она как бы достраивает недостающий для адекватного восприятия реальности уровень связей.
В то же время представляется, что наиболее эффективная нейронная коммуникация, которая позволила бы человеку решать задачи такого уровня, – это неинформационная коммуникация. А именно коммуникация, передающая каузальность без передачи нужной информации. Каузальность в таком случае сама становится предметом передачи. (Заметим, что информация при этом всё-таки оказывается в конечном пункте назначения, но не как следствие её передачи туда, а как результат её достраивания в этом «пункте»).
Необходимость таких коммуникаций обусловлена тем, что информационные коммуникации нейронов беспрецедентно сложны и в рамках информационных потоков в мозге неизбежно должны формироваться области информационной неопределённости, области информационного разрыва, выделение в топологии нейродинамических процессов обособленных информационных онтологий. Также представляется, что сложность и уровень ментального восприятия действительности человека или животного непосредственно связаны со сложностью разветвлённой системы таких обособленных областей, разрывов и неопределённостей, а не с уровнем интегрированной информации, как полагает, например, Дж. Тонони (теория интегрированной информации). Точно так же, как интеллектуальный уровень человека тем выше, чем в более сложных и неопределённых условиях он оказывается.
При детальном изучении подобных ситуаций, когда сознание достраивает реальность, находя в ней незаполненные пустоты и стремясь их заполнить, как, например, в случае воображения или когда мы говорим, что «человек догадался, предвидел, предвосхитил», следует предположить, что, возможно, имеет место каузальность без передачи информации. Как на нейронном, так и на логическом уровне.
По мнению таких исследователей, как Д.Чалмерс[134] и Д.И.Дубровский[135], сознание как форма взаимодействия представляет собой особую информацию. Это не просто информация, а «информация об информации» или «информация изнутри». Действительно, Вильгельм не имел информации о Хорхе, но имел информацию о том, что информация о Хорхе существует. Он не знал, кто убийца и каково орудие убийства, но знал, что есть и то, и другое. Но, как было показано, такая информация (об информации) далеко не всегда сама является информацией в том смысле, что содержит элементы не-информации, то есть того, что не может быть выражено словами, пока не будет декодировано сознанием.
Известны исследования «Каково быть летучей мышью?» Т.Нагеля[136] и «Комната Мэри»[137] Ф.Джексона, в которых допускается, что информация может быть и нефизической. Нагель называет её информацией «как», а Джексон приводит к понятию нефизической информации в виде несуществующих на физическом (а значит, и нейронном) уровне ощущений или восприятий, называемых «квалиа». Оба исследователя связывают сознание с нефизической информацией. К сожалению, они не предложили нейронные модели сознания, которые бы связали квалиа с нейронными процессами.
Другой упомянутый исследователь сознания – Джулио Тонони[138] – считает, что сознание является особой формой информации, а именно интегрированной информацией. По его мнению, информация возникает там, где уровень интегрированной информации очень высок. Есть и известная позиция Дж. Серля, который убеждён, что сознание связано с информацией, но при этом не сводится к известным нам информационным процессам в мозге. Иными словами, мозг, по его мнению, это не только компьютер, но и что-то ещё, и для объяснения сознания нужно понять, что ещё делает мозг, кроме передачи информации.
Отечественный исследователь сознания К.В.Анохин[139] тоже не сомневается, что сознание некоторым образом связано с информацией, но считает недостаточным исследование информационных процессов в коннектоме мозга, полагая, что сознание является продуктом надструктуры или гиперструктуры – когнитома мозга. По мнению Анохина, теория сознания должна учитывать тот факт, что сознание оперирует не просто безликими информационными связями, а смыслом.
Таким образом, практически все исследователи сознания сходятся в том, что понятие «сознание» как-то связано с понятием «информация» и что это особая информация. Однако до сих пор никто не предложил исследовать этот вопрос с той точки зрения, что сознание есть передача влияния между агентами без передачи информации либо с передачей закодированной информации, которую агент не в состоянии декодировать. В этом смысле сознание представляет способ существования каузальной связи между агентами в ситуации информационной неопределённости. Под агентами при этом понимаются как люди, так и каузально связанные нейродинамические области отдельного мозга.
Как указывалось ранее, при переходе от физических к химическим и далее к биологическим процессам резко возрастает ценз взаимодействия за счёт того, что усложняется, специфицируется передача информации. Возрастает демаркация «свой – чужой». Агентам становится всё сложнее найти «своих». И поэтому естественно предположить, что на определённом уровне передача взаимодействия стала бы просто невозможной, если бы не возник дополнительный способ такой передачи, который не зависит от информационного потока.
О том, что сознание – это эффект сложности нейронной сети, говорится уже давно, и такой путь исследования считается до сих пор мейнстримом. Однако мы видим, что многие прорывные работы в этом направлении, сделанные за последние десятилетия, так и не привели к пониманию природы сознания. Возможно, это связано с тем, что исследователи искали способы описания связей нейронов в сети, их комбинаций и т. п., но не учитывали, что фундаментальная особенность сознания, вероятно, заключается не в интеграции информации, а, напротив, в её расщеплении, и что особенность информации об информации как раз в том, что она может иметь место без самой информации или без достаточного её уровня.
Проведя теоретическое исследование свойств сознания и сопоставив их с условиями нейронных процессов[140], автор статьи пришёл к выводу, что онтологическое, или информационное, расщепление нужно для того, чтобы обусловить феноменальные свойства сознания, описанные Д.Чалмерсом, Т.Нагелем, Ф.Джексоном и др. Предельная возможность, которую предлагает модель нерасщеплённого нейронного процесса, – это нейронная сверхпроводимость, или сверхэффективная нейронная коммуникация. В этом случае сознание представляется как нелокальная передача информации за счёт искривления каузальной топологии нейронных связей. Однако даже такая теоретическая возможность недостаточна, так как не отвечает на вопрос, кто является сознательным агентом (в формулировке К.В.Анохина). Онтологическое, или информационное, расщепление (что по закону сохранения информации можно считать почти синонимами), напротив, позволяет теоретически выделить процессы, относящиеся непосредственно к деятельности агента сознания, обусловить их взаимное отображение. В этом случае сознание также каузально заполняет описанный информационный разрыв. Оно создаёт каузальную среду определённости в условиях недостатка информации.
Свойство сознания формировать надсистему и его динамическое ядро
В пользу расщеплённой, или, проще говоря, немонистической, концепции сознания косвенно говорят и другие его свойства. Например, свойство занимать положение надсистемы по отношению к бессознательным состояниям и сознательным состояниям более низкого уровня. Поясним это на двух примерах.
Первый пример относится к эволюции мозга. Известно, что мозг эволюционировал от животного к человеку путём усложнения структуры за счёт трансформаций и появления новых областей. Мозг имеет слоистую структуру. В частности, до сих пор существуют животные, у которых основная часть мозга – это ствол и мозжечок, – рептилии. И поскольку можно предположить, что субъективный опыт таких животных формируется с помощью существующих отделов мозга, то мозжечок играет в этом важную роль. Дальнейшее развитие мозга связано в том числе с появлением коры полушарий. Вначале возникла древнейшая кора, потом старая кора, затем новая кора полушарий головного мозга. Вероятно, при таком развитии мозга субъективный опыт примата или человека формировался преимущественно за счёт всё более новых структур. При этом более старые структуры приобретали смешанный функционал, и мозжечок человека теперь во многом отвечает за координацию движений, области, связанные с древней корой, – за обоняние, а старая кора преобразовалась, например, в гиппокамп, где формируются эмоции и консолидируется память.
Можно предположить, что если в мозге человека именно новая кора отвечает за высшие нервные функции: сенсорное восприятие, выполнение моторных команд, осознанное мышление, речь, – то новая кора в то же время лидирует, задаёт тон всему процессу субъективного восприятия, формируя как бы надсистему по отношению к предыдущим когнитивных лидерам в мозге. Однако здесь весьма важно не следовать ошибочному суждению Пола Маклина[141], который предложил гипотезу о триедином мозге, состоящем из трёх отделений: рептильного мозга, лимбической системы и неокортекса. По мнению Маклина, есть три центра психической активности, которые по-своему реагируют на происходящие события. Эту теорию опровергли именно на том основании, что она разделяла мозг на самостоятельные области, что не подтвердилось на практике, так как, несмотря на слоистую структуру, мозг функционирует как единое целое. Поэтому, предполагая, что более молодые отделы мозга лидируют в формировании ментальных процессов, мы в то же время имеем в виду, что они часть надсистемы, а не независимые области.
Приняв такое ограничение, можно по аналогии распространить принцип материальной экспансии мозга на экспансию самого субъективного восприятия. В этом смысле логично предположить, что новое сознание (в системе с участием новой коры) становится надсистемой по отношению к старому сознанию (в системе с участием старой коры), которое в свою очередь сформировало надсистему по отношению к древнему сознанию, и далее – по отношению к мозжечковому сознанию.
Выдающийся советский изобретатель и писатель-фантаст Г.С.Альтшуллер пишет: «Исчерпав возможности развития, система включается в надсистему в качестве одной из частей; при этом дальнейшее развитие идёт на уровне надсистемы»[142]. И хотя советский учёный писал не о мозге, но аналогия явно прослеживается. Новые области мозга формируют авангард новой надсистемы, и соответствующая им новая ментальность человека тоже образует надсистему в отношении предыдущего уровня ментальности.
Такое свойство работы сознания можно заметить не только при изучении эволюции мозга. Подобный механизм проявляется, по всей видимости, ежечасно. Например, просыпаясь после сна, наполненного сновидениями, человек переключается с изменённого состояния сознания на обычное его состояние при бодрствовании. При этом на очень короткое время состояние бодрствования оказывается надсистемой по отношению к изменённому состоянию сна, так как отдельные элементы содержания сна становятся доступны сознанию бодрствующего человека. Также важно, что «сонное» сознание и его содержание, каким бы ярким оно ни было, со стороны надсистемы воспринимаются человеком уже как нечто чужое, ненастоящее. То есть ядро субъективного восприятия и ментальное лидерство перемещаются на уровень надсистемы.
В теории Д.Деннета этот эффект называется «церебральное селебрити»[143]. Философ указывает, что мозг одновременно формирует множество ментальных проекций, каждая из которых имеет структуру сознания, но фактически сознательной становится в каждый момент времени только одна из них, захватившая общее внимание и влияние, – некая церебральная «знаменитость». Однако в течение дня происходит постоянный переход между этими проекциями и «знаменитость» меняется. «Сознание есть церебральная селебрити – не больше и не меньше. Осознаны те процессы, которые сохраняют и монополизируют ресурсы достаточно долго для оказания типичных и “симптоматичных” воздействий на память, контроль за поведением и т. д.»[144].
Однако Деннет не говорит, что проекции, которые в данный момент не являются «знаменитыми», входят в общую надсистему, а это крайне важно, постольку иначе упускается тот факт, что надсистема оказывается в некотором отношении к предыдущей системе и может формировать оценки по отношению к ней.
Например, когда человек говорит: «Неужели это сделал я?», «Я был сам не свой», «Я был очень рассеян и не мог сконцентрироваться», это означает, что в момент говорения его текущее сознание составляет надсистему по отношению к состоянию сознания, о котором идёт речь. Более отчётливо и выпукло этот эффект можно наблюдать на уровне интроспекции бытовых ситуаций в течение дня. Например, автор статьи часто водит машину и время от времени ловит себя на мысли, что композиция, которая исполняется по радио, ему не нравится. Но часто это происходит не сразу, может быть, даже в середине композиции, поэтому действие (переключение канала радио) тоже следует не сразу, а только тогда, когда сознание, как утверждает Н.Блок, получило доступ к оценке ситуации.
В книге «Сознающий ум» Д.Чалмерс подробно обсуждает подобные примеры, в том числе пример, приведённый Н.Блоком и тоже связанный с восприятием назойливого звука: «Что же касается существования феноменального сознания без сознания доступа, то здесь Блок упоминает несколько реальных случаев. Один из них – это ситуация, в которой субъект неожиданно осознаёт тот факт, что уже какое-то время фоном в его ушах громко визжала дрель»[145].
Оценка самого себя в прошлом как рассеянного, отвлечённого другими делами подразумевает, что человек ставит себя в оппозицию к прошлому состоянию сознания. Поэтому сознание доступа к действиям – это, по Блоку, тот же эффект надсистемы, о котором идёт речь.
Такое любопытное свойство сознания – всегда быть центром лидирующей надсистемы – можно для наглядности представить в виде метафоры «мозговой центр». Представим, что грабят банк, есть заложники. На место быстрее всех прибывает местный полицейский. Он паркуется у входа в банк, обходит свой автомобиль и садится в засаду. Всё, что он может сделать как мозговой центр операции, – сообщить по громкоговорителю, что банк окружён, и вызвать подкрепление. На помощь полицейскому приезжает шериф. «Мозговой центр» сбора информации и принятия решений сразу же переходит к нему, а полицейский выполняет его поручения. Допустим, шериф узнаёт, что банк грабит банда, объявленная в федеральный розыск. Он сообщает это федералам, и те приезжают на место ограбления. Теперь «мозговой центр» у них, но и шериф, и первый полицейский должны им помогать, входя в общую команду, как бы федералы ни оценивали их первоначальные действия. И так далее. Динамическое ядро мозгового центра перемещается в более значимую или энергетически ресурсную область.
Несмотря на то что динамический центр сознания, или ядро, подвижен, сознание при этом имеет периферийные области, всегда готовые занять центр динамического ядра. Надсистема сознания для его периферийных областей представляет собой среду, формирующую онтологическую возможность ментальных процессов вообще. Поэтому вопрос о сознании – это в том числе и вопрос о соотношении свойств надсистемы и свойств среды, и вопрос об онтологическом статусе сред вообще. И это очень существенно, поскольку свойство сознания, рассмотренное в первой части статьи, тоже связано с этими вопросами. Что есть среда, формирующая ментальные проекции? Какой онтологический статус у информационных процессов и неинформационных процессов передачи каузальности, рассмотренных ранее? За счёт чего формируется информационная неопределённость и разрыв в такой среде? И, наконец, кто является агентом субъективного опыта? Все эти вопросы в конечном счёте – об онтологическом статусе среды.
Сознание как среда
В связи с перечисленными вопросами обратимся к передовым отечественным исследованиям в области сознания. Одно из таких важных исследований проводит группа учёных под руководством К.В.Анохина[146]. Как он отмечает, ни одна из существующих научных нейронных теорий сознания сегодня не учитывает ответ на вопрос, кто совершает те или иные действия. Мы бы дополнили вопрос, спросив, какие именно нейронные процессы в мозге нужно считать производимыми автоматически (то есть бессознательно), а какие – в связи с творческой активностью субъекта или агента поведения, а не действием внешнего для него мира. Этот вопрос отличается от вопроса о нейронных коррелятах сознания, который был поставлен Ф. Криком и К. Кохом[147], так как подразумевает не просто корреляцию процессов с осознанностью действий, но и их корреляцию с субъектом. По сути, вопрос Анохина «кто» – это проблема нейронных коррелятов субъекта или агента, а не просто коррелятов сознания.
В ответ на такую постановку проблемы российский нейроучёный предлагает подход, который, в отличие от сугубо математического построения сети-графа нейронных связей мозга – создания так называемого коннектома, учитывает смысл нейронных процессов, их связь с внешним миром. Анохин считает такое построение гиперсетью, которая является метауровнем для сети, и называет её когнитомом.
ИдеяК.В.Анохина и его последователей учитывает, что попытки решить проблему нейронных коррелятов сознания до сих пор не привели исследователей к успеху. Действительно, прямая систематизация нейронных взаимодействий мозговой сети, попытка построить схему работы мозга по принципу аппарата, состоящего из деталей, до сих пор не даёт результата. Почему? Вероятно, это связано с тем, что сеть первого уровня не учитывает роль агента в деятельности мозга. Этот уровень не видит «лес» субъекта за «деревьями» нейронных процессов. Он не чувствителен к субъекту. В то же время когнитом изначально рассматривается как взаимодействие «смысловых», а не «географических» областей мозга, что особенно актуально, учитывая, что человеческий мозг обладает большой пластичностью.
Области мозга могут адаптироваться к выполнению разных нейронных задач в случае травм, функционально заменять травмированные области и т. д. Кроме того, Анохин отмечает, что, описывая коннектом человека, мы не сможем распространить наше знание о работе этой сети на животных, так как у них подчас совершенно иное строение (например, у птиц, при том что они проявляют сознательное поведение).
Всё это приводит к выводу, что сам по себе метод нейронных коррелятов сознания малопродуктивен. Речь должна идти не о тех или иных областях конкретного мозга, а о принципах, паттернах или отображениях нейронных активностей, которые могут там проявляться. Как следствие, должен быть подвергнут сомнению сам метод, при котором мозг воспринимается как «аппарат, состоящий из элементов и производящий сознание». А это значит, что должны быть подвергнуты сомнению и методика восприятия мозга как системы вообще, и переход к пониманию мозга как среды (в том числе и как не-системы для дуалистических и плюралистических моделей).
В чём, однако, различие между системой (и аппаратом как её воплощением) и средой? Например, колебательный контур – это система, в которой формируются электромагнитные волны. Она состоит из элементов: катушки индуктивности, ёмкости и проводников. Нам известно, что в такой системе возникает электромагнитная волна. Но можем ли мы сказать, что колебательный контур представляет собой среду для электромагнитных волн? Вероятно, нет. Если представить себе гипотетическую ситуацию, что мы поместим колебательный контур в среду, где невозможны электромагнитные волны, то станет понятно, что средой для этих волн является вовсе не контур.
В отличие от аппарата, который локализует и функционально использует некоторый феномен, в среде этот феномен нелокализован и проявляется повсеместно в некоторых случайных эпицентрах или областях. Например, в определённой химической среде могут возникать те или иные химические соединения, но часто место их образования можно считать статистически случайным. Так же в научной среде: возможно появление научных открытий, однако процесс их возникновения нелокален. Нельзя представить систему научного исследования как «аппарат, который штампует» научные открытия, так как непонятно, кто и когда совершит открытие. Но могут создаваться такие условия, в которых научная среда, как целое образование, порождает научные открытия. Возможно, мозг тоже является для сознания не аппаратом, а средой.
Стремление моделировать мозг как аппарат вполне понятно. Во-первых, очень многое из того, что человек создал, скопировав природу, было в той или иной степени аппаратом, совокупностью разнофункциональных элементов, работающих вместе. И если это справедливо для органов тела: конечностей, органов чувств, внутренних органов, – почему бы это не было справедливо и для мозга. Во-вторых, отделы мозга часто имеют выраженную специализацию и, несмотря на пластичность, могут устойчиво отвечать за какие-либо функции, например за зрение, слух, абстрактное мышление, координацию движения или речь. Выявлено, что и отдельные группы нейронов или даже отдельные нейроны тоже могут специализироваться на конкретных задачах.
Поэтому мотивация разделить мозг, как аппарат, на «шестерёнки», каждая со своими функциями, выглядит вполне оправданно. Особенно когда речь идёт о зрении, речи, памяти или координации движения. Можно проследить за нервным импульсом, который передаётся от зрительных рецепторов через нервную систему в зрительную кору мозга, где попадает в те или иные функциональные зоны коры, в зависимости от обстоятельств. Иными словами, мозг тоже часто ведёт себя как аппарат. Однако перечисленные способности человека являются функциональными и отличаются от сознания по своей природе. Поэтому ответ на вопрос, является ли мозг аппаратом, взаимодействие частей которого порождает сознание, совсем не так очевиден.
Возможно, для сознания мозг представляет собой часть фундаментальной среды его возникновения, а не систему «шестерёнок», работающих в среде, в которой сознание уже обусловлено. В этой связи отметим: К.В.Анохин подчёркивает, что сознание имеет биологическую природу и возникает как высокоуровневый феномен именно в этом онтологическом слое, а не, например, в физическом слое на уровне квантовых процессов. В то же время понимание нервной системы как высокоуровневой среды сняло бы, например, вопрос, почему до сих пор не удаётся локализовать сознание в тех или иных областях мозга или нейронных комплексах. Но ответ привёл бы к другим вопросам.
Если мозг не аппарат, а фундаментальная среда или её часть, откуда сознание берёт начало, то какая это среда? В чём её специфика? Почему эта среда формирует субъективный опыт? Представляется, что гиперсетевой подход формирования когнитома, разрабатываемый К.В.Анохиным, отвечает на эти вопросы лучше, чем сетевой подход коннектома, разрабатываемый англоязычными нейробиологами. Это связано с тем, что гиперсеть – когнитом – рассматривает нейронные процессы как среду, где формируются более высокоуровневые гиперсетевые метапроцессы, открывая более широкие теоретические и практические возможности.
Однако гиперсетевой подход в той стадии разработки, в которой он существует сегодня, не снимает всех вопросов, проблема природы субъективного опыта остаётся. Переход от сетевого к гиперсетевому уровню намечает решение проблемы обособления субъекта как уникального свойства, так как выделяет его из сугубо биологического уровня на более высокий. Однако представляется, что для решения так называемой проблемы «душа – тело» нужно, чтобы модель не просто обособляла субъект, а включала онтологический разрыв. В противном случае граница субъекта оказывается размытой, а онтологический статус «кто», о котором пишет К.В.Анохин, остаётся по-прежнему неопределённым.
В этой связи представляется, что гиперсетевая модель нервной системы человека могла бы учитывать более радикальные параметры, позволяющие моделировать онтологический разрыв, описывая, таким образом, возникновение каузального и ментального агента на гиперсетевом уровне как «несистемное явление». Однако такое более радикальное нововведение граничит с необходимостью учёта возможностей, которые предполагают дуалистические теории сознания, или теорию не-систем, а именно двух– и мультисубстанциональность ментальных явлений. В частности, об общих понятиях таких фундаментальных гипотетически возможных явлений, как каузальная или онтологическая неопределённость и мультисубстанциональность, было упомянуто в нашей работе[148].
Представляется, что феномен сознания может быть всесторонне отражён в модели, только если эта она подразумевает такую среду возникновения сознания, которая содержит области каузальной неопределённости, и сознание оказывается тем развитее, чем больше такие области ограничивают каузально независимые гиперсетевые процессы. Такой подход идейно противоположен теории интегрированной информации Тонони, которая утверждает, что уровень сознания определяется степенью интегрированности информации в нервной системе. Однако до определённой степени несистемный подход обнаруживает когерентность с теорией интегрированной информации, так как подразумевается, что число каузальных неопределённостей и разрывов возрастает с общей информационной сложностью нервной системы. Поэтому до определённого предела рост индекса интегральной информации соответствует росту сложности не-системы. В то же время данный подход принципиально отличен, так как иначе трактует феномен сознания и метод его количественной оценки.
О связи различных свойств сознания
Перечислим рассмотренные свойства сознания и укажем, как именно они связаны друг с другом. Это следующие свойства:
(1) свойство передавать каузальность без передачи информации;
(2) свойство занимать положение надсистемы по отношению к предшествующим, более ранним системам или системам более низкого уровня.
Так как передача каузальности без передачи информации возможна только при наличии онтологического (информационного) барьера или разрыва, то из первого свойства следует третье свойство:
(3) свойство каузально заполнять онтологический (информационный) разрыв или преодолевать онтологический барьер.
С другой стороны, в силу динамического свойства (2) можно предположить, что сознание обладает ещё одним свойством:
(4) свойство формировать динамическое ядро некоей каузальной среды.
Наконец, объединив свойства (3) и (4), мы можем гипотетически предположить, что сознание обладает следующим свойством:
(5) свойство заполнять онтологический (информационный) разрыв между динамическим ядром каузальной среды и другими каузальными средами.
Логика перехода от свойств (1) и (2) к свойству (5) требует более детального рассмотрения. Тем не менее важно отметить, что в пределах свойств (1) и (2) уже намечается, но ещё не раскрывается тема отказа от монистических представлений о сознании. Начиная со свойства (3) тема обращения к плюралистической модели становится уже более строго определённой.
Чтобы сохранить научный подход к проблеме и негативной коннотации в научной среде некоторых философских понятий, целесообразно вместо понятий «плюрализм» и «мультисубстанциональность» использовать термин «не-система» или другой синоним. Тогда если система – это «комплекс взаимодействующих компонентов» (Л. фон Берталанфи)[149] или «множество взаимосвязанных элементов, обособленное от среды и взаимодействующее с ней как целое» (Ф.И.Перегудов, Ф.П.Тарасенко)[150], то под не-системой подразумевается комплекс не взаимодействующих друг с другом элементов. А точнее, комплекс элементов, не взаимодействующих друг с другом в классическом понимании. Элементы такого комплекса не обмениваются массой, энергией или информацией, но в то же время в не-системах при определённых условиях теоретически может наблюдаться случайное взаимодействие, синхронизация процессов и другие формы связности. Однако для описания этих форм пока нет ни необходимого понятийного аппарата, ни соответствующей теории.