…Часы, отстукивающие память.
Король под занесенным топором.
Несчетный прах давно погибших воинств.
Трель соловья над датскою землей.
Самоубийца в зеркале. Колода
Крапленая. Несытый блеск монет.
Преображенья облака над степью.
Причудливый узор калейдоскопа.
Любая мука. Каждая слезинка.
Как все с необходимостью сошлось,
Чтоб в этот миг скрестились наши руки.
Н-да. Действительно, как много должно быть причин, как много случайностей, в какое-то время произошедших, необходимы были для нашей встречи.
И ужасно думать — если бы ИХ не убили, я бы его не встретила. Я бы на день рождения к Саше не пошла бы, мы подружились уже после ИХ смерти. Ужасно так ду-мать….
Я всегда знала, что дурацкой семейной жизни, дурацкого брака, в который всту-пают по вожделению или в угаре юношеской любви, со мной никогда не случиться. Не то чтобы я не способна на пошлость, с меня станется. Но передо мной вечно будут мои родители, их странная, высокая, невероятная любовь, любовь — святыня, любовь — как храм. Потому-то и не было у меня семьи, потому я и не знаю, что такое семья, любовь и семейная жизнь несовместимы. Не были они мне настоящими родителями, потому что они всегда были отдельно от меня, всегда они были — вдвоем, маг и его Ниниана. А я, плод не любви душ, а любви тел, нечаянное последствие высокой страсти, я была от-дельно. Они искренне пытались любить меня, но любить они могли только друг друга.
Именно они повинны в том, что я не приемлю обыденность. И, наверное, в том, что я не люблю людей. Люди в большинстве своем кажутся мне пустыми и скучными. По сравнению с НИМИ, с моими родителями.
Но как это могло случиться со мной, как он мог сказать, что любит меня?! Как он может меня любить, если у него были женщины и старше и, наверное, красивее ме-ня, если он прошел сквозь смерть и ложь жизни? Как он может любить меня, несмыш-леную девчонку, дочь странных родителей? Ведь я такая дура, ведь я понятия не имею о жизни! Как я могу любить его — это попроще вопрос. Меня просто тянет к нему, как тянет ребенка к спичкам и ножам. Да и то, разве я знаю его? Разве я знаю, что скрыва-ется за этой тонкой кожей, обтянувшей острые скулы, за светлыми серыми глазами? С чего бы ему полюбить меня, такую никчемную и никому ненужную?
Как у Бальмонта:
Ты с нами, здесь, ты светишься — вот тут.
Но между нами — бездны вековые.
Как это все странно и страшно! Просто так встретились двое. Я думала так бы-вает лишь в книгах, ведь я знаю, если уж влюбляются, то в кого-то из своего окруже-ния. Я ведь никогда не пойму Валеру.
Мне кажется, в его глазах я вижу мироздание. То самое мировое здание, которое воздвиг некогда никому неизвестный строитель. Мне кажется, что этот строитель был похож на Валеру.
А ведь много нас таких, как я, запутавшихся в собственных умствованиях! Раньше, мне кажется, больше было таких, как Валера. Раньше каждый человек жил в реальности. Я слишком много говорю, слишком много думаю, слишком много пишу. Это ведь не жизнь, хотя до сих пор меня такая жизнь вполне устраивала. А взглянув в его глаза, я ощутила стыд. Впервые я по-настоящему устыдилась себя, своей жизни, не застрагивающей реальности, а скользящей поверх, как утка планирует над поверхно-стью воды, но не садится.
Через полчаса он позвонил еще.
— Привет, — говорит, — это я.
— Валерка!
— Я ненормальный, я знаю, — быстро сказал он.
— Валер, что-то случилось?
— Нет, ничего. Я же говорю, ненормальный. А что ты делаешь?
— Я о тебе думаю.
— Лер, ты, что, только этим и занимаешься?
— Почти, — сказала я.
— Я, похоже, с ума сошел. Ты уверена, что у меня не глюки?
— В смысле, что я — не глюк?
— Угу.
— Я не знаю, — сказала я, — Может, я и глюк.
— Ясненько. Не у меня одного проблемы, — он засмеялся, — Я-то постоянно прове-ряю: глюки, не глюки. У меня было когда-то, да и вообще долго ли…. С катушек, зна-ешь, как слетают. Глазом моргнуть не успеешь, как уже в психушке.
— Да, — сказала я.
— А что, знакомые проблемы?
— С ума я еще не сходила, если ты это имеешь в виду.
— Ясно, — сказал он сухо.
— Ты, наверное, не поймешь, — сказала я робко, — Иногда…. Иногда я просто не знаю, наяву со мной что-то происходит или просто кажется. Или я могу что-нибудь на-придумывать, а потом понять не могу, было это или не было.
— Лер, а ты уверена, что я настоящий?
— Тебя я не смогла бы выдумать при всем желании.
— Что, слишком примитивный?
— Наоборот, слишком сложный. Для меня.
Он хмыкнул.
— Чего во мне сложного? Я наоборот думал, я для тебя такой примитив. У тебя все-таки высшее образование будет.
— Высшее образование здесь ни при чем.
— Ну да, не при чем, — сказал он безапелляционно и слегка агрессивно.
— Валер, образование здесь ни при чем. Я, между прочим, жизни не видела, я всю жизнь у родителей под крылышком.
— Ты еще молодая. Все впереди.
— Ты-то чем занимался в девятнадцать лет?
— Я-то? Да…
— Вот так.
— Это не важно, Лер. Все ведь по-разному жизнь начинают. У тебя все еще будет, Лер.
— Порадовал, — сказала я.
— а это не страшно. И знаешь, почему? А я теперь всегда буду рядом.
Я сидела с закрытыми глазами.
— Лер, что ты молчишь? Лера! Ты не обижайся на меня.
— Я не обижаюсь.
— Я не дам тебе себя отшить, — сказал он вдруг, — Ты теперь от меня не отдела-ешься, Лерка. Все, хана.
— Я и не собиралась. У тебя, кажется, дела какие-то были.
— Ладно, хоть напомнила, — буркнул он.
— Тебе пора?
— Угу.
— Я больше к телефону не подойду. Завтра поговорим, Валер.
— Ладно. Пока.
— Пока, — сказала я.
Телефон больше не звонил. Я смотрела телевизор и думала, думала, думала.
Мария Печатникова, 19 лет, студентка 3-го курса географического факульте-та:
Да, я что-то слышала про ее родителей. Их вроде бы убили в прошлом году. Ле-ра в том году зимнюю сессию сдавала весной, декабрь и январь в университете не по-являлась. Вообще-то, я могу ее понять. Все-таки родители.
Нет, расспрашивать ее никто не расспрашивал. Неудобно как-то. Близко-то она ни с кем не дружила, разве что с Инной Михайловой они вроде вместе в школе учи-лись, но точно я не знаю. Лера, она была такая, вся в себе. Очень замкнутая. О том, что случилось с ее родителями, никто точно не знал. Убили и убили, это само по себе очень страшно, разве тут станешь расспрашивать.
Были ли у нее с кем-нибудь отношения? Я не знаю. На курсе точно ни с кем не было, это ведь видно, все сразу замечают, если что-то есть. Хотя к ней подкатывали не-которые, Айрат Байбурин на полевой практике, помню, все от нее не отходил. Но она ни на кого внимания не обращала. Я всегда думала, что у нее есть кто-то на стороне, и что отношения там уже долгие. Ну, знаете, когда парень только начинает ухаживать, он и в институт приходит, встречает, гулять водит, а когда долго уже отношения длятся, то уж живут как в семье, спокойно и обыденно.
Про Валеру я узнала уже после ее смерти, когда велось следствие. Знаете, я страшно удивилась. На Леру это было так непохоже, я представит себе не могу, чтобы она связалась с каким-то криминальным авторитетом. Говорят, у него была целая груп-пировка, они рынок держали и автозаправки. Нет, мне не вериться, знаете ли. Лера бы-ла такой спокойной девчонкой, из благополучной семьи. К тому же он, кажется, был намного ее старше.
Он ли ее убил? У нас на курсе все думают, что это он. Трудно представить, что ее убил какой-то посторонний, если у нее был роман с парнем, который был чуть ли не профессиональным убийцей. К тому же он в Афганистане воевал, они же все оттуда пришли ненормальный. Может, он просто приревновал ее, кто знает.
Лариса Самыкина, 19 лет, студентка 3-го курса географического факультета:
Про Валеру я слышала, но не от самой Леры, а уже после ее смерти. Не знаю, что и сказать. Нет, Лера была очень благополучной и интеллигентной, но иногда у нее случались приступы безрассудства. Она вообще была без царя в голове. Она не пони-мала, что в жизни бывают вещи по-настоящему опасные. Из-за своего безрассудства она могла попасть и в очень плохую историю, могла связаться с любым подонком.
И знаете, она была жутко наивной. Может, она даже не понимала, кто он такой, этот Валера. В некоторых жизненных ситуациях Лера была просто дурой. Это грубо, конечно, но это правда.
Инна Михайлова, 19 лет, студентка 3-го курса географического факультета:
Что она любила читать? Вы знаете, так сразу даже и не скажешь. Лера ужасно много читала, но при этом начитанным человеком ее назвать было трудно. Она практи-чески не читала русскую классику. Толстого разве что. Ей одно время очень нравилось, а потом ей попалась статья одного из нынешних фантастов, Логинова, что ли. Интерес-ная статья, она мне тоже давала почитать. Довольно убедительно доказывает, что Тол-стой, в сущности, был плохим писателем. Словарный запас у него был маленький, чис-тота текста тоже далека от совершенства. Что таким популярным Толстой стал совер-шенно случайно, а потом все просто привыкли называть его гением. В этой статье, я помню, все строилось на том, что оценить писателя можно в первую очередь по его произведениям для детей ну, а детские рассказы Толстого — это же сама бездарность, что скажете, не так?
После этой статьи Лерка к Толстому охладела. А так…. Ей очень нравился Гол-суорси. "Сага о Форсайтах" — это обязательно, но больше всего Лерке нравились его рассказы. И еще она любила Шекспира. Она его просто перечитывала за обедом, пред-ставляете? Лерка постоянно за едой читала, просто не садилась за стол без книги, но это-то часто встречается. А вы представить себе можете, ест человек и читает какого-нибудь «Гамлета»? Кстати, «Гамлет» ей не нравился. Зато от «Макбета» она была про-сто без ума.
В школе, я помню, Лера неожиданно увлекалась японской и китайской литера-турой. Она вынесла из этого увлечения любовь к Акутагаве. Еще она обожала Сей-Сенагон.