альше — скажем потом.
— Опомнитесь, Акимов. Выпустите женщин, сдайтесь — заслужите снисхождение, — попытался уговорить преступников Анатолий Александрович.
— Не теряй времени, майор, — резко прервал его Акимов. — Оно работает против вас. Не будет через полчаса транспорта — получишь первую покойницу.
— Что будем делать? — обратился Сорока к Рудченко, положив трубку.
— Давайте так, — отозвался тот, напряженно думая. — Готовьте на всякий случай автобус, а я попробую поговорить с ними. Главное сейчас — сделать все возможное, чтобы избежать жертв среди женщин, пока не прибудут руководители из области.
Оставшись один, Анатолий Михайлович позвонил Акимову и представился. Но тот заявил, что с «кагебистами дела иметь не желает». Только после третьего настойчивого звонка Рудченко он не сразу бросил трубку и поинтересовался:
— А где начальник?
— Майор Сорока готовит автобус. А мне надо уточнить некоторые ваши требования.
— Ладно, подходи к окну, хочу посмотреть, какой ты смелый.
К этому времени преступники выбили в окне стекла. Когда Анатолий Михайлович подошел к нему, из-за вмонтированной в наличники металлической решетки в виде расходящихся лучей солнца на него смотрели два ствола самопала. Выше них он увидел лицо Акимова. Оно показалось чекисту сплошной cepoй маской, на которой четко выделялись лишь полоска плотно сжатых розовых губ и налитые кровью злые глаза бандита.
В глазах Акимова не только ненависть, но и наглость, и выжидание, и даже что-то наподобие торжества. Однако надо выдержать этот взгляд, как бы унизительно и неприятно это ни было. Ради жизни каждой из семи женщин. Одно неосторожное слово, и может произойти трагедия: Акимов в любую минуту готов применить свой самопал, а Ковш пустить в ход нож, который сейчас демонстративно приставил к шее одной из заложниц. Нет, ни в коем случае нельзя злить бандитов. Наоборот, надо их успокоить, расположить к себе. И тянуть, тянуть время. Сейчас уже наверняка десятки людей включились в операцию. Рудченко знал, что она будет проведена. И уверен, что проведена успешно, преступников настигнет неминуемая кара. Как знал и то, что сейчас именно от него, почти случайно оказавшегося в эпицентре событий, от его выдержки и умения найти такой тон и слова в разговоре с бандитами, которые удерживали бы их от крайних мер, зависит жизнь людей. А потому, приглушая в себе чувства, Анатолий Михайлович вел с Акимовым торг.
— Где автобус? — почти крикнул бандит, как только Рудченко подошел к окну.
— Не психуй, Владимир, — спокойным голосом сказал Рудченко. — Ваши требования выполняются.
Ему хотелось сказать не «Владимир», а «бандюга», но он сдержал себя.
— Как выполняются? — суетился Акимов. — Осталось восемь минут.
— Ну, во-первых, не восемь, а двенадцать, — уточнил Анатолий Михайлович, бросив взгляд на часы. — А, во-вторых, вы с Олегом не понимаете, что назначенный вами срок нереальный. У единственного в колонии ЛАЗа полетела помпа, чтоб найти автобус на стороне, нужно время.
— Берите автоматы, выходите на трассу и гоните сюда первый же «ЛАЗ» или «Икарус».
— Можно и так, — согласно сказал Рудченко, хотя в нем все клокотало от того, что бандит толкает их на противоправные действия. — Допустим, мы последуем твоему совету. Но чтобы дождаться автобуса, высадить людей, дозаправить и заделать машину шторами, как вы требуете, надо по крайней мере час-полтора. Все будет сделано как обещано, только не торопитесь, — добавил Анатолий Михайлович и сунул руку в карман.
— Не шути, начальник, — предупредил Акимов, вскинув самопал.
— Сигареты. — сказал Рудченко, доставая пачку «Родопи». — Может, закуришь?
— Это мы с удовольствием, — изменил тон преступник. В то время, когда он закуривал, среди заложниц возникла какая-то возня. Они зашумели.
— Женщины, — обратился к ним Рудченко, боясь, чтобы те не спровоцировали бандитов на агрессивность, — прошу вас вести себя спокойно, не паниковать. Все будет хорошо.
— Здесь одной плохо, сердечный приступ, — послышалось из глубины кабинета.
Анатолий Михайлович взглянул на Акимова. В глазах у того мелькнула растерянность.
— Ты же человек, Акимов. Освободи женщину. Умрет — ее смерть за тобой будет числиться, — сказал Рудченко.
— Позовите двух зэков — пусть заберут, — после минутного раздумья согласился Акимов.
— Сейчас сделаем. Я там задержусь: узнаю, как дела с автобусом. Не наделайте тут без меня глупостей, — сказал Рудченко, собираясь уходить.
— Постой, начальник, — остановил его Акимов — Дай еще сигаретку.
Рудченко хотел отдать ему всю пачку, по подумал, что этим он оборвет важное звено, которое помогает ему смягчать и поддерживать отношения с бандитом. Он вытащил и подал через решетку сигарету.
— А ты действительно не трус, начальник, — сказал Акимов, когда, возвратившись к окну, Анатолий Михайлович предложил себя вместо заложниц. — Только за шесть баб выкуп можно получить больший, чем за тебя одного. А может, ты задумал как-то повязать нас с Ковшом? Выбрось это из головы — прихлопну в момент, — закончил он, поигрывая самопалом.
— Так я же в наручниках к вам пойду.
— Не пойдет и в «браслетах», — коротко отрезал Акимов.
— Не пойдет, так не пойдет. Давай-ка лучше еще закурим. Да убери ты свою «пушку», наконец, — сказал Рудченко, глядя, как бандит все время наготове держит самопал. — Я не в такие дула смотрел.
— Это где же?
— Только из Афганистана вернулся.
— О-о! — искренне воскликнул Акимов. — «Афганцев» уважаем…
Да, против душмановских минометов, реактивных установок и автоматов, самопал Акимова — детская игрушка. Когда в январе 1987 года Анатолий Михайлович прибыл в дружественную страну и был назначен на новую для него должность в воинскую часть, круг его обязанностей был обозначен четко: борьба со шпионажем и контрабандой, тесное взаимодействие в этих целях с нашими пограничниками, афганскими органами госбезопасности, милицией, племенными формированиями, которые перешли на сторону революция. И, по возможности, никакого участия в боевых действиях.
Но разве всем об этом расскажешь? Да и не положено никому знать о том, чем занимается, как и где должен вести себя чекист. Но как работать с солдатами и офицерами, если они не видят тебя, человека в форме капитана, рядом с co6oй в бою?! И Рудченко никогда не прятался за спины других. Наоборот, при необходимости кидался в самое пекло сражений.
Так было и под кишлаком Джузгарай. В то памятное январское утро их колонна растянулась на несколько километров, направляясь в район Мусакалы, где советские воины должны были блокировать захваченный «духами» город и поддерживать авиацией наступление афганских войск.
Головная колонна — две роты сопровождения с двумя танками, оснащенными тралами, в авангарде, — наконец, вырвалась из плена сопок на ровную открытую местность. Командир разведывательного подразделения Степан Дмитриевич Солодовников выглянул из командноштабной машины и осмотрелся. Вокруг ни деревца, ни кустика, уныло и серо, с неба моросил мелкий дождь. В бронетранспортере с бортовым номером 32 Солодовников увидел Рудченко и приветливо помахал ему рукой.
И в этот момент загрохотали выстрелы. Стреляли с окраины показавшегося впереди кишлака Джузгарай. «Установки эрэсов, минометы, орудия», — механически отмечал Рудченко. В нашей колонне факелом вспыхнули один, за ним другой грузовики с провиантом.
— Вальсом — в бой! — скомандовал по рации Солодовников, и наши танки и бронетранспортеры, рассредоточившись и маневрируя, ринулись вперед. Мины и снаряды рвали вокруг них землю, стоял оглушительный грохот, но бронированные машины, попеременно обгоняя друг друга и ведя на ходу огопь из пушек и пулеметов, неудержимой лавиной неслись к киризам (глубокие и широкие, напоминающие траншеи, канавы для подводки воды), где засел враг. Краем глаза Рудченко заметил, как под колесами соседнего бронетранспортера вздыбилась от мины земля и тот, чуть подпрыгнув, замер на месте. Но остальные шли вперед.
— Десант — к бою! — прозвучал по рации голос комбата. Рудченко имел право, более того, обязан был оставаться в бронетранспортере. Но как только тот на несколько секунд замедлил ход, он крикнул: «За мной», вместе с пятью десантниками спрыгнул на пожухлую траву и побежал по ней, на ходу стреляя из автомата по киризам, где появлялись и исчезали головы в чалмах.
Рядом с Рудченко и его товарищами на левом фланге оказался командир разведывательной роты Хочепуридзе. Анатолий Михайлович вдруг увидел, как рядом с ним взметнулся столб земли. Капитан упал. «Убит», — хлестнула страшная мыслъ, и он бросился к Хочепуридзе. Но тот оказался жив и невредим, только каска отлетела далеко в сторону.
— Дерево слева видишь? — прохрипел комроты. — За ним радиостанция и корректировщик. Мы отвлечем его, а ты зайди со своими орлама слева и сними его.
Рудченко поднял залегших за валунами десантников. Короткими перебежками они приблизились к дереву, уничтожили корректировщика, захватили радиостанцию и без передышки бросились к киризам, которые были уже совсем рядом. Над головой Рудченко свистели пули. Одна из них ударила в правый бок и отрикошетила от бронежилета. Над бруствером вдруг возник душман с гранатометом. Рудченко полоснул по нему очередью из сзоего AKС, прыгнул через опустевшую первую линию киризов и понесся дальше. По тому, как со стороны душманов стали звучать лишь отдельные ружейно-пулеметные выстрелы, он понял, что противник не выдержал стремительной атаки наших десантников, смят и бежит. Вместе с десантниками он продолжал преследовать его, пока кишлак полностью не был очищен от врагов революции.
Утром следующего дня Анатолия Михайловича пригласили к телефону. Звонили из штаба армии.
— Вы что там из себя Чапаева изображаете, — отчитывал он Рудченко. — Ваша задача другим делом заниматься, а не в атаки ходить.
Но орден Красной Звезды за мужество, проявленное в боях под Сон-Бором и Кандагаром, Анатолию Михайловичу все же был вручен. К нему вскоре прибавились две афганские награды.