Неудивительно, что северяне были так хорошо осведомлены.
— Все кончено, Америка. Мы их обезвредили, — подтвердил Август.
Я вздохнула, охваченная огромным облегчением, и опустила пистолет.
— Где Максон? Он жив? Что с Крисс? — забросала я вопросами Гаврила, прежде чем снова устремить взгляд на Августа. — Меня сюда привел один гвардеец, его зовут офицер Леджер. Вы его не видели?
Я говорила так быстро и бессвязно, что мои слова с трудом можно было разобрать.
Голова у меня кружилась.
— Думаю, у нее шок. Отведите ее в больничное крыло, быстро, — распорядился Гаврил, и гвардеец без труда подхватил меня на руки.
— Максон? — спросила я.
Мне никто не ответил. А может, я к тому времени уже отключилась. Не помню.
Я пришла в себя на больничной койке. Порезы от осколков на руках саднили. Я поднесла руки к лицу, чтобы рассмотреть их. Все раны были промыты, а самые крупные перевязаны. Мне ничто не грозило.
Я села на койке и принялась озираться по сторонам. Я находилась в маленьком кабинете. Судя по письменному столу и дипломам на стене, он принадлежал доктору Эшлеру. Я не могла здесь оставаться. Мне необходимо был получить ответы.
Когда я открыла дверь, стало понятно, почему меня уложили здесь. Больничное крыло было забито до отказа. Некоторые легкораненые лежали на койках по двое, а другие — прямо на полу между кроватями. Самых тяжелых поместили в дальнем конце палаты. Несмотря на количество раненых, было поразительно тихо.
Я обвела палату взглядом, выискивая знакомые лица. Не знаю, что меня страшило больше: увидеть их здесь или нет.
Тьюзди лежала в постели, обняв Эммику; обе тихо плакали. Я узнала кое-кого из примелькавшихся за время жизни во дворце служанок. Они кивнули мне, когда я проходила мимо, как будто я чем-то это заслужила.
Людей вокруг становилось все меньше, и я начинала терять надежду. Максона среди раненых не было. Если бы он был здесь, вокруг него толпилась бы куча народу, готового исполнить любой его каприз. С другой стороны, меня же уложили не в общей палате. Может быть, и его тоже?
Я увидела гвардейца с покрытым шрамами лицом.
— Принц тоже где-то здесь? — спросила я негромко.
Тот с мрачным видом покачал головой.
— Ох.
Смешно было равнять пулевое ранение с разбитым сердцем. И тем не менее я чувствовала себя такой же обескровленной, как Максон. И этого нельзя было исцелить ни повязками, ни наложением швов. Ничто не могло утолить мою боль.
Я даже не закричала, хотя внутри у меня все разрывалось от боли. Лишь слезы молча полились из глаз. Они не принесли облегчения, но в них было обещание.
Ничто и никогда не заменит мне тебя, Максон.
— Мер?
Я повернула голову и увидела на одной из коек в последнем ряду раненого в повязках. Аспен.
Ахнув, на нетвердых ногах я поспешила к нему. Голова у него была перевязана, но кровь проступала даже через бинты. На обнаженной груди в нескольких местах темнели кровоподтеки, но хуже всего дело обстояло с ногой: нижняя часть в гипсе, а раны на бедре закрыты повязками. Аспен был в одних шортах, вторая нога прикрыта простыней, так что сразу было видно, как тяжело он ранен.
— Что произошло? — шепотом спросила я.
— Не хочу вспоминать подробности. Я продержался довольно долго и уложил человек шесть-семь, пока один из них не попал мне в ногу. Врач сказал, я, скорее всего, смогу ходить, но только с палкой. По крайней мере, я остался жив.
По моей щеке тихо скатилась слеза. Меня переполняли благодарность, страх и отчаяние. Я не могла сдержаться.
— Ты спасла мне жизнь, Мер. — (Я перевела взгляд с его ноги на лицо.) — Твой выстрел напугал того мерзавца и дал мне время спустить курок. Если бы не ты, он всадил бы пулю мне в затылок — и конец. Спасибо тебе.
Я утерла глаза:
— Это ты спас мне жизнь. И уже не в первый раз. Давно пора начать платить по счетам.
— Меня хлебом не корми, дай погеройствовать, правда? — улыбнулся Аспен.
— Ты всегда хотел быть чьим-то рыцарем на белом коне.
Я покачала головой, вспоминая все, что он сделал для тех, кто был ему дорог.
— Мер, послушай меня. Когда я говорил, что буду любить тебя всю жизнь, я действительно так считал. И думаю, если бы мы оба остались в Каролине, мы поженились бы и жили счастливо. Бедно, но счастливо. — Он печально улыбнулся. — Но мы не остались в Каролине. И ты изменилась. И я тоже изменился. Ты была права, когда сказала, что я никогда ни на кого другого не смотрел. И с чего бы я стал смотреть на кого-то, если бы не произошло все это? Бороться за тебя уже стало для меня инстинктом, Мер. Я долго не желал видеть, что ты больше не хочешь, чтобы я продолжал. Но как только я это увидел, то понял, что и сам не хочу продолжать. — (Я смотрела на него во все глаза, совершенно ошарашенная.) — Ты всегда будешь занимать в моем сердце особое место, Мер, но я больше не влюблен в тебя. Иногда мне кажется, что я по-прежнему нужен тебе, но не уверен, что это правильно. Ты не заслужила, чтобы я был с тобой из чувства долга.
— А ты не заслужил быть для меня синицей в руках, — вздохнула я.
Он протянул мне руку, и я взяла ее.
— Я не хочу, чтобы ты на меня злилась.
— Я и не злюсь. И рада, что ты на меня тоже не злишься. Пусть он мертв, но я все равно люблю его.
— Кто мертв? — наморщил лоб Аспен.
— Максон, — выдохнула я, готовая снова расплакаться.
Возникла пауза.
— Максон не умер.
— Что?! Но тот гвардеец сказал, что его здесь нет, и я…
— Ну разумеется, его здесь нет. Он ведь король. Он лежит в своих покоях.
Я бросилась обнимать Аспена, и он охнул от боли, но я была слишком счастлива, чтобы осторожничать. Потом до меня дошел смысл его слов.
Я медленно отступила назад:
— Король погиб?
— И королева тоже, — кивнул Аспен.
— Нет!
Я задрожала, к глазам снова подступили слезы. Она сказала, я смогу называть ее мамой. Что Максон будет делать без нее?
— Вообще-то, если бы не северяне, Максону тоже бы несдобровать. Они переломили ситуацию.
— Правда?
Во взгляде Аспена читалось изумление пополам с восхищением.
— Нам есть чему поучиться у этих ребят. Они сражаются по-другому. И отлично знают свое дело. Я видел Августа с Джорджией в Главном зале. За стенами дворца их ждало подкрепление. Как только они поняли, что события пошли не так… В общем, у них уже есть опыт быстрого проникновения во дворец. Не знаю, откуда они взяли артиллерию, но без них наша песенка была бы спета.
Эти известия меня ошарашили. Я все еще пыталась сложить в голове картину всего произошедшего, когда входная дверь скрипнула. Показалось встревоженное девичье лицо, и хотя ее платье было изорвано, а волосы взлохмачены, я немедленно узнала его обладательницу.
Но не успела я окликнуть ее, как за меня это сделал Аспен.
— Люси! — воскликнул он, усаживаясь на койке.
Я знала, что движение должно было причинить ему боль, но его лицо ничем этого не выдало.
— Аспен! — ахнула она и бросилась к нему через всю палату, на бегу перескакивая через лежащие на полу тела.
Бросившись к нему в объятия, она принялась покрывать его лицо поцелуями. Когда я обняла его, он охнул от боли, сейчас же было совершенно ясно, что Аспен не испытывает ничего, кроме абсолютного счастья.
— Где ты была? — спросил он.
— На четвертом этаже. Туда только сейчас добрались. Я сразу же прибежала сюда. Что произошло?
Обычно после нападений повстанцев Люси долго не могла оправиться от потрясения, сейчас же она, казалось, видела только Аспена.
— Я в полном порядке. А ты? Тебе не нужно показаться доктору?
Аспен принялся озираться по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, кто позвал бы врача.
— Нет, на мне нет ни царапинки, — заверила его она. — Я просто беспокоилась за тебя.
Аспен взглянул Люси в глаза с бесконечной нежностью:
— Теперь, когда ты здесь, все будет хорошо.
Она погладила его по лицу, очень осторожно, чтобы не задеть повязки. Он положил руку ей на шею и, бережно притянув к себе, крепко поцеловал.
Никто не нуждался в рыцаре больше, чем Люси, и никто не мог стать для нее защитником лучшим, чем Аспен.
Они были так поглощены друг другом, что даже не заметили, как я тихонько развернулась и пошла к выходу, чтобы отыскать того единственного, кого я сейчас по-настоящему хотела видеть.
Глава 32
Выйдя из больничного крыла, я впервые увидела дворец после нападения. Вокруг царил невообразимый разгром. Весь пол был усыпан битым стеклом, весело искрившимся в солнечных лучах. Безнадежно испорченные картины, пробоины в стенах и зловещие бурые пятна на коврах говорили о том, как близко мы все были к гибели.
Я двинулась по лестнице наверх, пытаясь не смотреть никому в глаза. Поднимаясь со второго этажа на третий, я заметила блеснувшую на ступеньке сережку и против воли задалась вопросом, жива ли ее хозяйка.
За то время, что я поднималась по лестнице и шла по коридору, ведущему к комнате Максона, навстречу мне попалось множество гвардейцев. Наверное, это было неизбежно. Видимо, придется докладывать ему о моем появлении. Тогда, может быть, он прикажет им пропустить меня… Как в тот вечер, когда мы познакомились.
Дверь в комнату Максона была открыта, и люди сновали туда-сюда, внося какие-то бумаги и унося тарелки. Подступы к двери охраняли шестеро гвардейцев, и я уже морально подготовилась к тому, что мне не разрешат войти. Но тут один из них заметил меня и сощурился, как будто хотел удостовериться, что я и в самом деле та, за кого он меня принял. Его сосед тоже узнал меня, и они по очереди поклонились, низко и почтительно.
Один из караульных протянул руку:
— Он ожидает вас, миледи.
Я попыталась держаться, как человек, заслуживающий тех почестей, которые они мне оказывали, и распрямила плечи, хотя посеченные руки и обкромсанное платье не слишком этому способствовали.
— Благодарю вас, — кивнула я.