— Потом она попросила оставить ее на две минуты одну — они долго препирались, потом согласились.
Хозяин умолк, глядя на Казанову круглыми встревоженными глазами, — ему было явно неприятно, что он не сумел — или оказался слишком робок — предотвратить случившееся.
— Ну, и что дальше? — спросил Казанова.
— Это, сударь, все. Они уехали — двое сели с ней в карету, точно она была под охраной. А потом мы обнаружили надпись, которую она нацарапала бриллиантом на оконном стекле.
— Отведите меня в ее комнату.
Казанова поднялся вслед за хозяином по безупречно чистой лестнице и прошел по коридору, до противного отдававшему швейцарской аккуратностью.
— Вот ее комната, сударь, — сказал хозяин, открывая дверь, и Казанова остановился на пороге, думая о том, какую долгую муку выстрадала Анриетта, дожидаясь его в этой комнате, в то время как он валялся в постели с донной Джульеттой, какая тревога, отчаяние и горечь от сознания неминуемой смерти затопили ее при виде жестоких мстителей. Опоздай он на день или даже на два — было бы еще не поздно.
Он вошел в комнату, постоял и затем подошел к окну. На одном из квадратиков он прочел сквозь слезы ее последнее послание ему:
«Прощай, моя любовь. Анриетта».