– Вот это да! А Ковалец мается в поисках темы для политинформации! Вы бы, товарищ мичман, рассказали ребятам хоть о себе, хоть о мичмане Горбатове…
– Правильно думаешь, Менков. Рассказать молодежи есть о чем. Кстати, Горбатовых целая династия. Отец нашего лейтенанта, капитан второго ранга, начальником штаба бригады был много лет…
И Сивоус снова мысленно вернулся к тому бою на Кунашире. Так и осталась тайной причина яростного сопротивления японцев на безымянном клочке земли, где ничего не оказалось: ни документов, ни складов – никаких военных объектов… Лишь много лет спустя, году, наверное, в шестьдесят седьмом, завеса чуть-чуть было приоткрылась. У мыса Столбчатого схватили группу нарушителей. Однако главарь успел удрать, а рядовые участники налета истинной цели поиска не знали, и капитан 2-го ранга Горбатов тогда сказал: «Со временем разберемся. Все тайное в конце концов становится явным…»
Плужников назвал это воскресенье днем открытых дверей. Посетители одолели его с самого утра. Жена – не в счет. Мария в лазарете днюет и ночует…
Первым после завтрака явился Харитон Жарких. Вытянувшись на пороге палаты, бравый рулевой четко по-уставному поприветствовал командира и неловко ткнул на тумбочку кулек.
– Это что? – строго спросил Плужников.
– Фрукты. От экипажа… Ребята попросили передать, чтоб поскорее поправлялись.
– Впредь делать этого не разрешаю, – нарочито хмурясь, сказал Плужников. – Отделение рулевых и штурманских электриков уже приняли?
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант. Спасибо вам!..
– Себя благодарите.
Плужников улыбнулся. Это была его идея: поручить Жарких возглавить отделение рулевых. Вальясов решительно возражал. «Рано, – заявил. – Этот разгильдяй доставил всем слишком много хлопот. Он должен до конца прочувствовать свою вину!» Но Плужников достаточно хорошо изучил матроса и был уверен в обратном. Жарких вырос без отца. Ранняя самостоятельность выработала у парня пренебрежение к сверстникам, которых он считал маменькиными сынками. В четырнадцать лет Харитон уже курил и лихо владел «заборной» лексикой. Окончив восемь классов и «девятый коридор», пошел работать. Сперва в велосипедную мастерскую, потому что увлекался гонками, а своей машины не было; потом в магазин грузчиком. Оттуда в ЖЭК – водопроводчиком. Нигде долго не задерживался, предпочитая себя не утруждать, но непременно иметь левый заработок. «Деньги не пахнут», – повторял он от кого-то услышанную фразу.
И покатился Жарких по наклонной плоскости. Имея несколько приводов в милицию, он едва не попал под суд за жульничество. Выручил «сизый Семен» – участковый милиционер. Странный он был человек: возился с дворовой ребятней, будто собственных четверых ему мало. Харитона чуть не за уши вытащил… Подошло время призыва в армию, ребят со двора в погранвойска забрали, а Харитону – от ворот поворот… Что уж там говорил в военкомате «сизый Семен», одному ему известно, только просьбу Жарких удовлетворили. «Ты уж смотри, Харитон, – напутствовал парня участковый, – не подведи меня!..»
И Жарких старался. В учебном центре он, можно сказать, наизнанку вывернулся, а отличником стал. Да и служба началась неплохо. И вдруг случай… Встретились старые дружки, завербовавшиеся на Курилы подработать в период путины. Предложили сходить к знакомым девчатам. Он стал отказываться: увольнение, мол, скоро кончается. Они все же уговорили его. Он решил: «Ладно, побуду недолго». Отправились в женское общежитие. Сначала все было хорошо, но потом – Харитон и не заметил как – между его бывшими дружками и девчонками вспыхнула ссора. Парни стали приставать к девушкам. Те сперва отбивались, пытаясь все обратить в шутку, потом расплакались. Харитон попытался по-хорошему остановить приятелей. Да куда там, те разошлись, удержу нет, да еще над ним потешаются: не моряк ты – баба. И все больше наглели. И тут Харитон не выдержал: вступился за девчат, а заодно и за свою матросскую честь. А кулачки у него пудовые. Вот и досталось кое-кому, да так, что один парень в больницу попал. Харитона забрали в комендатуру. Оправдываться не стал. Виноват – пусть наказывают. Вот его за драку и разжаловали…
Обо всем этом Плужников узнал, разумеется, не сразу. Жарких был скрытен, рассказывать о себе не любил. Да и о чем? Ничего выдающегося в его жизни не случалось, подвигов не совершал, добрых дел – тоже. Но долгие ночные вахты вдвоем с командиром, когда вокруг тишина да море, побуждали иногда к откровенности. То одно вырвется, то другое. Так и сложилась у Плужникова цельная картина нехитрой жизни молодого матроса.
– Присаживайся, – кивнул командир на табурет, откидывая одеяло и опустив ноги в шлепанцы. В темно-синей госпитальной пижаме с белым, подшитым неровной строчкой подворотничком он выглядел домашним и непривычно мягким. – Рассказывай, что там у нас? Как обстановка?
Жарких неопределенно пожал плечами.
– Скорей бы вы возвращались, товарищ капитан-лейтенант, – сказал он, не отвечая на вопрос.
– Боюсь, медицина меня крепко держит, – ответил Плужников и подумал: «Значит, нет мира под оливами?»
Жарких ушел, оставив в душе Плужникова теплое чувство и уверенность, что, назначив Харитона командиром отделения рулевых, он поступил правильно. Вальясов конечно же ошибается. Оказать парню доверие время приспело.
Не успела закрыться дверь за матросом, как в палате появился Бурмин: губы растянуты в улыбке, в глазах – ласка. Он забросал Плужникова вопросами о самочувствии, настроении. Спрашивал, не дожидаясь ответа, и тем временем ловко рассовывал по полкам тумбочки содержимое принесенного в авоське объемистого пакета. Тут были завернутые в промасленную бумагу пирожки, куски торта, баночки, коробочки.
– Люся сама пекла, – радостно сообщил Бурмин.
– Да здесь продуктов на целый флотский экипаж, – засмеялся Плужников.
– Вкуснота, Игорь Александрович, слово даю, – продолжал суетиться Бурмин, игнорируя реплику командира. – Все на чистом сливочном масле. При любой диете годится. Витамины, калории…
Замполит говорил хорошо поставленным голосом и, несмотря на скромные габариты, заполнял собой всю палату. Но выражение глаз, глядевших обычно весело, выдавало сумятицу чувств, тщательно, впрочем, скрываемых.
Плужников насторожился. Прежде всего он подумал о конфликте между Горбатовым и своим преемником. Кое-какие раскаты до лазарета уже докатились, но Плужников терпеливо ждал, как развернутся события. Бурмин мог вполне оказаться между двух огней и не сразу сообразить, какой следует тушить раньше. С одной стороны, известный тебе человек, которому надо бы порадеть. С другой – хоть и врио, а командир! И каждый по-своему вроде прав.
Взгляды замполита на сей счет Плужникову были хорошо известны. Бурмин считал: политработник всегда и во всем должен поддерживать командира, даже если и не согласен с ним. Плужников придерживался иной точки зрения, хотя, конечно, такая позиция замполита была чрезвычайно удобной. Но командир – не безгрешный ангел, и кто, как не замполит, обязан подсказать, поправить, стать противовесом? По этому поводу Плужников однажды в сердцах сказал: «Не будь соглашателем, Владимир Константинович. Хоть бы когда-нибудь поспорил со мной… до крика, до хрипоты… До боли сердечной!..» Сказать сказал, но взгляды Бурмина этим не изменил. Тем более характер…
– Мне же этого вовек не съесть, – взмолился Плужников, когда Бурмин опорожнил авоську. – Я сижу на строжайшей диете…
– Все равно назад не понесу, Игорь Александрович, – замахал руками Бурмин. – Люся так старалась, а я жену ни под каким видом огорчать не могу.
– Спасибо за заботу. И тебе, и Люсе. А теперь выкладывай, с чем пожаловал. Как там молодой командир ведет себя?
– Нормально, Игорь Александрович.
– А помощник?
– С ним все в порядке.
– Не морочь голову, – рассердился Плужников. – давай без психотерапии. Разве между ними любовь да совет?
– Так ведь трения неизбежны, Игорь Александрович. Приноровятся постепенно…
Плужников взглянул на Бурмина: хочет успокоить или ничего не заметил? Уж если Жарких уловил, то замполиту по штату положено.
– Не круги, замполит, – с досадой сказал Плужников. – Кое-что мне известно. Хочу знать подробности.
Бурмин задумался. Он и в самом деле не придавал особого значения соперничеству командира и помощника. Наскакивают друг на друга, как петухи: кто больше знает, кто лучше сделает… Не явно, конечно, но замполит-то видит. Смех, да и только! Ну а что соревнуются, так это для службы полезно. Не далее как вчера, когда Бурмин попробовал уличить Горбатова в грубости, тот вспылил: «Не встревай, – заявил, – меж нами. Сами как-нибудь разберемся. Что касается службы, обещаю полный ажур». И Бурмин, как ни странно, ему поверил. Совершенно очевидно: с тех пор, как ушел Плужников, Михаил переменился, стал более ревностно относиться к обязанностям, болезненно переживает промахи подчиненных. Чем же это плохо?..
Выслушав сумбурно выраженные соображения Бурмина, Плужников подумал: плавает замполит по верхам. Конфликт гораздо серьезней. А вслух сердито сказал:
– Формалист ты, вот что я скажу!
– И вы туда же? – воскликнул Бурмин. – Казенно, шаблонно, а теперь еще и формалист?..
– Значит, я не одинок? – усмехнулся Плужников. – Кто ж тебя еще припечатал?
– Нашлись. Поучать многие любят…
– Не обижайся, лучше подумай: раз не я один говорю, следовательно, что-то есть? Ты хороший человек, Владимир, а до хорошего замполита не дотягиваешь. Обидно, но факт…
Плужников замолчал, а Бурмин вдруг всем нутром ощутил, как предельно сейчас откровенен командир. Вряд ли на корабле между ними состоялся бы такой разговор: обстановка не та, и потому, наверное, важно, крайне важно выслушать, попробовать понять, что ж о нем думают сослуживцы. В политотделе его всегда хвалили, ставили в пример, и разговор с Сивоусом был как гром… Ох и разозлился же он на мичмана! Потом подоспел Вальясов с шуточками под «девятое ребро». Теперь вот командир…