— Кто вы? — спросил Вилли.
— Меня зовут Мануэль, — ответил старик. — Мануэль Фуэнтес.
— У вас такой тон, дон Фуэнтес, как будто это что-то должно мне сказать. Я не знаю никого по фамилии Фуэнтес. Может, вы комик на пенсии? Или местная знаменитость? Тогда разочарую — я не здешний.
— Отсюда не так уж и далеко до Пуэрто-Барриоса, — заметил Мануэль.
Так назывался родной городок Вилли. Место, где он родился и вырос, пока не записался в чертовы миротворцы. Вилли напрягся, и это не прошло незамеченным.
— Спокойнее, капрал, — сказал старик. Он не улыбался, не пытался обернуть свою осведомленность в шутку или напугать, а будничным тоном объяснил: — Знаком с твоей биографией.
— Что нужно? — грубо спросил Брисуэла.
Старик его раздражал не только шляпой, но и поведением. Служба научила сходу определять, кто перед тобой и какого звания, даже не видя знаков различий, — по тону, осанке, движениям. Этот мужчина явно привык командовать на самом высоком уровне.
— Конечно, я расскажу, что мне от тебя нужно, Уильям, — мягко ответил Мануэль. — Знаю, что ты не любишь обиняков, так что скажу прямо: я о тебе знаю все. Вплоть до частоты твоих сердечных сокращений и температуры тела.
— А, я понял. У вас какой-то интрагаджет, который выводит вам на сетчатку инфу, — сообразил Вилли. — Слышал о таких, но сам никогда не видел.
— Это миф, — улыбнулся старик. — То, о чем ты говоришь, появится лет через двадцать. И то поначалу только у избранных. Но в целом ты прав, да. Я, наверное, знаю о тебе больше, чем ты сам.
Вилли, затянувшись сигарой, недоверчиво поднял бровь, и Мануэль шумно расхохотался:
— Каждый раз одно и то же, но, дьявол меня задери, мне не надоедает!
После этого странного восклицания старик рассказал Вилли все, что тот и так о себе знал, а потом добавил то, в чем он сомневался. Например, что Гела Деметрадзе из снабжения запала на него, а вихрастый рядовой Вук Станкович его за это ненавидит, потому что сам в нее влюблен. Что его лучшие друзья — Хайро Моралес, Йошихиру Уэмацу, Леонид Фишелевич, Мария Саар и Рой ван Гардерен, и эта дружба взаимна. Что в печени Вилли завелась нехорошая болезнь, но с ней легко справиться, если обратиться попросить дока внимательно присмотреться к этому органу. Что Вилли очень ловок и силен, но, когда дело доходит до планирования, он склонен довериться Хайро и Леониду. Что Вилли ненавидит арбузы, потому что в арбузных семечках ему видятся личинки насекомых…
Старик рассказывал такие вещи, которые никто не мог знать, даже если бы за Вилли следили с момента рождения. Хотя бы просто потому, что в некоторых вещах Вилли отказывался признаться и себе. Те же арбузы он ел, не показывая отвращения, чтобы не выделяться среди сослуживцев, а ранее, в Пуэрто-Барриосе, — среди друзей.
Когда Мануэль замолчал, Вилли, до того не подававший вида, что слышит правду, как можно равнодушнее протянул:
— Ладно, вы меня убедили, что человек вы странный. Чего хотите?
— Странный… Да, можно и так сказать. Но в первую очередь я старый, Вилли, — ответил старик, впервые назвав его именно так. — Все, чего я хочу от жизни — это покоя, и больше времени проводить наедине с моим правнуком Ренато. Но мир катится в пропасть, а я не хочу, чтобы мой правнук жил в таком мире. Поэтому я здесь и говорю с тобой.
— Война давно закончилась, — сказал Вилли. — В головизоре говорят, что теперь, когда весь мир стал единым и ввели гражданские категории, все будет прекрасно. Заживем как в сказке. По справедливости заживем.
— Люди вообще много говорят. О тебе говорят, что ты отморозок, которому нравится убивать, но за своих товарищей любому глотку порвешь. Другие говорят, что ты так любил Кейси, что хотел застрелиться рядом с ее трупом. Третьи считают, что Вилли Брисуэла — конченый подонок, который бросается на все, что движется, хочет того девушка или нет. Видишь, как много говорят о тебе, и это всего лишь о тебе, одном из многих миллионов миротворцев. Это говорят люди, которые знают тебя.
— Бред.
— Уверен?
— Ну, что-то, может, и правда.
— Вот именно. Больше всего верят лжи, замешанной на правде. Ты жесток к врагам, но убивать не любишь. Ты очень любил Кейси, но стреляться не собирался, ты слишком любишь жизнь. Ты ходок, но всегда нежен и спишь только по обоюдному согласию. Так?
— Откуда вы все это знаете? — не опровергая и не соглашаясь, спросил Вилли.
— Знаю, — ответил Мануэль Фуэнтес. — Как думаешь, те люди, что обещают светлое будущее по головизору, хотя бы сами верят в это?
— Мне откуда знать? Я солдат, а они эксперты и политики. Им по должности полагается разбираться.
— Мир катится в пропасть. Поверь мне.
После всего, что Фуэнтес рассказал ему о нем же, поверить было нетрудно. Не хотелось, ужасно не хотелось очередной пропасти, особенно после Третьей мировой, ядерные последствия которой Брисуэла повидал по всему миру, но все же он поверил. Окончательно и бесповоротно. Старик откуда-то все знает и живет с этим знанием. Вот только при чем здесь Вилли?
Он задал этот вопрос, и тогда истекающий потом Мануэль, обмахиваясь шляпой, указал на дорогущий летающий электрокар, припаркованный в тени испанского кедра, и предложил продолжить общение в более комфортных условиях.
— В мини-баре есть содовая, виски и пиво, — добавил он.
Это склонило чашу весов и заставило Вилли согласиться.
Электрокар взлетел, стоило двери захлопнуться.
В часть Вилли вернулся только вечером, когда его сослуживцы возвращались с успешной операции. Вернулся очень задумчивый, и на подначки товарищей ничего не отвечал. Занял койку, накрыл голову подушкой и погрузился в мысли.
Мануэль Фуэнтес рассказал о себе. Старик был птицей высокого полета, хотя, как и Вилли, начинал со дна трущоб Медельина на побегушках Картеля. В те времена еще не Объединенного, но одного из. Карьера его шла в гору, деньги лились рекой, женщины сами вешались на шею, а среди коллег Фуэнтес пользовался уважением. Босс выделял его и прочил ему свое место.
Однако в 2018 году Мануэль ощутил божественное присутствие. Так и сказал, правда, потом добавил: «На деле оказалось немного иначе, но сейчас ни к чему грузить тебя излишними подробностями, Вилли».
Собственно, это самое «божественное присутствие» так и осталось с Мануэлем, из-за чего он, сам бывший наркобарыга, начал бороться с Картелем.
Потом в его жизни кое-что произошло. Старик не рассказал, что именно, а Вилли не стал расспрашивать, увлеченный историей. В результате Мануэль познакомился с людьми, похожими на него. Эти люди так же, как он, знали или владели возможностью откуда-то вытягивать информацию, недоступную остальным, но ощущали эти способности иначе. Не как божественное присутствие, но все же как что-то неземное.
«Типа оракулов?» — поинтересовался Вилли, и Мануэль, подумав, признал, что да, вроде оракулов. Но с более обширными возможностями.
Когда старик рассказывал, что прекращение Третьей мировой и введение гражданских категорий — заслуга этих людей, включая Фуэнтеса, Вилли подумал, что тот брешет, как свойственно старым никчемным алкоголикам, травящим байки о своей былой славе. Подумал, но только в тот момент. После услышанного дальше он так думать перестал.
«Сразу скажу, Вилли, что вся эта система гражданских категорий в текущем виде никуда не годится, — сказал Мануэль. — Она порочна и ущербна, в ней множество уязвимостей, которые использует элита, но это меньшее зло. Мир должен пройти через этот непростой период, чтобы стало лучше. Иначе… Иначе лет через десять грянет апокалипсис».
Люди, с которыми Мануэль начал работать, показались Вилли безумной сектой фанатиков, каковых было много в последние годы. Все они предвещали Судный день, Киямат или Рагнарёк — неважно, как именно они называли конец света — и были уверены, что именно они правы.
Однако фанатик фанатику рознь. В репутации друзей Мануэля было сложно усомниться. Йована Савич — бывшая первая ракетка мира и нобелевский лауреат. Ола Афелоби — сильнейший математик современности, о котором слышал даже Вилли, прямо говоря, не большой фанат какой-либо науки вообще. О самом Мануэле Фуэнтесе и Вячеславе Заяцеве Вилли почти ничего не слышал, зато каждый знал о корпорации «Доброе дело», оба были членами ее совета директоров еще до войны. Как и о Кире Панфиловой, основательнице корпорации.
Имя Майка Хагена старик назвал последним. Вилли не знал, кто это, но уже после разговора с Мануэлем пробил сеть и выяснил, что Хаген в молодости был чемпионом мира по боям без правил, а потом возглавил новую компанию, в которой все эти люди работали вместе. Компания называлась «Сноусторм».
И вот эти люди, как оказалось, видели и знали. Видели варианты будущего и знали, что предпринять, чтобы будущее было… нет, не светлым, не прекрасным, а хотя бы лучшим из всего, что грозило. «И если удастся пройти этот период без больших потерь, — сказал Фуэнтес, — то у наших праправнуков будет надежда на лучшее будущее. Им, правда, грозит кое-что пострашнее, но это уже их забота. Им жить, им и выбирать, как двигаться дальше».
Главное, что вынес для себя Вилли из этой беседы: миру наступил бы каюк, если бы не эти «оракулы». Верить этому или нет, он подумает позднее, а в тот момент просто принял новые знания как данность. Людям придется пройти через четверть века тотального расслоения, разделения на граждан и неграждан, полезных и бесполезных, важных и неважных людей, чтобы у человечества был шанс доковылять до определенной точки в истории, после которой все медленно, но неотвратимо начнет меняться к лучшему.
«Это очень важно — то, что я расскажу тебе дальше, — проговорил Мануэль. — Потому что если мы придем к этой точке в раздрае, неподготовленными, то на всей планете можно будет поставить крест». С этого момента Вилли слушал его еще внимательнее, хотя, казалось, куда уж больше.
О будущем старик говорил туманно, а когда раздраженный этим Вилли выразил свое негодование и потребовал ясности, Фуэнтес объяснил, как любое слово о будущем может это самое будущее поменять в худшую сторону.