Мы не могли предвидеть этого, но перенос сознания погубил их физические тела. Когда процесс загрузки, занявший сорок часов, завершился, они погибли. Сознания оказались намертво заперты в бета-мире.
— Минутку! — воскликнул Иен. — Получается, сервера, на которых расположен бета-мир Дисгардиума, находятся в этом вашем вселенском инфополе?
— Можно сказать, что вселенское инфополе и есть один всеобъемлющий сервер, оно пронизывает всю вселенную, — ответил Хаген. — Суть проекта «Пилигрим» была в том, чтобы позволить людям сбежать в Дисгардиум тогда, когда это останется единственным спасением. И сделать это возможным, особенно в свете новых событий, может только один человек.
И посмотрел на меня.
[1] Подробнее об этих событиях рассказано в трилогии Данияра Сугралинова «Level Up».
Глава 6. Ловцы душ
Смутившись внимания, но пока еще толком не осознавая сказанного, я огляделся. От роскоши кают-кампании перехватывало дыхание: стены были украшены гобеленами и картинами известнейших художников настоящего и прошлого, а сидели мы за столом из голубого мрамора на стульях, обитых мягкой кожей, и помещение заливал теплый золотой свет. И от этого великолепия меня замутило — настолько не вязалось оно с Калийским дном, где мы жили, пока его не стер с лица земли ядерный взрыв. А потом затошнило и от обстановки, и от искусственной гравитации, и от лиц тех, кто сидел со мной за одним столом, вдруг показавшихся уродливыми.
Хотя главной причиной, конечно, было другое — слова Хагена о том, что спасение человечества зависит от меня. Сказано это было так буднично, без всякого пафоса, что наверное потому и не дошло до меня сразу. А когда дошло, я пришел в ужас.
Если бы Хаген и остальные чуть дольше сосредоточили на мне внимание, я бы не выдержал и попытался сбежать. Или закрыл бы лицо руками, потому что жар, приливший к щекам и раскаливший уши, поглотил меня, сковал волю, растворил в себе. Но на мое счастье, Хаген отвернулся, начал что-то говорить о сознаниях бета-тестеров, и бежать мне не пришлось.
Впрочем, я не смог бы уйти, даже решившись на это. Мои руки затряслись, в горле пересохло, а ноги дрожали так, что вне моих сил было успокоить их, они самопроизвольно приподнимались на носках, пятки стучали о пол, колени — о нижнюю поверхность стола, мне стало трудно дышать, появившийся гул в ушах начал нарастать…
…и внезапно все резко потемнело и стихло. Открыв глаза, я увидел обеспокоенного Майка, положившего руку мне на лоб. За его спиной маячили встревоженные лица остальных — дяди Ника, Денизы, Юрия, Зорана, Иена, Дениса и Гая Бэррона.
— Как ты себя чувствуешь, Алекс? — спросил Хаген.
Я прислушался к себе — под ложечкой все еще сосало, но сердце успокоилось, жар спал, дрожь поутихла.
— Нормально, — кивнул я, прикрыв глаза, и попытался подняться.
— Пока полежи. — Обернувшись, Майк предложил остальным: — Продолжим общение здесь, пока Алекс окончательно не успокоится.
Возражений это не вызвало. Восемь человек встали вокруг меня. Дядя Ник нашел мою руку и крепко сжал ее.
— Что случилось? — спросил я.
— У тебя была паническая атака, — ответил Майк. — Это моя вина. Посчитал, что после всех испытаний, через которые тебе пришлось пройти, ты справишься и с этой информацией. Даже глобальное инфополе показывало практически стопроцентную вероятность, что твоя психика справится с новыми знаниями и грузом ответственности, который, ты уж прости, Алекс, мы на тебя возложили. Будь иначе, поверь, я бы не стал нагружать тебя этим вот так сразу…
— И все-таки следовало включить немного здравого смысла, мистер Хаген! — недовольно заметил дядя Ник. — Мальчик едва закончил школу, а вы…
Хаген что-то ему ответил, но я слушал вполуха. У меня никогда не было панических атак, но что это такое, я знал хорошо — доводилось видеть у мамы с папой. В наше время, когда каждый год приходится доказывать, что занимаешь свое место в социальной иерархии по праву, панические атаки случаются с каждым, кроме, пожалуй, аристо. Хотя и у них тоже, только по другим поводам.
И вот случилась и у меня. Поздравляю, Алекс, теперь ты точно взрослый. Вот только повод для этого посерьезнее, чем у родителей. Они переживали за себя и своего ребенка, за будущее семьи, а меня просто поставили перед фактом: спасение человечества в моих руках. И ничего, Алекс, что ты всего лишь школьник, которого унижали, ставили против всех, пытались убить или выкрасть, не говоря уже о ставших привычными смертях и пытках в исполнении мобов Бездны, Девятки, тирана Баала, «Детей Кратоса». Это были лишь, мать вашу, испытания! Которые подготовили тебя к настоящим свершениям!
Минутку… В этот момент прозрения до меня наконец дошло! Между тем, через что пришлось пройти мне, и тем, через что проходит человечество со всеми этими гражданствами и негражданствами, гражданскими тестами и категориями, явно прослеживается связь — отцы-основатели «Сноусторма», один из которых сейчас стоит рядом, положив сухую крепкую ладонь мне на лоб. Да по какому праву они взяли на себя такую ответственность?!
Я невольно зарычал и окатил собравшихся таким сконцентрированным сгустком злости, что его ощутили. Хаген, который что-то говорил, сбился, посмотрел на меня с недоумением, потом, видимо, что-то увидел в своем нейроинтерфейсе и обратился ко мне:
— Прежде, чем наговоришь то, о чем позже тебе самому будет неловко, выслушай меня, Алекс. Что скажешь?
— Какой у меня выбор? — устало произнес я. — Говорите.
— Мыши, Алекс.
— Что мыши?
— В прошлом веке провели эксперимент с мышами. Откровенно говоря, на этих бедных животных провели тысячи тысяч экспериментов, но один из них, названный «Вселенная-25»… О, он на многое открыл глаза ученым того времени, но не в их силах было хоть как-то повлиять на человечество, а потому…
— Мистер Хаген, — встрял Юрий Серебрянский. — Боюсь, Алекс не знаком с сутью эксперимента.
В который раз за последний час услышав об экспериментах — на мышах, на людях, на самом Хагене руками инопланетян и на нас руками самого Хагена — я истерично расхохотался:
— Да вы достали своими экспериментами! Ха-ха-ха!
Это была форменная истерика, и удивительно, что я, осознавая это, никак не мог остановиться и продолжал смеяться как умалишенный. Наверное, сказалось все пережитое — тесты, пытки, часы забвения под Мимикрией в виде валуна или меча, ядерный взрыв, лучевая болезнь, невероятные истории Хагена. Как сказал бы дядя Ник, у меня протекла крыша.
Я указывал пальцем на Хагена, хохотал и, захлебываясь слюнями, повторял: «Эксперимент! Эксперимент, мать вашу! В бездну ваш эксперимент! Мы все мыши! А-ха-ха! Мы-ы-ыш-и-и-и! Мы! Все! Мыши мы все-е-е-е! Мы…»
И заткнулся, почувствовав, как хорошо вдруг мне стало, как накатила целительная зеленая волна, как прокатилась по всем моим клеткам, вычищая кровь и сосуды от лишних гормонов. Ощутил, как воспаленные нейроны и синапсы встают на место, как с плеч, души и сердца незримая ласковая дружеская рука снимает невыносимый груз.
Мои глаза наполнились слезами от хохота, но чья-то нежная ладонь стерла их и провела ладонью по щеке:
— Ты в порядке, мальчик.
Она убрала руку, и я чуть не заплакал — теперь уже от другого: мне не хотелось, чтобы Дениза Ле Бон убирала ее. И то ли почудилось, то ли действительно я заметил тающие в воздухе изумрудные нити, связующие ее пальцы и мою щеку.
Будто поняв, что мне очень не хочется расставаться с ней, Дениза встала рядом, погладила меня по голове, мягко поцеловала в щеку и прошептала, обжигая дыханием ухо:
— Тебе неведом страх, ибо преобразуешь ты его во внутреннюю силу, ты питаешься страхом, ты создаешь и созидаешь, и щедро делишься силами с другими, а они несут груз вместе с тобой. Ты не один, Алекс Шеппард. Мы с тобой. Я с тобой.
Сказав это, она вернулась на место под слегка недоуменными взглядами остальных. Единственным, не выглядевшим удивленным, был Майк Хаген, который, по всей вероятности, что-то знал об особых талантах Денизы. Глянув на нее, он кивнул, потом вопрошающе посмотрел на меня.
— Я в порядке, мистер Хаген, — сказал я. — Давайте вернемся за стол. И что там за эксперимент с мышами?
Спросив это, я перевел взгляд на Денизу, пытаясь понять, что у нас с ней произошло? Она что-то сделала, но что? Что-то, отчего я почувствовал: мы с ней — единое целое, две слившиеся половинки, и такого ощущения у меня не было даже на пике блаженства в постели с Ритой. Кто такая Дениза Ле Бон? Вопрос вспыхнул в голове и угас, меня это перестало беспокоить, словно чудесные исцеляющие руки Денизы — обычное дело.
Видимо, в том, что я в порядке, полной уверенности у них не было, потому что в кают-компанию мы возвращались так: Зоран и дядя Ник вели меня под руки, Серебрянский перед нами пятился спиной вперед, готовясь броситься и подхватить, если я буду падать, сзади шли остальные, а Хаген рассказывал об эксперименте «Вселенная-25».
Суть этого эксперимента, продолжавшегося три года, была в том, что группе здоровых мышей устроили райские условия жизни — в просторном помещении поддерживали комфортную температуру, обеспечили обилием еды и питья, животных оградили от болезней, вирусов и паразитов.
Мышки поначалу активно размножались и заселяли пространство. Райская жизнь им, очевидно, нравилась, у них увеличилась продолжительность жизни, они радовались ей, создавали семьи и плодились. Популяция удваивалась каждые полгода.
Сменялись поколения, и с каждым новым что-то сначала неуловимо, а потом и все более заметно изменялось. Самки, родившиеся в этом мышином раю, отказывались вить гнезда и предпочитали уединение. Если потомство все же появлялось, его съедали взрослые. Самцы, прозванные экспериментатором «красивыми», отказались от спаривания, защиты самок и конфликтов и все свободное время чистили шерстку. Часто мыши впадали в необъяснимую агрессию и беспричинно ранили своих собратьев, изгоняя их в самые малопригодные для жизни участки.