В части II у нас иная задача. Если ранее мы искали единство в многообразии, то теперь мы попытаемся очертить границы этого многообразия. Соответственно и действовать будем иначе. Мы попытаемся выявить и проследить основные потоки в русле христианства первого и второго поколений, чтобы понять: как христианство развивалось в I в., и как христиане I в. реагировали на события в христианстве и вокруг него. С поправками на вышесказанное наше исследование удобно разбить на разделы: иудеохристианство (гл. XI), эллинистическое христианство (гл. XII), апокалиптическое христианство (гл. XIII) и раннее католичество (гл. XIV). Это исследование единства и многообразия в Новом Завете неизбежно ставит множество вопросов о статусе самого Нового Завета в христианстве, а потому в Заключении мы поговорим о значении наших разработок для идеи новозаветного канона и его авторитета для современных христиан (гл. XV).
Часть первая.Единство и многообразие?
II. Керигма или керигмы?
§ 2 Введение
В Новом Завете проповедь играет фундаментально важную роль. Общественное служение Иисуса регулярно описывается как проповедь. В Деяниях Апостолов именно проповедь всегда приводит к обращению. Посредством проповеди благовествовал Павел. Иоанн также связывает "слово" с "Духом" как воссоздающей силой Божьей. В Послании Иакова и Первом послании Петра проповедуемому слову приписывается духовное возрождение. Таким образом, евангельское провозвестие (или керигма, говоря современным научным языком) — одно из ключевых областей для исследования.
Проще говоря, перед нами стоит проблема: можно ли говорить о "новозаветной керигме"? Или скорее о новозаветных керигмах? Существовало ли на заре христианства единое и нормативное выражение благовестия? Или было много разных выражений благовестия, ни одно из которых не могло претендовать на исключительность, ибо все они были благовестием?
Прежде всего надо разобраться с дефиницией. Слово "керигма" имеет два значения: содержание проповеди и акт проповеди (ср. Рим 16:25; 1 Кор 1:21 и 2:4, где оба значения возможны). В полемике о новозаветной керигме Ч. Г. Додд фокусировал внимание на керигме как содержании, а Р. Бультман — на керигме как проповеди[104].
В своей известной работе "Апостольская проповедь и ее развитие"[105] Додд, опираясь на анализ речей в Деяниях и Павловых посланиях, наметил ядро первоначальной керигмы следующим образом:
Пророчества исполнились, и явление Христа ознаменовало начало нового Века.
Он родился от семени Давидова.
Он умер по Писаниям, чтобы избавить нас от нынешнего злого века.
Он был погребен.
Он воскрес в третий день, по Писаниям.
Он вознесен по правую руку Бога как Сын Божий и Господь живых и мертвых.
Он вновь придет как Судья и Спаситель людей (р. 17).
Додд называет это "достаточно четким и ясным наброском апостольской проповеди" (р. 31). Он понимает, что "в Новом Завете присутствует огромное разнообразие в интерпретациях, которым подвергается керигма", но в равной степени убежден: "Во всякой такой интерпретации существенные элементы первоначальной керигмы никогда не упускаются из виду… Новозаветные тексты, при всем своем многообразии, формируют единство в своем провозвестии единого Евангелия" (р. 74). Позиция Додда ясна: несмотря на многообразие, есть нечто, что он может назвать "керигмой", "единым Евангелием".
С другой стороны, так называемые керигматические богословы преимущественно фокусируют внимание на керигме как проповеди, на акте провозвестия в непосредственности настоящего, а не на рассказе о том, что возвещалось в прошлом. По мнению Бультмана, керигма —
это не просвещающее мировоззрение, полное избитых истин, не обычный исторический отчет, который, подобно репортажу, напоминает публике о важных, но прошлых событиях. Скорее… по своему характеру, это личное обращение, адресованное каждому индивидуально; оно ставит человека перед вопросом, делая проблематичным его самопонимание и требуя от него решения[106].
Поскольку Бультман опирается на использование слова "керигма" в Новом Завете, его позиция имеет прочное основание; ибо в некоторых из семи случаев употребления оно скорее всего относится к акту проповеди (особенно Мф 12:41/Лк 11:32; 1 Кор 15:14), и ни разу нет точной ссылки на содержание. Поэтому сразу отметим важный момент: в Новом Завете керигма, видимо, включает идею провозвестия в конкретное время и в конкретном месте. Одним словом, керигма всегда связана с конкретной ситуацией, — в некотором смысле даже обусловлена обстоятельствами, ее вызвавшими. Поэтому очень проблематично, что керигму можно просто абстрагировать от этих разных контекстов в качестве фиксированной формулы, которая без перемен и модификаций будет работать в любой ситуации. Отсюда вопрос: можно ли найти в Новом Завете абсолютную форму керигмы? Или она всегда будет в какой‑то мере относительной? И если да, насколько относительной? Лежит ли в основе различных форм общий элемент, пусть даже по–разному понимаемый и выражаемый? Следует отметить, что Бультман, подобно Додду, говорит о "керигме" с определенным артиклем. Но насколько это правомерно? И керигма или керигмы? Одно благовестие или много благовестий?
Решая этот вопрос, очень легко не увидеть за деревьями леса. Поэтому лучше не спешить приступать к анализу конкретных текстов, а сосредоточиться на более широкой картине. В этой главе мы проведем как бы аэросъемку важнейших провозвестий в Новом Завете, вычленяя характерные черты каждой керигмы, а не пытаясь дать полностью взвешенный анализ целого. Конечно, полученные в результате такого метода результаты можно рассматривать лишь как первое приближение, но зато к концу главы мы более ясно увидим: многообразие новозаветных текстов — один из важнейших факторов в нашей оценке христианства I в.; оно было многогранно и многосторонне. После этого, установив, что у нас есть достаточные основания для исследования, мы перейдем к гораздо более тщательному и детальному анализу.
§ 3 Керигма Иисуса
Все три синоптических Евангелия[107] кратко резюмируют суть общественного служения Иисуса как "проповедь евангелия Божия" (Мк 1:14), "проповедь евангелия Царства" (Мф 4:23; 9:35), "благовестие Царства Божьего" (Лк 4:43; 8:1; 16:16). Ключевое слово здесь — "Царство Божие", ибо и Марк далее определяет Иисусову проповедь в категориях "Царства Божьего": "Исполнились сроки, и близко Царство Божие; кайтесь и веруйте в Евангелие" (Мк 1:15). Это предложение вмещает в себя все главные черты Иисусовой керигмы.
3.1. "Близко Царство Божие" (Мк 1:15; Мф 10:7; Лк 21:31). Здесь "Царство Божие" обозначает проявленное владычество Бога, чье вмешательство положит конец истории мира сего, как мы его знаем, и начало — суду над ним (Мф 10:15/Лк 10:12; Мф 24:37–44/Лк 17:26–36). Царство рядом, оно наступит еще при жизни современников Иисуса (Мк 9:1; 13:28–30; Мф 10:23). Вот почему "нищие" блаженны: они принадлежат грядущему Царству (Лк 6:20/Мф 5:3), когда Бог исправит всякую человеческую несправедливость (Лк 16:19–31; 18:7сл.; Мф 23:33). Это — благовестие "нищим" (Мф 11:5/Лк 7:22; Лк 4:18). Именно об этом Иисус учит молиться своих учеников: "Да придет Царство твое" (Мф 6:10/Лк 11:2).
Близость владычества Божьего в конце времен предельно заостряет вызов, заключенный в Иисусовой керигме. В свете грядущего Царства люди должны решать, причем решать срочно. Вот почему среди притч Иисуса (одной из самых характерных для него форм проповеди) мы находим ряд притч кризиса, где громко и ясно звучит нота предупреждения: особенно притча об отсутствующем домовладельце, к чьему возвращению слуги должны быть готовы (Мк 13:34–36; Лк 12:36–38; Мф 24:42, 45–51/Лк 12:42–46); притча о неожиданном приходе вора (Мф 24:43сл./Лк 12:39 сл.); притча о десяти девах (Мф 25:1–12). См. также Мк 13:14–20 (и ниже §§ 18.3, 67.2).
То, что эти ожидания не сбылись (по крайней мере очевидным образом), всегда было проблемой для христианского богословия (см. ниже §§ 7.2,50.3). Однако надо признать: идея близости Царства Божьего была частью Иисусовой керигмы. Иначе мы просто будем закрывать глаза на один из ключевых и характерных моментов его публичной проповеди (подробнее см. § 67.2). Однако еще более характерной для его керигмы была весть о том, что Царство Божье в каком‑то смысле уже реализуется через его служение.
3.2 "Исполнились сроки". Согласно синоптикам, Иисус возвещал: владычество Божье, которое должно наступить в конце времен, уже проявляется через его слова и дела. Осуществляется долгожданная надежда на мессианскую эпоху (Мф 11:5/Лк 7:22; Мф 11:11/Лк 7:28; Мф 11:12/Лк 16:16; Мф 12:41сл./Лк 11:31сл.).
Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат; ибо истинно говорю вам: многие пророки и праведные желали видеть то, что вы видите, и не увидели, и слышать то, что вы слышите, и не услышали
Говоря конкретнее, Царство — уже посреди слушателей Иисуса (Лк 17:20сл.); связывание сатаны ожидалось в конце века сего, но Иисус говорил, что сатана уже терпит поражение (Мк 3:27; Лк 10:18); власть Иисуса над злыми духами в экзорцизмах доказывала, что Царство Божье уже пришло на слушателей (Мф 12:28/Лк 11:20).
Аналогичную тему исполнения мы встречаем в нескольких притчах Иисуса: образ брачного пира (Мк 2:18сл.); притчи о новых заплатах на старую одежду и новом вине в старых мехах (Мк 2:21сл.); притчи о скрытом в поле сокровище и драгоценной жемчужине (Мф 13:44–46); метафора урожая последних времен (Мф 9:37сл./Лк 10:2).
Противоречие в Иисусовом провозвестии о Царстве между исполнившейся надеждой и предстоящей развязкой — еще одна проблема новозаветного богословия. Проще всего она объясняется тесной взаимосвязью между этими двумя элементами в понимании Иисусом своей миссии. Уверенность, что Божье владычество последних времен уже проявляется в его служении, несла с собой убежденность: окончательная его реализация — не за горами (см. далее ниже §§ 45.3, 50.5).
3.3 "Кайтесь и веруйте в Евангелие". Синоптики резюмируют отклик, которого Иисус ждал от слушателей, двумя словами: кайтесь, веруйте. Важность покаяния отмечена в нескольких отрывках (Мф 11:21/Лк 10:13; Мф 12:41/Лк 11:32; Лк 13:3, 5; 15:7,10; 16:30). То, что имеется в виду призыв к чему‑то радикальному, к полной переориентации жизни и взглядов, видно из некоторых притч, особенно из притчи о блудном сыне (Лк 15:17), а также из нескольких встреч Иисуса — особенно с богатым юношей (Мк 10:17–31) и Закхеем (Лк 19:8). Еще больше об этом говорит призыв Иисуса к ученикам обратиться и стать как дети (Мф 18:3; Мк 10:15/Лк 18:17).
Другая сторона этого детского упования на Бога — вера. У синоптиков о вере обычно говорится в связи с чудесами; по словам Иисуса, открытость для силы Божьей делает чудо возможным (Мк 5:36; 9:23сл.; Мф 9:28); Иисус хвалит веру, стремящуюся к полноте (Мк 5:34; 10:52; Мф 8:10/ Лк 7:9; Мф 15:28; Лк 7:50; 17:19; см., напротив, Мк 6:5сл.). Отметим, что нигде Иисус не требует веры в себя. Он ждал иной веры, веры в действующую через него силу Божью последних времен. Здесь мы столкнемся с еще одной проблемой, когда будем сравнивать весть Иисуса с послепасхальной керигмой (см. ниже §§ 7.2, 50.4).
3.4. В ответ на покаяние и веру Иисус предлагал участие в Божьем владычестве последних времен и его дары. "Блаженны нищие, ибо ваше есть Царство Божие" (Лк 6:20; Мф 5:3). Среди этих даров — прощение и милость (Мк 2:5; Лк 7:36–50); об этом же говорят некоторые притчи, например о гигантском долге и немилосердном должнике (Мф 18:23–35 — "Царство подобно…"), о двух должниках (Лк 7:41сл.), о мытаре и фарисее (Лк 18:9–14), о блудном сыне (Лк 15:11–32).
В своем служении Иисус воплощал эти прощение и милость, характерные для Царства последних времен, особенно в братских трапезах.
Эти собрания, из которых Иисус никого не исключал (даже явных грешников), выражали суть его вести, ибо предвещали мессианский пир будущего века (Лк 14:13,16–24). Отсюда и Мк 2:17: "Я пришел призвать [на брачный пир] не праведных, но грешных" (см. также ниже § 37.2). В число его близких учеников входило два–три сборщика податей и бывшие проститутки. Вот почему его уничижительно называли "другом мытарей и грешников" (Мф 11:19/Лк 7:34; Лк 15:1сл.; 19:7).
3.5 Наконец, отметим этическое следствие Иисусовой вести. В мире, где письменный (а постепенно и устный) закон определял все человеческие взаимоотношения, как с Богом, так и с другими людьми (см. ниже § 16.1), весть Иисуса была простой, но революционной. Он учил, что требования Бога радикальны и касаются самых сокровенных тайников человеческих мотиваций (Мф 5:21–32). Соответственно жить только на уровне правил и установлений — значит уклоняться от исполнения воли Божьей (Мк 7:1–23); покаяние, которого ждал Иисус, предполагает серьезное отношение к этой заповеди (Мф 23:26). В то же время суть того, что хочет Бог от человека, Иисус свел к одному слову — "любовь". Самая первая и великая заповедь — "Возлюби Бога твоего всем сердцем твоим… и возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мк 12:28–31); все препятствующее выражению этой любви, даже сам закон, нужно отставить в сторону и проигнорировать (Мф 5:38–48).
3.6 Резюме. Характерные черты керигмы Иисуса заключаются в следующем:
1. Весть о Царстве Божьем, одновременно о его близости и нынешнем присутствии; себя Иисус считал орудием этого владычества последних времен, но Он не выдвигал себя в качестве содержания своей керигмы.
2. Призыв к покаянию и вере перед лицом силы и заповеди Божьей последних времен; сам Иисус не был объектом веры.
3. Весть о прощении и участии в мессианском мире нового века (с этическим следствием — любовью).
§ 4 Керигма в Деяниях
Мы уже обрисовали вкратце суть керигмы, как ее описывал Додд преимущественно на основании проповедей в Деяниях. Однако здесь наша задача, в отличие от задачи Додда, состоит не в том, чтобы реконструировать провозвестие первоначальных церквей. У нас она проще: мы возьмем проповеди в Деяниях как образец представлений Луки о керигме первых верующих и отметим ее специфические особенности. Об их исторической ценности у нас еще будет возможность поговорить впоследствии, при более глубоком анализе. Сейчас же зададимся простым вопросом: какой изображают первохристианскую керигму Деяния?
4.1 Иисус возвещал Царство. Проповеди в Деяниях возвещают Иисуса. Иисус стал содержанием вести; вестник превратился в возвещаемого. Причем основной упор делается на воскресение Иисуса; снова и снова мы видим его как основной пафос вести, как евреям, так и язычникам (напр., 2:24–32; 4:1сл., 33 — резюме; 10:40сл.; 13:30–37; 17:18, 30сл.). Как мы увидим, это совпадает с эмфазой в вести, унаследованной и переданной Павлом (см. ниже § 5), но резко контрастирует с вестью Послания к Евреям, где воскресение появляется лишь в последний момент, в завершающей доксологии (Евр 13:20).
Напротив, проповеди в Деяниях практически не обнаруживают интереса к историческому Иисусу: о его служении почти не упоминается; единственное исключение составляют 2:22 и 10:36–39. Более того, эти проповеди содержат очень мало аллюзий на весть и учение самого Иисуса (см., однако, 8:12; 14:22; 19:8; 20:25, 35; 28:23,31). Поэтому сразу возникает ключевой вопрос: существует ли какое‑то единство, какое‑то преемство между Иисусовой проповедью о Царстве и вестью Деяний о воскресении Иисуса?
4.2 Одно из важных следствий акцента на воскресение — полное отсутствие в проповедях Деян всякого богословия смерти Иисуса. О его смерти упоминается, но просто как о факте (обычно в связи с ответственностью иудеев). Этот исторический факт не интерпретируется (2:23, 36; 3:13–15; 4:10; 5:30; 7:52; 10:39; 13:27сл.). Нигде не сказано, например, что "Иисус умер ради нас" или "за наши грехи"; ни из чего не видно, что смерть Иисуса была жертвой. Несколько кратких аллюзий на Иисуса как Раба (из Второисайи) развивает тему оправдания последующих страданий, но не указывает на искупительный характер страданий (3:13,26; 4:27,30; аналогично 8:30–35). Сходным образом аллюзия на Втор 21:22сл. в Деян 5:30 и 10:39 ("повесив на древе" — ср. 13:29), очевидно, предназначена (Лукой) подчеркнуть позор и поношение Иисуса и тем самым связана с мотивом унижения–оправдания; выводить отсюда богословие Гал 3:13 — значит вычитывать из текста больше, чем позволяет добросовестная экзегеза[108]. Даже 20:28 ("церковь Господа — или Бога, — которую он приобрел себе кровью своею"), в строгом смысле не являющееся частью евангелического провозвестия, звучит весьма туманно и загадочно. Одним словом, керигма проповедей в Деяниях не содержит эксплицитного богословия смерти Иисуса.
Здесь опять мы видим поразительную вариацию, ибо искупительный характер крестной смерти Иисуса — одна из основных черт Павлова благовестия (Рим 3:25; 1 Кор 15:3; 2 Кор 5:14–21), а также 1 Петр и Евр, не говоря уже о Мк 10:45. Действительно ли такой была первоначальная керигма, или таково лишь богословие Луки, не вполне ясно. В пользу последней возможности говорит наличие фразы "за грехи наши" в 1 Кор 15:3, а также тот факт, что Лука пропускает Мк 10:45 или, во всяком случае, предпочитает существенно иную версию данного речения (Лк 22:26)[109]. Одно из возможных объяснений: Лука находился под некоторым влиянием иудаизма диаспоры, где была тенденция затушевывать понятие искупления через жертву[110]. Как бы то ни было, относительно керигмы проповедей в Деян нужно сказать следующее: она не содержит богословия креста и не делает попыток приписать смерти Иисуса определенное искупительное значение. Соответственно перед нами еще один важный элемент многообразия внутри различных керигм, содержащихся в Новом Завете.
4.3 В проповедях Деян полностью отсутствует конфликт между исполнением и скорым завершением, который столь выделялся в проповеди Иисуса о Царстве и который также силен в посланиях Павла (см. ниже §5). Интересно, сколь малую роль играет парусия (второе пришествие Иисуса), ближайший эквивалент грядущего Царства в вести Иисуса. Ощущение скорой развязки еле заметно в формулировке Луки в Деян 3:20сл., а день суда выглядит достаточно отдаленной угрозой и, уж конечно, не скорым кризисом, как думал сам Иисус (10:42; 17:31; 24:25). Отсутствует и сильный мотив реализованной эсхатологии, убеждение, что последние дни уже настали (вопреки Додду; см. выше § 2); его можно найти лишь в 2:15–21 и 3:24. Здесь контраст просто поразителен. Ибо, как мы видели, одним из важных элементов Иисусовой вести было одновременно присутствие даров последнего времени и скорое наступление Царства (см. выше §3.1, 2). Аналогичным образом Павел был убежден: воскресение Иисуса и дар Духа были началом (первыми плодами) урожая последних времен (1 Кор 15:20, 23; Рим 8:23); большую часть своего служения Павел проповедовал близость парусии и конца (1 Фес 1:10; 4:13–18; 1 Кор 7:29–31). Особенно примечательно то, как в 1 Кор 16:22 он воспроизводит арамейский возглас ранней церкви: "Маранафа!" ("Господь наш, гряди!"). Не приходится сомневаться, что и у первых общин в Иерусалиме и Палестине было такое чувство эсхатологического горения и неотложности. Более того, как мы увидим далее, общность имущества, описанная Лукой в Деян 2 и 4, лучше всего объясняется как выражение этой эсхатологической восторженности: собственность продают, не задумываясь о том, что год спустя потребуются деньги, — ибо Христос вернется раньше (см. ниже §§ 51.1, 67.3). Неизбежный вывод: Лука замалчивает или игнорирует этот элемент ранней керигмы, возможно, потому, что с течением времени и задержкой парусии он стал менее уместным (см. ниже § 71.2).
4.4 Несмотря на большой временной промежуток, открывшийся между воскресением и парусией Иисуса, и на акцент на воскресение Иисуса, Деян не приписывают прославленному Иисусу практически никакой роли, — за исключением дарования Духа на Пятидесятницу, начала этой новой эпохи в истории спасения (Деян 2:33), а также его функции судьи в конце (10:42; 17:31). Иисус, очевидно, понимался как санкция тех, кто действовал "от имени Иисуса" (2:38; 3:6; 4:10, 30; 8:16; 10:48; 16:18; 19:5 — и ср. 9:34); он появляется в ряде видений (7:55сл.; 9:10; 18:9; 22:17сл.; 23:11; 26:16, 19), но нигде мы не видим того сильного чувства единства между верующими и прославленным Господом, которое отличает весть Павла и Иоанна[111]. В частности, взаимосвязь между прославленным Господом и Святым Духом, о которой столь чутко говорят Павел и Иоанн (Рим 1:3–4; 8:9–11; 1 Кор 12:3–13; 15:45; Ин 14:15сл., 26; 16:7–15), в Деян присутствует лишь в виде намека (16:6сл.). Еще более удивительно, если не сказать поразительно, полное отсутствие в Деян понятия и опыта сыновства, столь центрального как для Иисуса (см. особенно Мк 14:36; Лк 11:2/Мф 6:9; Мф 11:25сл./Лк 10:21; и ниже § 45.2), так и для Павла, который доносит до нас арамейскую молитву ранних церквей и отголосок присущего им сильного ощущения своего сыновства (Рим 8:15сл.; Гал 4:6).
4.5. Наконец, в связи с возвещением Иисуса в Деян, нужно констатировать сильный "субординационистский" элемент в проповедях. Лишь изредка Иисус изображается как субъект описываемого действия; все, что он делает — служение, воскресение, прославление и т. д., — приписывается Богу (напр., 2:22, 32; 3:26; 5:30сл.; 10:38, 40). В единственном упоминании о парусии (3:20) сказано, что Бог пошлет Христа; в двух ссылках на роль Иисуса как судьи специально оговорено, что на эту должность его назначил Бог (10:42; 17:31 — где Иисус даже не назван по имени). Более того, не менее двух раз корректнее говорить об "адопцианской" эмфазе в керигме Деян, — где воскресение придает Иисусу новый статус Сына, Мессии и Господа (2:36; 13:33). Это хорошо согласуется с другими, предположительно ранними, формами керигмы (Рим 1:3сл.; Евр 5:5), а потому скорее всего отражает взгляды первых общин (см. ниже §§ 11.2,12.3,51.1 и 54.3). Такая позиция, однако, резко противоречит космическому образу Христа (особенно в поздних паулинистских посланиях и Откр).
4.6 Аналогично провозвестию Иисуса для керигмы в проповедях Деян характерен призыв к покаянию и вере. Здесь многообразие довольно интересно. Ибо требование покаяния (Деян 2:38; 3:19,26; 14:15; 17:30; 26:20) имеет близкие параллели с соответствующими требованиями Иисуса, но находится в разительном контрасте с Павлом и Иоанном. О покаянии как таковом Павел не говорит ничего или почти ничего (только Рим 2:4; 2 Кор 7:9сл.; 12:21); Иоанн вообще не использует этого слова. Противоположным образом обстоит дело с призывом к вере. Акцент Луки на вере (Деян 2:44; 4:32; 5:14; 10:43; 13:12, 39, 48; 14:1сл.) находит тесные параллели у четвертого Евангелиста, который использует глагол "верить" 98 раз, и в Павловых посланиях, которые используют глагол и существительное почти 200 раз. Но этот призыв — призыв именно к вере в Господа Иисуса (Деян 9:42; 11:17; 14:23; 16:31), что резко отделяет керигму Деян от керигмы самого Иисуса (см. выше § 3.3). Стоит упомянуть и о другом аспекте описания Лукой веры в первоначальных общинах, ибо он очень специфичен и ставит Деян особняком от остальных новозаветных текстов. Я имею в виду манеру Луки изображать веру во Христа как следствие чуда, причем Луку в таком подходе, видимо, ничто не смущает (Деян 5:14; 9:42; 13:12; 19:17сл.). Прочие новозаветные тексты, наоборот, склонны умалять эту евангелическую и пропагандистскую роль чуда (Мк 8:11сл.; Мф 12:38сл./Лк 11:16, 29; Ин 2:23–25; 4:48; 20:29; 2 Кор 13:3сл.).
4.7 Требованию в Деян сопутствует обетование — прощения (2:38; 3:19; 5:31; 10:43; 13:38сл.; 26:18), спасения (2:21; 4:12; 11:14; 13:26; 16:31) и дара Духа Святого (2:38сл.; 3:19; 5:32; ср. 8:15–17; 10:44–47; 19:1–6). Здесь гораздо больше перекличек с другими новозаветными керигмами. Иисус проповедовал прощение и милосердие (см. выше § 3.4), а Павлово учение об оправдании не далеко ушло от идеи прощения (см. ниже § 5), хотя само слово "прощение" встречается только в Еф 1:7 и Кол 1:14, а в Иоанновом корпусе его вовсе нет. Идея спасения (существительное или глагол) часто приписывается Иисусу в синоптических Евангелиях (Мк 3:4; 5:34; 8:35; 10:52 и т. д.); к ней регулярно обращается Павел (Рим 1:16; 5:9сл.; 8:24; 9:27; 10:1, 9сл., 13 и т. д.), хотя она мало фигурирует в Иоанновых текстах (7 раз). С обетованием о Духе ситуация несколько иная. О Духе как таковом Иисус почти не говорил (по крайней мере судя по имеющимся у нас свидетельствам); лишь Мк 13:11 можно понять как обетование о Духе, — да и то, это не часть керигмы, а обещание ученикам относительно времени испытаний[112]. Зато Дух определенно составляет часть основной керигмы для Павла и Иоаннова корпуса (см., напр., Рим 2:29; 8:2, 9,15; 1 Кор 6:11; 12:13; 2 Кор 1:22; Гал 3:2сл.; Ин 3:5–8; 7:39; 20:22; 1 Ин 2:27; 3:24).
Примечательно отсутствие у описываемой в Деян керигмы этических следствий. Правда, Лука подразумевает, что верующие держатся вместе и находятся во взаимозависимости: в Деян нет изолированных христиан (отчасти в этом и состоит функция эпизодов в Деян 8 и 18:24–19:7). Но Деян почти нигде не говорят, что принятие вести ведет к каким‑то нравственным обязанностям. Поразительнее всего отсутствие в Деян слов "любовь" и "любить", хотя они важны для провозвестия Иисуса (см. выше §3.5), Павловых посланий (108 раз), Иоаннова Евангелия и Иоанновых посланий (95 раз). Здесь контраст особенно поразителен.
4.8 Резюме. Можно ли говорить о единой керигме в Деян? Можно ли увидеть в различных проповедях, воспроизведенных в Деян, некий стабильный и прочный контур, который можно было бы назвать базовой/ ключевой керигмой первоначальной Церкви (по крайней мере как ее описывает Лука)? Да, можно. Наиболее регулярные и базовые элементы заключаются в следующем:
1. Проповедь о воскресении Иисуса.
2. Призыв откликнуться на эту проповедь, покаяться и уверовать в Иисуса.
3. Обетование откликнувшимся о прощении, спасении и Духе.
§ 5 Керигма Павла
До сих пор мы опирались на материал, который был специально представлен в качестве керигмы, миссионерского провозвестия. Определить содержание миссионерской проповеди Павла будет посложнее: его письма адресованы людям, уже обращенным, и лишь изредка упоминают о проповеди, которая привела к обращению. Задача, впрочем, посильная: с одной стороны, у нас есть различные керигматические и вероисповедные формулы, которые приводит Павел и которые он наверняка использовал в первоначальной проповеди. С другой стороны, мы можем опираться на главные особенности его вести в целом и быть вполне уверены, что в первоначальных проповедях Павла они в большей или меньшей степени (по обстоятельствам) фигурировали. Собственно говоря, вопрос о Павловой керигме мы уже затронули выше в связи с Деяниями. Остается сделать лишь несколько кратких резюмирующих замечаний; а затем мы привлечем другой материал из Павловых посланий, имеющий непосредственное значение для нашей темы.
5.1 Подобно проповедям в Деян, Павел возвещал Иисуса. Из керигматических и вероисповедных формул, переданных Павлом, мы видим: воскресший Иисус был, пожалуй, самой заметной чертой Павлова благовестия (Рим 1:3сл.; 4:24сл.; 8:34; 10:9; 1 Кор 15:3–11; 1 Фес 1:10; ср. 2 Тим 2:8). Исторический Иисус в Павловой вести, как и в Деян, практически не фигурирует. Послания Павла доносят до нас лишь несколько скупых подробностей из жизни Иисуса: рождение, происхождение от Давида, Тайная вечеря и предательство (Гал 4:4; Рим 1:3; 1 Кор 11:23–25). Нигде Павел не использует (по крайней мере эксплицитно) учение самого Иисуса, как оно содержалось в предании. С другой стороны, смерть Христа имеет гораздо бо́льшую значимость, чем в Деян (Рим 3:24сл.; 4:25; 1 Кор 1:23; 2:2; 15:3; 2 Кор 5:14–21; Гал 3:1), а 1 Фес 1:10 и 2 Фес 2:5 доказывают: близкая парусия была одной из неотъемлемых частей миссионерского провозвестия Павла (во всяком случае в первую половину его миссионерской карьеры; см. ниже § 71.1). Тем не менее самые яркие и характерные черты Павлова благовестия следует искать в его учении об Иисусе как о Господе (см. ниже § 12.1) и о прославленном Христе как о представителе нового человечества ("последнем Адаме" — см. особенно 1 Кор 15:20–23,45–49), когда обращение означает вхождение в союз со Христом (напр., Рим 6:3; 1 Кор 12:13; Гал 2:19сл.; Кол 3:1,3), а верующие составляют его тело (Рим 12:5; 1 Кор 12:27), живут, молятся и действуют "во Христе", "в Господе" (эти фразы встречаются более
160 раз в текстах Павла). С точки зрения Павла, сущность христианства — в принятии (оправдании) человека Богом в личные отношения с собой; человек входит и живет в этих отношениях через веру, что возможно благодаря дару благодати, дару Духа (см. особенно Рим 3:21–5:21; Гал 2:16–4:7). По–видимому, именно таково средоточие Павловой керигмы с его специфическими центральными эмфазами и в его развитой форме.
Как и в случае с Иисусом, керигме Павла присуще противоречие между "уже" (исполнением) и "еще не" (незавершенностью). Вера в воскресение Иисуса и жизнь в Духе как событие настоящего создают эсхатологическое напряжение в верующих, которые сами еще пребывают "во плоти", не воскрешенными из мертвых, не полностью подвластными Духу (духовные тела); этот конфликт особенно сильно выражается в борьбе между "плотью" и "Духом" (Рим 8:12сл.; Гал 5:16сл.), — состязании между "старой природой" и "новой" (Рим 7:22–25; Еф 4:22–24; Кол 3:5–10)[113].
Таким образом, масштаб и спектр Павловых посланий позволяют нам составить довольно ясное представление о его базовой керигме. Однако они показывают также многообразие провозвестия, которое Павел считал керигмой. Поскольку в этой главе мы делаем лишь предварительный обзор материала, ограничимся наиболее очевидными моментами.
5.2 В Послании к Галатам Павел говорит как минимум о трех благовестиях. Первое из них, его собственное, — для неевреев, "для необрезанных" (Гал 2:7): оно приносит свободу от проклятия закона и подчинения закону как пути к праведности (2:16–5:12). Павел говорит в этом ключе о своем благовестии потому, что желает ясно показать его отличие от двух других благовестии. Второе благовестие предназначалось для евреев, "для обрезанных" (2:7); его представляли "столпы" (особенно Петр), имевшие центр в Иерусалиме. Павел признает эту иудейскую версию благовестия в качестве одной из легитимных форм христианской керигмы, подходящей для евреев[114]. Надо полагать, она не очень сильно отличалась по содержанию от Павловой версии (2:2, 6–9), хотя Павел, несомненно, недолюбливал ее последствия, видя здесь большее подчинение закону, чем лично он считал правильным (2:11–21). Однако, поскольку сторонники каждого из этих двух благовестии признавали правомерность другого и не пытались навязать друг другу свою позицию, Павел не возражал. Однако, по–видимому, в церквах Палестины существовало законническое правое крыло, которое выступало против миссии к язычникам, свободной от Закона. Им принадлежало "другое благовестие", на которое Павел резко нападает в 1:6–9. Не вполне ясно, отрицал ли Павел за этим благовестием христианский статус (1:7, видимо, означает: это не другое благовестие, но искажение благовестия о Христе). Как бы то ни было, не приходится сомневаться, что Павел думал о попытке "иудействующих" навязать другим свое понимание благовестия: это не благая весть, но узы; его проповедники — ненастоящие христиане, они не постигают полноту истины, и им следует себя кастрировать (2:4сл.; 5:12)!
Аналогичную критику мы находим в 2 Кор 10–13. Очевидно, что объекты Павловых обличений считали себя христианами, даже "служителями Христа" и "апостолами Христа" (11:13,23). Однако Павел полагал, что они проповедуют "иное благовестие" и "иного Иисуса", а сами являются "служителями сатаны" и "лжеапостолами" (11:4,13сл.) (см. ниже §§56.1,2).
Этих двух Павловых посланий достаточно, чтобы показать: в первых церквах существовало более одной керигмы. Однако какой смысл мы вкладываем в понятие "апостольская вера" там, где предметом спора было само понятие апостольства и права на него?
5.3 Из других посланий Павла становится ясно: для него не существовало стандартной модели и развернутой схемы христианского провозвестия. Базовые очертания Павловой керигмы, отраженные в 1 Кор 15:3сл., содержат лишь утверждения о смерти и воскресении Иисуса. Павел настаивает на том, чтобы коринфяне придерживались их. Однако когда речь заходит о расхождении в вопросе о том, будет ли всеобщее воскресение (15:12 — центральный вопрос для того вида спасения, который предлагается в керигме), Павел — при всей резкости своих интонаций — не называет тех, кто придерживается противоположной точки зрения, отступниками и ренегатами: он просто приводит аргументы (15:12–57)[115].
1 Кор показывает нам христианскую общину, полную трений и конфликтов, где есть разные верования и обычаи, причем все от имени Христа (1:11сл.; 3:1–4; 4:6–21 и т. д.). Аналогичную ситуацию мы видим в посланиях к фессалоникийцам (1 Фес 5:19–22; 2 Фес 2:2; 3:14сл.), к римлянам (особенно Рим 14:1–4; 16:17сл.), к филиппийцам (Флп 1:15–18; 3:2,12–19) и к колоссянам (2:8,16–23). Судя по этим текстам, представления о единой первоначальной церкви не историческая реальность, но догматическое принятие желаемого за действительное. Здесь у нас нет места говорить об этом подробно, но мы еще вернемся к данной теме в части II.
5.4 Отметим также, насколько Павел варьировал содержание своей вести в зависимости от обстоятельств. Из 1 Кор 9:19–23 ясно видно: Павел допускал, что конкретные обстоятельства и ситуации могут в значительной степени определять формулировку керигмы. Обратим внимание, например, на разное описание источников благовестия в Гал 1:1,11–17 и 1 Кор 15:3сл. (см. ниже § 17.1). В одном примечательном отрывке Иисус практически не фигурирует, но делается акцент на праведности по делам, исполнению закона (Рим 2:6–16); впрочем, по словам самого Павла, тут он говорит о тех, кто никогда не слышал закона и уж тем более — благовестия[116]. В одних обстоятельствах он резко выступает против благовестия палестинских христиан: в Антиохии горячо защищает собственное благовестие, обличая конформизм Петра (Гал 2); прямо называет миссионеров из Иерусалима (во всяком случае такое впечатление создается) лжеапостолами (2 Кор 10–13) (см. ниже § 56.1–2); решительно отвергает благовестие закона (Гал 5:1–13; Кол 2:16–23). В других он не возражает против того, чтобы в его собственных церквах благовестие для обрезанных оставалось в силе (1 Кор 8; ср. Рим 14) и чтобы благовестие возвещалось даже теми, кто делает это из оппозиции Павлу и вражды к Павлу (Флп 1:15–18).
Стоит отметить и то, в какой мере весть Павла развивалась с годами. Самый яркий пример — ее эсхатологическая ориентация. В 1–2 Фес близость парусии очень реальна; если считать ситуацию, возникшую в Фессалонике показательной, то близкая парусия представляла собой один из важных элементов проповеди Павла (см. особенно 1 Фес 1:9сл.; 4:13–18; 2 Фес 2:5). Сходные мотивы мы видим в 1 Кор 7:29–31,15:51сл. Однако в Флп 1:20сл. Павел серьезно считается с возможностью своей смерти до наступления парусии, а в Кол акцент переключается с будущего на прошлое. Если в Рим 6:5 и 8:11 Павел считает воскресение со Христом исключительно делом будущего, то в Кол 2:12 и 3:1 воскресение со Христом уже состоялось (см. ниже §71.1). Это не просто разные выражения одной и той же вести в разных обстоятельствах[117]. Слишком уж ясной и последовательной выглядит линия развития: сначала — весть о парусии, столь близкой, что смерть даже нескольких верующих становится для обращенных шоком; потом — ясное понимание, что до парусии некоторые умрут (хотя сам он, очевидно, еще застанет ее); потом — спокойное приятие того факта, что до парусии умрут многие (включая, вероятно, самого апостола). Или: сначала — "воскресение со Христом" мыслится как событие будущее и близкое, хотя и не свершившееся; потом — "воскресение со Христом" описывается как нечто уже произошедшее. Одним словом, налицо изменение точки зрения (см. ниже § 71.1).
5.5 Резюме. Подведем итоги нашим изысканиям.
1. У Павла было очень четкое представление о том, что такое благовестие о Христе. Однако соответствующая концепция и ее формулировка не обрели окончательной или фиксированной формы.
2. Павел признавал действительность других провозвестий и называл их тоже "благовестием".
3. Керигма Павла могла принимать разные формы в зависимости от обстоятельств, а с годами меняла акценты и тональность.
4. Поразительно, что в нескольких ситуациях Павел решительно выступил против форм благовестия, признававшихся другими верующими, отрицая за ними само право именоваться "благовестием". Сомнительно, что Павел полностью одобрил бы два новозаветных документа, которые наиболее ясно выражают иудеохристианское понимание керигмы — Мф и Иак[118]. Конечно, Павел не мог бы назвать закон "законом свободы" (Иак 1:25), — это противоречило его опыту и было неуместно в условиях его миссии. Но и Иак со своей стороны вряд ли был в восторге от Павловой керигмы (см. ниже § 55).
Начинает вырисовываться важный момент: в самом Новом Завете мы находим не просто разные керигмы, но керигмы, которые выглядят не совместимыми, то есть благовестия, которые невозможно совместить, если сопоставлять их непосредственно друг с другом, без учета их разного жизненного контекста.
§ 6 Керигма Иоанна
Четвертое Евангелие обозначает свою цель следующим образом: "…чтобы вы веровали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и чтобы, веруя, имели жизнь во имя его" (20:31). Так евангелист сам резюмирует свое благовестие.
6.1 Цель Ин — стимулировать веру: привести неверующего к вере или укрепить веру в верующем (релевантный глагол может иметь оба значения), или то и другое сразу. Ин придает огромное значение вере. В четвертом Евангелии глагол "веровать" употребляется 98 раз, — гораздо чаще, чем у любого другого новозаветного автора. Это — единственное, что требуется от слушателей, если они хотят обрести "жизнь во имя Христа". (Вспомним, что Ин нигде не говорит о покаянии.) "Веровать" — значит признавать, что "Иисус есть Христос, Сын Божий" (напр., 6:69; 8:24; 11:27; 16:27; 20:31; 1 Ин 5:1,5), а также хранить верность этому Иисусу (напр., 1:12; 3:16; 6:29; 11:25сл.; 17:20; 1 Ин 5:10). (Два значения: "веровать, что…" и "веровать в…". Второе из них — основное и характерное для Ин.) Спецификой Иоаннова словоупотребления является и то, что глагол "знать" (56 раз) стал почти синонимом глагола "верить".
6.2 Содержание веры: "Иисус есть Христос, Сын Божий". Какой смысл вкладывал евангелист в эти слова, видно из образа Иисуса в Ин. Специфику Иоанновой керигмы в данном отношении особенно показывают два аспекта. Первый из них состоит в том, насколько в четвертом Евангелии пересекаются исторический Иисус и прославленный Иисус, насколько исторический Иисус осмысливается в категориях прославленного Христа. Именно эта особенность скорее всего объясняет поразительные различия между Иисусом четвертого Евангелия и Иисусом синоптиков. Здесь я прежде всего имею в виду следующие особенности: вереницу христологических титулов, появляющихся уже в Ин 1 — Агнец Божий, Мессия, Сын Божий, Царь Израилев, Сын Человеческий — тогда как у синоптиков такого рода исповедания приходятся на гораздо более поздний этап служения Иисуса; знаменитые речения "Я есмь" (Ин 6:35; 8:12; 10:7,11; 11:25; 14:6; 15:1), которые едва ли могли быть проигнорированы синоптиками, если бы принадлежали к оригинальной традиции речений Иисуса; яркое самосознание Иисуса, особенно о его предсуществовании, красной нитью проходящее через все четвертое Евангелие (напр., 3:13; 6:38; 8:38, 58; 10:36; 17:5,24), которое должно было наложить некий эквивалентный отпечаток на синоптическую традицию, если бы такие высказывания входили в весть исторического Иисуса. На строго историческом уровне эти различия примирить невозможно. Наилучшее объяснение таково: Ин пытается дать не историческую картину человека Иисуса, но то, что он считает подлинным образом исторического Иисуса, — исторического Иисуса, каким его сейчас видит Ин, исторического Иисуса во славе, которая ему подобала благодаря его смерти, воскресению и вознесению, будучи уже заметна в его земной жизни (см. особенно 1:14; 2:11; 11:4; 12:23; 13:31; 17:5)[119]. Другие новозаветные керигмы гораздо сильнее разводят исторического Иисуса с прославленным Христом: Деян и Павел не проявляют к историческому Иисусу почти никакого интереса; синоптики изображают Иисуса в свете пасхальной веры, но не позволяют двум картинам слиться воедино. Таким образом, образ Иисуса у Ин глубоко своеобразен, — так же своеобразен, как и христология "последнего Адама" у Павла или христология Первосвященника в Евр (см. ниже §§ 51.2–3, 64.2).
Второе: в сравнении с Павлом и Деян, Ин делает гораздо более сильный акцент на историческую реальность жизни Иисуса. Без сомнения, во многом это вызвано растущим влиянием и вызовом гностицизма. Конкретная форма, распространенная во времена Ин, называлась "докетизмом". Поскольку гностический дуализм считал материю и плоть злом, докетизм отрицал возможность того, что божественный искупитель полностью восприял плоть, воплотился в материю. Человечество Иисуса докеты считали лишь кажимостью (dokei — "он кажется"). Поэтому Иоаннов корпус подчеркивает реальность человечества Иисуса; на плоти Иисуса делается такой акцент, которому нет четкого аналога в керигмах Деян и Павла (Ин 1:14; 6:51–58; 19:34сл.; 1 Ин 4:1–3; 5:6–8). Здесь мы видим ясное свидетельство тому, что изменившиеся обстоятельства и вызовы конца I в. н. э. во многом формировали керигму, адресованную им (см. далее § 64.2).
6.3 Вера, что Иисус есть Христос, Сын Божий, ведет к жизни. Здесь перед нами еще одна важная и характерная тема Ин: глагол "жить" и существительное "жизнь" употребляются в Иоанновом Евангелии и посланиях 67 раз. Столь же часто можно встретить эти слова в посланиях Павла (96 раз) и реже — в Деян (20 раз). Ин практически не использует понятия прощения, оправдания и спасения, но тесно связывает обетование жизни с Духом (4:10–14; 6:63; 7:38сл.; 20:22); речения о взаимном пребывании (напр., 6:56; 14:18–23; 15:4–7; 1 Ин 2:27сл.; 3:24; 4:12–16) имеют тесные параллели с Павловым учением о единстве с Христом (см. выше § 5.1), хотя подход Ин более индивидуалистичен (см. ниже § 31.1). Пожалуй, нам нужно рассматривать все это как приблизительно эквивалентные выражения керигматического обетования. Их разнообразие (напр., между Деян, Павлом и Ин) определялось, очевидно, больше личными предпочтениями вестника и условиями конкретных ситуаций, чем принципиальными различиями в смысле и содержании обетования.
Специфика Иоанновой керигмы особенно проявляется в том, как он представляет обетование о жизни в виде жесткого "или — или". Слушатели должны выбрать жизнь или смерть; если они выберут жизнь, то в тот же момент перейдут из смерти в жизнь, оставив смерть и суд позади (3:36; 5:24; 11:25сл.; 1 Ин 3:14; 5:12). Такие резкие антитезы типичны для Иоанновой вести — между светом и тьмой, зрением и слепотой, истиной и ложью, Духом и плотью и т. д. (напр., 1:5; 3:6,19–21; 6:63; 8:12, 44сл.; 9:39–41). Здесь нет места компромиссу и полутонам. Здесь нет представления о жизни как о процессе, об "уже", которое есть лишь начало, о "еще не", которое отличает Павлову весть. В Иоанновом корпусе разграничение между верующими и неверующими — предельно четкое (см., напр., 1 Ин 2:4, 23; 3:6,9сл„ 14сл.; 4:5сл.). Перед нами этический дуализм, антитеза решения: Ин предельно заостряет евангельский вызов. Но он несколько упрощает реальность. Он разделяет человечество на две группы; у Павла же разделение проходит и через сердце верующего (см. выше § 5.1). Таким образом, эсхатологический конфликт, характерный для керигм Иисуса и Павла, ослабел и превратился в реализованную эсхатологию Ин с ее "всё или ничего". Лучше всего это заметно в различных "критериях жизни", которые 1 Ин предлагает своим читателям: обитающий Дух, любовь, правильное исповедание, послушание (напр., 2:4; 3:24; 4:2сл., 7). По–видимому, автор предполагал, что любящие суть те, кто делает правильное исповедание. Неясно, что сказал бы автор о человеке, который выказывает христоподобную любовь, а при этом не верит во Христа. Жесткая Иоаннова антитеза не дает ответа на (христианскую) "проблему": как относиться к доброму язычнику или любящему атеисту? Напротив, Павел, который видел, что разделение проходит внутри каждого человека, и скорбел о неверующем Израиле, как минимум понял бы проблему и предложил бы ответ. А автору 1 Ин нечего сказать на сей счет.
§ 7 Выводы
Мы не стали рассматривать все новозаветные тексты, но сделали лишь краткий обзор керигмы Иисуса, керигмы первохристиан (как она изображена в Деян) и керигм двух других важнейших новозаветных богословов — Павла и Иоанна. Есть ли у них некая общая керигма? Можно ли говорить о существовании единой керигмы? Давайте пока вынесем за скобки весть самого Иисуса и сравним первых три образца послепасхальной керигмы.
7.1 Разделяют ли некую общую керигму проповеди Деян, Павел и Иоанн? Если иметь в виду индивидуальность и специфические особенности каждого, то ответом будет: "Нет, не разделяют". Но если вглядеться повнимательнее, можно увидеть, что в этих провозвестиях присутствует общий элемент; разными способами они действительно выражают "общую керигму". Вот три компонента этой керигмы.
Первое: провозвестие о воскресшем и прославленном Иисусе. Оно выражается по–разному. Деян подчеркивают воскресение Иисуса как таковое; Павел говорит о владычестве Иисуса в настоящем и о представительном значении Иисуса; Ин описывает исторического Иисуса в полном свете пасхальной веры.
Второе: призыв к вере, принятию провозвестия и верности Иисусу возвещаемому. Это самая последовательная черта во всех трех случаях, и она в этом смысле поддерживает слова Бультмана о том, что категория "вера" лучше характеризует первоначальное христианство, чем "ортодоксия" (см. выше § 1).
Третье: вере дается обетование. Это обетование может выражаться по–разному: либо речь идет о Духе, либо о прощении, спасении и жизни, либо о единстве прославленного Христа с верующим (единении со Христом, взаимном пребывании). Не всегда столь же ясно выводится следствие, что отношения веры со Христом предполагают общину веры и ответственность любви в рамках этой общины (и за ее пределами?!).
Таково единство послепасхальной керигмы. Однако ему сопутствует глубокое многообразие керигм. Следует ясно отдавать себе отчет: то ядро, которое мы очертили выше, есть абстракция. Ни один новозаветный автор не возвещает эту керигму как таковую. Ни один новозаветный автор не сводит керигмы к этому ядру. У них есть эти общие элементы, но в разных пропорциях. А в событии провозвестия не было даже и двух тождественных керигм. Более того, многообразие предполагало различие и полемику: например, о значении земного служения и смерти Иисуса, о роли закона, об эсхатологическом аспекте благовестия и его этических следствиях. Эти разногласия подчас бывали глубокими, но в соответствующих обстоятельствах керигмы могли быть правомерным выражением христианской керигмы (и пониматься как таковые). Представители разных керигм подчас расходились относительно "керигмы" и даже относительно того, какие формулировки уместны в той или иной конкретной ситуации. Но в различных обстоятельствах они могли признавать и уважать эти различия как приемлемые и правомерные
Таким образом, нужно быть очень осторожным, говоря о "новозаветной керигме". Ибо если этим термином мы обозначаем выделенное нами ядро разных керигм, то ведь ни один новозаветный евангелист его реально не проповедовал. Если же мы так называем одну из разнообразных керигм, то нельзя забывать: она могла оказаться неуместной или неприемлемой для других новозаветных евангелистов и в других обстоятельствах. Иначе говоря, если мы настаиваем на единстве керигм в Новом Завете, мы должны настаивать и на разнообразии керигм в Новом Завете. Иногда, в какой‑то конкретной ситуации, в ответ на какую‑то конкретную проблему можно сказать: "Это — единственное благовестие, и нет иного" (см. Гал 1:6–9). Но если руководствоваться Новым Заветом, то никогда нельзя говорить: "Данная конкретная формулировка есть благовестие для любого времени и любой ситуации".
7.2 Если говорить о единстве послепасхальной керигмы — корректно, то говорить о единстве между послепасхальной керигмой и керигмой Иисуса — куда сложнее. На уровне публичного провозвестия различия серьезны: Иисус проповедовал Царство, первые христиане проповедовали Иисуса; Иисус призывал к покаянию и вере по отношению к Царству, первые христиане призывали к вере в Иисуса; Иисус возвещал Божью милость и прощение, первые христиане также говорили о Божьей милости и прощении, но предполагали Иисуса в качестве посредника. Очевидно, что центральное место Иисуса в послепасхальной керигме не имеет точного аналога в керигме самого Иисуса. Но пока мы делали сопоставление лишь на уровне публичного провозвестия, говоря о характерных эмфазах каждой керигмы. Вопрос, однако, состоит в том, прослеживается ли здесь какая‑то степень преемственности на более глубинном уровне: считал ли Иисус самого себя неотъемлемой частью своей керигмы? Усматривал ли он тесную связь между Царством и собой (то есть между Царством, которое он возвещал, и своей вестью о нем) или между наступлением Царства и своей судьбой? Одним словом, можно ли выявить такую преемственность между Иисусом–вестником и Иисусом–возвещаемым, чтобы утверждать: керигма Иисуса и керигма первых христиан в конечном счете одна и та же? Этот вопрос будет лежать в основе многих анализов в последующих главах, а в конце части I мы к нему вернемся.
Тем временем следует признать и подчеркнуть самое очевидное различие между послепасхальным и допасхальным провозвестием — саму Пасху, веру в воскресение Иисуса. Об этом нужно сказать потому, что и поныне многие предлагают вернуться к допасхальной керигме, выражать сущность христианства Нагорной проповедью или притчей о блудном сыне. Однако возврата к провозвестию Иисуса как таковому быть не может. Керигмы Деяний и Павла (а по–своему и Иоанна) показывают: первые христиане не желали просто воспроизводить весть Иисуса. С точки зрения первоначальных церквей произошло нечто принципиально новое, что само стало основной благой вестью, — воскресение Иисуса из мертвых и вознесение его на небеса. Именно здесь кроется уникальность послепасхальной вести, которая придает ей специфически христианский характер. По словам Павла, керигма без вести об Иисусе воскресшем или прославленном уже не будет христианской, перестанет быть благовестием (1 Кор 15:14–19). Одним словом, христианская Церковь построена на послепасхальной керигме, а не на учении исторического Иисуса (или, по крайней мере, не на этом учении, взятом в отрыве от послепасхальной керигмы).
7.3 Резюме.
1. Существует объединяющая нить, которая соединяет все новозаветные керигмы и позволяет уловить специфику первохристианского благовестия.
2. В конкретной ситуации благовестие могло иметь гораздо более строгую дефиницию и более развернутое содержание, причем дефиниция и содержание, в основном, определялись ситуацией.
3. В различных ситуациях благовестие могло быть разным, столь же разным, как и сами ситуации. Эти различия часто были значительны, а также непримиримы при переносе на другие ситуации.
4. Эти различия часто были неотъемлемой частью благовестии в их различных ситуациях. Было невозможно отказаться от них в ситуации, которая вызвала именно данную конкретную форму провозвестия, одновременно не меняя их характер как благой вести, адресованной этой ситуации.
Отсюда вытекают два важных следствия, актуальные и поныне:
A. Всякая попытка найти единую, объединяющую керигму раз и навсегда обречена на провал. Ибо конкретная ситуация всегда рождает более строго определенную и более развернутую керигму — такую форму провозвестия, которая в конкретной ситуации несводима к объединяющему ядру без потери смысла и актуальности для конкретной ситуации. И именно в этом более полном провозвестии кроются различия и разногласия.
B. Христианам нужно просто признать факт различных выражений и интерпретаций "керигмы" и смириться с ним, — принять необходимость и обоснованность этих различных выражений, не расстраиваться из‑за них, не клеймить их как "греховные разделения" и "еретические расколы".
В то же время абстракция (а это именно абстракция!) стержневой керигмы вполне ясно показывает христианскую специфику — достаточно ясную основу для совместного действия, служения и богослужения. Требовать большего, чем этот незаменимый минимум, все равно что просить Павла отлучить Иакова, или Луку — отлучить Иоанна!