В то время королем Польским и великим князем Литовским был бездетный Сигизмунд II Август. С его смертью прекращался род Ягайловичей (Ягеллонов) и возникал вопрос о судьбе престолов Польского и Литовского. До сих пор уния Литвы с Польшей была династическою: сохранится ли она, когда прекратится самая династия? Останутся ли государства в прежнем соединении или уния будет отменена? Король Сигизмунд Август и польское правительство желали полного соединения Короны (то есть Польши) с Княжеством (то есть Литвою) навеки в одно государство. Пользуясь затруднительным положением Литвы, потерявшей Полоцк, и страхом литовского панства перед Грозным, король и поляки стали настойчиво проводить мысль о вечной унии на общих сеймах литовской и польской знати и шляхты. До 1569 года Литва сопротивлялась. Но в 1569 году на сейме в г. Люблине сопротивление литовских патриотов было сломлено и после больших споров и неудовольствий составлен был акт о вечной унии обоих государств, образовавших отныне одно нераздельное государство – Речь Посполитую (Rеs Рubliса).
По Люблинской унии, южная половина Литовского княжества (именно Волынь и Подляшье, Подолье и Киевская земля) была прямо присоединена к «Короне», то есть вошла в состав Польского королевства. Остальная же Литва образовала особое «Княжество» в реальной унии с Короною. Это было тяжким ударом для прежде могучего Литовского государства. Поляки прямо отняли от него половину его земель, пользуясь временною слабостью Литвы и раздорами между литовскою знатью и шляхтою. Польские паны утверждали, что земли, взятые ими от Литвы, издавна составляли достояние Польской Короны: король с ними соглашался, а Литва не имела сил протестовать. Потеряв южные области, Литовское княжество входило затем в вечное соединение с Польшею. Оба государства имели одного государя, которого каждый раз должны были избирать сообща (наследственного преемства власти не было). У них был общий сейм, состоявший из светской знати, католического духовенства и шляхты обоих государств. Был общий сенат («паны, рада»), который ведал общие внутренние дела и политику Речи Посполитой. Но в каждом из государств оставались свои особые законы, свои особые чиновники и свои отдельные войска. В Польше действовали свои сборники законов («статуты и привилеи»), а в Литве – свой «Литовский статут». В Польше и Литве были в каждой особые: гетман (начальник войска), канцлер (государственный секретарь), подскарбий земский (министр финансов), воеводы (начальники области) и другие, менее важные чины. Одинаково в Польше и Литве шляхта, составляя господствующее сословие, собиралась на сеймы областные (поветовые) и государственные и избирала своих предводителей и представителей – маршалков. Под их председательством действовали высшие шляхетские суды – трибуналы (Коронный и Литовский).
Вскоре после установления унии 1569 года скончался последний Ягеллон, Сигизмунд Август (1572). Наступила эпоха избираемых королей[88]. При первых же избранных государях вся политическая власть в государстве сосредоточилась в руках шляхетского сословия. Шляхта окончательно отняла всякую самостоятельность и всякое значение у прочих сословий (за исключением некоторых городов, обладавших правом самоуправления). Шляхта не только разделяла с королями право верховного управления; она по закону имела право отказывать королю в повиновении, если он нарушал ее права и вольности; шляхта могла даже поднимать оружие против своего государя («рокош») и устраивать против него свои союзы («конфедерации»). Словом, шляхта обратилась в вольных господ Речи Посполитой и привела государство к беспорядку и анархии. Но она гордилась своею «золотою вольностью» и открыто признавала, что в государстве есть только одно сословие – «народ-шляхта». Лишь духовенство католическое сохраняло свое независимое положение; все же прочее население потеряло всякое значение в политической жизни своего отечества.
Передача Русских земель от Литвы Польше и окончательное торжество польского порядка в Литве повели к тяжелым последствиям для русского населения Речи Посполитой и для всего государства. Во-первых, после государственной унии возник вопрос о введении церковной унии. По акту Люблинской унии, Литва и Польша должны были соединиться в одно государство и в один народ, а народного единства не надеялись достигнуть без единства веры. Во-вторых, особенности польского шляхетского строя, распространясь на все литовско-русские области, усилили крепостную зависимость от шляхты простого народа. Как церковная уния, так и усиление крепостного гнета вызывали глубокое недовольство православно-русского населения и создали острое междоусобие в Речи Посполитой.
§ 92. Церковная уния. Религиозная борьба и деятельность братств. Церковная уния православия с католичеством была провозглашена еще в XV веке, но на деле не удалась (§ 45). После же Люблинской унии мысль о подчинении Риму православных областей Речи Посполитой показалась осуществимой. То было время великой религиозной борьбы в Европе. Реформация отколола от католичества целые народности, и папы употребляли все усилия для того, чтобы подавить возникшее религиозное движение. В борьбе с протестантизмом огромную услугу папству оказал вновь возникший (1540) монашеский орден иезуитов, целью которого была именно защита католичества. Так как протестантство появилось и в Речи Посполитой, то против него и туда были призваны иезуиты. Как раз в эпоху Люблинской унии они начали борьбу с протестантством в Польше и Литве и скоро его задушили. Они устраивали бесплатные школы для воспитания детей в католическом духе, писали ученые сочинения против ересей в защиту католичества, говорили блестящие проповеди, устраивали публичные диспуты, то есть споры, о вере. Эти меры оказывались действительнее открытых гонений, и протестантство в Литве ослабело и почти исчезло. Справившись с протестантскою «схизмою[89]», иезуиты, естественно, принялись за борьбу с православием, которое они тоже считали «схизмою». Против православия они употребляли такие же меры: диспуты, проповеди, литературную полемику, школьное обучение в духе, противном православию. Они всячески обличали беспорядки и жалкое состояние православной церкви в Речи Посполитой и указывали на то, что все зло и все свои беды православные люди могут исправить легко, если только примут унию и подчинятся папе. Всего ярче выражена была эта мысль ученым иезуитом Петром Скаргою в сочинении его «О единстве церкви Божией под одним пастырем» (1577).
Состояние русской церкви в Литовско-Польском государстве было неудовлетворительно. В XV столетии, после Флорентийской унии, Западно-Русская церковь отделилась от Московской митрополии и получила для себя особого митрополита (Киевского). Вместе с тем она лишилась поддержки сильных московских князей и оказалась в полной зависимости от литовских государей, которые все были убежденными католиками. Попытки ввести унию, вовсе не возникавшие после митрополита Исидора в Москве, постоянно возобновлялись в Литве. Не успев, однако, превратить православных в униатов, католическое правительство лишило их своего покровительства и относилось холодно и даже враждебно к своей православной церкви. Православные люди чувствовали себя в обиде и унижении. Они или уходили из Литвы в Москву (§ 41), или, оставаясь на месте, старались своими средствами защитить свою веру и церковь от внешних гонений и внутреннего беспорядка. Конечно, первыми защитниками церкви были удельные православные князья. Особенную славу из них получили ревностные покровители православных князья Константин Иванович Острожский (1460–1530) и сын его Константин Константинович (1526–1608). За князьями и простые люди научились сами заботиться о своей гонимой церкви и оборонять ее. Как паны-землевладельцы, так и горожане имели по закону право «патроната» над своими церквами и монастырями. Они участвовали в избрании пастырей, следили за целостью церковных имуществ, смотрели за порядком в церковных делах, обличали злоупотребления архиереев и духовенства, защищали церковные интересы перед правительством. Прихожане церквей составляли церковные братства, которые в больших городах (Львов, Киев и др.) достигли большого богатства и силы и стали заметно влиять на управление церковью.
Вмешательство мирян чрезвычайно раздражало высшую иерархию – тех архиереев, которых короли умышленно подбирали из людей, равнодушных к благу церкви. Такие архиереи походили более на светских вельмож и вели недостойную жизнь. Чем более обличала их паства, тем более они искали покровительства у католических властей. Наконец, в конце XVI столетия между такими архиереями созрела мысль о признании унии. Подчиняясь папе, они рассчитывали получить покровительство и поддержку как от папы, так и от короля, и стать независимыми от своей паствы. Некоторые епископы обратились к королю Сигизмунду III с заявлением о готовности принять унию. Получив поддержку короля, они увлекли за собою киевского митрополита (старого и слабого характером Михаила Рогозу) и отправили в Рим к папе своих вожаков (луцкого епископа Кирилла Терлецкого и волынского – Ипатия Поцея) устраивать унию и бить челом папе, чтобы он принял Западно-Русскую церковь под свою власть (1595).
Это дело разгласилось и возбудило большое негодование среди православных людей, не желавших унии. В г. Бресте, в 1596 году, был созван церковный собор, на котором присутствовали как униаты, подчинившиеся папе, так и православные, не желавшие унии. Произошел раскол и образовалось два собора. Официально на одном соборе Западно-Русская церковь была объявлена принявшей унию, причем униатами стали почти все ее архиереи. Но на другом соборе часть духовенства и миряне отказались повиноваться своим духовным властям и поклялись не отступать от Восточной церкви. Обе стороны предавали одна другую проклятию и вступили в открытую борьбу, причем король признал законным постановление униатского собора и потому счел, что православие перестало существовать в его государстве. Так совершилось торжество унии в Западной Руси.