Лепле в такой же степени, как дочь Луи Гассиона, Эдит Пиаф из Эдит Гассион создал он. Не только потому, что с улицы привел в кабаре, а потому что воспитал из уличной девчонки певицу. Это позже я многое поняла сама, но сначала меня приучил любить песню, а не просто уличные вопли именно Лепле.
Но Симона еще рассказала много глупостей о том, как Лепле утешал меня из-за неприятностей во время разных приемов, мол, за столом с аристократами я ела руками и выпила воду, предназначенную для мытья рук. Тео, обо мне можно рассказывать что угодно, те же аристократы могли подлить своего масла в огонь, но я никогда не была дурой, у меня хватило бы ума посмотреть, что делают остальные. И пользоваться вилкой и ножом я тоже умела, не потому что таковые бывали на нашем колченогом столе, а потому что мы пели в ресторане-кабаре «Джернис» и видели, как моют пальцы после еды в поданных чашках. И как едят рыбу специальными ножами и вилками, тоже видели, и как разделывать курицу… И вообще, я все же сидела за столом с воспитанными людьми в кабаре Папы Лепле, меня за эти столы приглашали, чтобы угостить шампанским.
А вот Симона нет. Все время моего выступления она просиживала в гримерной и если подглядывала, то только сквозь щелочку. Симона легко переносила свои мысли и ощущения на меня, мне это не нравилось. Иногда она говорила: «Мы не хотим…», и я была вынуждена отказываться от чего-то, желанного мне самой. Но мне и в голову не приходило отказаться от самой Симоны, хотя она ничем не могла мне помочь, всего лишь сопровождала.
Моя подруга часто делала вид, что она едва ли не импресарио, что это она решает, какие песни петь, где выступать, как себя вести. Это не так, она была никем, я не преувеличиваю, Симона лишь сопровождала, и только, но я все равно благодарна ей за поддержку не только в самые счастливые, но и в самые тяжелые дни моей жизни.
И сколько бы она ни подвергала сомнению мой тогдашний успех, я не обращала внимания. Да, все могло измениться в одночасье, любовь публики вещь непостоянная, но Папа Лепле прав, твердя, что, чтобы эту любовь не потерять, нужно просто очень много работать. Я любила и люблю петь, люблю видеть глаза зрителей, ощущать их присутствие, дарить им свое умение, свою душу, они отвечают мне своей любовью.
Но тогда путь только начинался…
Три месяца еженедельно я пела на «Радио-Сите» у Жака Канетти, причем он действительно пригласил зрителей, и передача шла прямо из небольшого зала. Могу с гордостью сказать, что за билетами в этот зал загодя выстраивались огромные очереди, а мест хватало далеко не всем желающим.
– Малышка, ты будешь собирать огромные залы! Только тебе нужен репертуар, нельзя все время петь одни и те же песни.
А вот это была проблема!..
– Папа Лепле, где берут песни?
– А ты где берешь?
– Но я пою те, что уже слышала от других, иногда придумываю на мелодию свои слова, не больше.
– Песни можно получить у музыкальных издателей. Им приносят свои работы поэты и композиторы. Правда, получить там приличную песню будет нелегко, но попробуй. Я приглашу в «Джернис» Мориса Декрюка, чтобы послушал тебя, может, он найдет что-то…
– Что может ваш «Крюк»?
– Морис Декрюк – известный музыкальный издатель, к нему приносят песни многие поэты и композиторы.
Морис Декрюк действительно пришел, послушал и дал мне кое-что. Но это было именно кое-что, то, что не брал никто другой. Как я злилась на издателей, иногда все внутри горело от желания замысловато выругаться и громко хлопнуть дверью! Это легко можно было бы сделать, и, будь я такой, как меня описывала любопытным Симона, я бы так и поступила. Но я уже была умней и сдержанней вчерашней уличной девчонки, научилась понимать, что, оборвав все нити, ничего не получу, что издателей нужно заставить увидеть мой талант, поверить в меня. Это не так просто, отдавая песню малоизвестной исполнительнице, они рискуют деньгами, часто большими. Я уже тогда сознавала, что сначала нужно сделать имя, а потом ждать, чтобы лучшее предлагали тебе.
Лепле поддерживал:
– Твое время придет, пока работай с тем, что есть. Если ты научишься любую серенькую песенку преподносить так, чтобы ее хотелось слушать и слушать, к тебе рекой потекут шедевры. Вообще, это куда трудней – из ерунды сделать шедевр, а вот испортить что-то стоящее много проще.
Обычно я мирилась, терпеливо слушая одну за другой бесцветные песенки, которые мне предлагал Декрюк, но однажды… Я все же уличная девчонка и была наводчицей у воров, а потому просто своровала понравившуюся мне песню.
Морис хороший пианист и представлял песни сам, наигрывая и часто напевая то, что припас. Однажды я слушала одну за другой бесцветные мелодии к не менее бесцветным текстам, как вдруг пришла Аннет Лажон, тогда настоящая звезда. Разница между ней и мной была видна с первого взгляда, я, хоть и привела в порядок свою одежду, вычистила ногти, отмылась (теперь у нас с Симоной была возможность мыться каждый день!), но все равно выглядела нахохлившимся воробушком, Лепле прав, давая мне такой псевдоним. Аннет, напротив, была ухоженной, элегантной блондинкой, за которой тянулся шлейф аромата хороших духов…
Конечно, пришлось уступить место, Декрюк занялся Аннет, а я тихо сидела, слушая. Мне очень хотелось посмотреть, как выбирает песню звезда, может, ей понравится что-то из отвергнутого мной? Может, я просто не умею распознавать стоящее среди предложений? Звезда не была против. Я для нее никто, воробушек, пристроившийся на ветке в ожидании своей хлебной крошки.
Нет, она не выбирала, Декрюк уже приготовил для нее песню, это был «Чужестранец». Слова Маллерона, музыка Маргерит Моно и Роббера Жюэля. По мне, так хоть Кривого Шарля из подворотни в Фальгиер (кстати, он неплохо сочинял мелодии, правда забыв их уже через час, потому что был вечно пьян). Меня поразила сама песня, это была МОЯ песня!
Что могла знать ухоженная Аннет о той жизни, о которой пелось в «Чужестранце»? Что она могла знать о тоске, об одиночестве, о жажде любви на час, когда ты никому не нужна, когда даже произнесенное ласково «добрый вечер» заставляет сердце захлебнуться от счастья и дарит надежду, что тебя возьмут с собой, неважно куда, но возьмут?
Она пела неплохо, но всего лишь неплохо. Но я уже знала, что сделаю. Стоило ей закончить, как я принялась просить повторить.
– Как замечательно!
Для Аннет я никто, она спокойно улыбнулась и повторила, потом еще и еще раз. В своей прежней жизни я привыкла запоминать тексты и мелодии на слух, причем довольно быстро, как иначе можно выучить то, что поешь? Пару раз прослушав песню по радио или услышав ее в каком-то заведении, легко повторяла, ну разве что перевирая в нескольких словах.
Стоило Аннет уйти, как я пристала к Декрюку:
– Отдайте мне эту песню! Ее должна исполнять я! Наверно, он подумал об этом же, но дело было сделано.
– Не могу, песню уже забрала Лажон. Сама виновата, если бы так не восторгалась, песню о шлюшке Аннет могла и не взять, а теперь ничего не поделаешь.
Возможно, но когда у меня что-то встает на пути, я действую не сомневаясь. Я хочу петь эту песню, значит, буду петь! Вот где сказалось мое уличное прошлое. Что значит она забрала песню себе? Да мне плевать! Нет нот и текста? Текст я запомнила, мелодию тоже, пианист «Джернис» Жак Юремер достаточно схватчив, чтобы подыграть, вот и все!
Лепле только головой покачал, узнав, откуда я взяла песню, но послушал и махнул рукой:
– Пой!
Я пою «Чужестранца» до сих пор. А Декрюк и Аннет Лажон меня простили. Правда, Аннет, видно услышав о моей наглости, пришла в «Джернис» убедиться. Я не знала, что она сидит в зале, это хорошо, потому что иначе просто не смогла бы петь. Одно дело навести Альбера на богатенькую дурочку, которая могла и не клюнуть на его ухаживания, но совсем другое – откровенно украсть песню у уже известной исполнительницы.
Но Аннет добрая. Она только выказала свое недовольство, закончив это улыбкой:
– Песня столь хороша, что я сделала бы то же самое.
Неправда, она бы не сделала, ведь она продолжала петь «Чужестранца» и даже получила за него Гран-при.
А жизнь рассудила и вовсе по-другому: самой популярной исполнительницей «Чужестранца» стала не я, и даже не Аннет Лажон, а Дамиа. Именно ей удалось спеть лучше всех!
Первые годы, не имея написанных именно для меня хороших песен, я их просто воровала. Признаю, что это было нечестно, но разве честно предлагать такие песни только другим? Почему Декрюк не показывал их мне? Он выжидал, когда я стану известной, но как можно стать таковой только на песнях, принесенных с улицы? Двенадцать недель на радио, каждое воскресенье новая программа, чем, скажите, ее заполнять? Не могла же я все время распевать «Бездомных девчонок» или «Марсельезу»?!
Лепле тогда говорил, что придет время, когда у моих дверей будет стоять очередь из желающих предложить свои песни, а издатели станут обрывать мой телефон.
– Смешно, но каждый станет утверждать, что именно он больше других помог тебе, что без его предложений, без его песен ты ни за что не стала бы известной.
Так и было, Папа Лепле прав.
И все-таки все было очень здорово!
Стараниями Лепле я оказалась приглашена для выступления на гала-концерте в цирке Медрано. Эка невидаль – выступать в гала-концерте? Да, сейчас это для меня привычно, а тогда? Я всего несколько месяцев назад пела просто на улице, а теперь выступала на радио, и мое имя на афише стояло в ряду прославленных имен артистов!
Мы с Симоной наверняка постояли бы перед каждой афишей, будь на то время. К счастью, его не было, я была занята с утра до позднего вечера репетициями, записями, выступлениями… Почему это так потрясло? Понимаешь, выступать в кабаре, даже столь отличном от заведения Лулу, я быстро привыкла, записываться на радио тоже, потому что сначала не видела зрителей, были только Канетти, Вальтер и микрофон. Но даже когда зрители появились, это были только мои зрители, они пришли ради меня.