Ив делал все, что только я не требовала, он послушно повторял жесты, учился кланяться зрителям, репетировал и репетировал.
И вот его выступление в первом отделении, но самым последним, то есть передо мной. Зрители встретили нового Монтана молча, полной тишиной. Ив молодец, не растерялся, выполнил все как надо. Отзвучали последние звуки и… снова тишина! Это длилось несколько мгновений, за которые я успела ужаснуться и решила подсказать, чтобы музыканты начинали следующую песню. И вдруг гром аплодисментов!
Знаешь, это был вечер, когда я начала ревновать Монтана к зрителям, его не отпускали со сцены так долго, что мне пришлось после этого туговато… Вот так, расти таланты на свою голову. У меня уже был импресарио Луи Баррье, который после концерта сокрушенно покачал головой:
– Эдит, вы с мальчиком будете мешать друг другу.
– Да, его надо выпускать отдельно. Помоги ему, но только не забывай меня.
Это было правильно, нам с Монтаном действительно не стоило выступать вместе, на него ходили поглазеть больше зрительницы, которым я явно мешала, выводя в своем концерте Ива, я рисковала сама остаться без зрительских восторгов либо зарабатывать их уж совсем тяжело, буквально вымучивая.
У Монтана состоялся дебют в «Этуаль». Конечно, я не осталась в стороне. Втайне от него обзвонила всех своих знакомых и малознакомых в Париже и предместьях, приглашая на выступление. Зал был полон в том числе моими стараниями.
Почти год Монтан подчинялся моим требованиям, отказавшись от своих собственных наработок и своего репертуара. То, что его хорошо принимали в первых отделениях моих концертов, еще ни о чем не говорило, выступать в концерте – это одно, а давать сольник – совсем другое. Наступил решающий момент, в случае провала даже я не смогла бы вытащить Монтана на поверхность.
Я сидела в ложе, вцепившись зубами в носовой платок, чтобы не начать петь вместе с ним или не закричать, делая замечания оркестру или самому Иву. Отзвучала первая песня… Ладно, справился, можно бы и лучше, но дело сделано, теперь аплодисменты. А их не было! Вот почему, когда чего-то страстно ждешь, время не просто замедляется, оно останавливается.
И тогда тоже остановилось. Во всяком случае, мне показалось, что между замершим последним звуком голоса Монтана и реакцией зала прошло часа полтора, я успела порвать тот самый платок, который терзала всю песню. Зал взорвался аплодисментами! Полный триумф!
С тех пор Монтан собирал полные залы, но наши с ним пути разошлись. Двум артистам со столь разной манерой исполнения лучше держаться подальше, мы бы просто мешали друг другу. Но я сделала все, что смогла, в силу своих способностей помогла развиться способностям Ива Монтана, вывела его на большую сцену и пустила в свободное плаванье.
Лично мы тоже расстались, иначе и быть не могло. Я со многими рассталась, но ни о ком не жалею, их время прошло.
Почему это произошло с Ивом? Здесь смешалось все: и понимание, что он стал поглядывать на сторону, а я предпочитаю бросать мужчину раньше, чем он предпочтет мне другую (учти это, кстати!), и то, что мы мешали друг другу на сцене, и его растущая самоуверенность…
У концертов есть своя специфика, в них не должны выступать две звезды одного уровня – либо несколько, либо одна. Почему? Потому что выступающая первой звезда оттягивает на себя внимание зрителей, а если к тому же звезды не похожи по исполнению и у них разные зрители, то вторая звезда явно проигрывает. Так получалось и у нас с Ивом. Он хорош по-своему, я горжусь, ведь это я в основном сделала его звездой, и у него свои зрители, вернее, зрительницы, которым совсем не нравилась выходившая во втором отделении не слишком красивая маленькая женщина, певшая совсем другие песни. Тематика была одна – песни о любви, но исполнение-то совсем разное. Я теряла добрую часть зала, а Ив приобретал и моих слушателей тоже.
Я ничего не имела против его приобретения, но мне совсем не нравились свои потери. В конце концов, почему я должна терять что-то только потому, что нужно вытаскивать Монтана? К тому же он уже достаточно вырос, пора пускаться в самостоятельное плавание.
Еще меньше мне нравилась реакция его поклонниц, стоило нам появиться где-то вместе. Сейчас я спокойно отношусь к женскому фырчанию, которое слышится, когда видят нас с тобой, я уже в том возрасте, когда мне на завистниц наплевать. А тогда я была еще молода и достаточно привлекательна, хотя и очень мала ростом. Не красавица, конечно, но уродиной себя не считала и знала себе цену как женщина.
Ив Монтан высокий, красивый молодой человек, которому достаточно просто улыбнуться, чтобы все красавицы вокруг были у его ног. А тут вдруг им мешала какая-то низкорослая тетка, пусть и очень известная певица.
Ив не глуп и понял, что мы друг дружке стали мешать, я приняла решение попробовать выступать с группой «Друзья песни», я тебе расскажу об этих забавных девяти мальчишках, а Монтан подался в кино. Мы разъехались в разные стороны – я на гастроли со своими мальчишками, а Ив на съемки. Когда вернулись, я категорически запретила пускать к себе Ива, решив порвать одним махом, чтобы не оставлять себе пути к отступлению. Лучше разрывать отношения с мужчиной самой и раньше, чем он к тебе охладеет. Еще не стоит ждать, когда охладеешь сама, любовь не то блюдо, которое хорошо в остывшем виде.
Для Монтана это был удар, бедный мальчик не мог понять, в чем провинился, ему казалось, что я буду ждать его, как верная Пенелопа Одиссея, и принимать в объятья через много лет. Нет, я больше не могла ничего дать этому мужчине, пусть и очень красивому, ни как любовнику, ни как певцу, а потому следовало порвать с ним скорее.
Что и произошло. У меня уже были девять рослых красивых и очень талантливых пострелят, которые не стремились к сольной карьере, но над которыми требовалось много работать. Зато они обожали свою наставницу. Но о них чуть позже…
Какое-то время мы еще жили вместе в «Альсине», но никогда не встречались на сцене и не слишком стремились где-то вместе показаться. Его родственники явно считали, что предстоит свадьба, я в глубине души уже так не думала. Муж и жена должны выступать либо вместе, в одном номере, либо вообще в разных жанрах, потому что конкуренция на сцене непременно приведет к разрыву, а мы пели, и каждый тянул в свою сторону. Разрыв был неизбежен, не понимаю, почему Ив этого не чувствовал.
Словно из мести Ив пытался даже ухаживать за моими подругами. Смешно, глупый мальчишка, если я бросаю, то навсегда. Я никогда не признавалась, но это – месть за всех брошенных женщин! Признание не для мужских ушей, но теперь уже все равно.
Наши пути разошлись, но мы остались друзьями. Это приятно, потому что Ив замечательный, я не представляю себе его в качестве своего врага. Брр…
Монтан начал весьма успешно сниматься в кино, женился на Симоне Синьоре и жил уже сам по себе, время от времени звоня и рассказывая о своих делах. Знаешь, скажу по секрету, когда он снимался с Мэрилин Монро в Америке и наставил своей Симоне ветвистые рога, он звонил, чтобы посоветоваться, стоит ли ему оставаться там и простит ли его Симона. Я сказала:
– Не стоит. Простит. Возвращайся.
Симона его простила, но как-то не до конца, их брак так и хромает на обе ноги. Не знаю, стоила ли того Мэрилин Монро…
Но я тебе рассказывала об Иве вовсе не ради ветвистых рогов его жены, а чтобы ты понял, что при желании и труде можно исправить плохую дикцию, если у тебя нет природных дефектов (а у тебя их нет!), избавиться от смущения, научиться держать себя на сцене. Однако для тебя, Тео, это не главное, я знаю, чего не хватает тебе, – ты просто не желаешь делиться своей любовью и добротой со зрителями не потому что холодный или циничный, ты очень добрый и щедрый, но ты ленив душой. Не дано…
Отдавать себя тем, кто заполняет кресла зрительного зала, тоже надо не только уметь, но и желать. Ты можешь помочь каждому по отдельности, но вот выйти на сцену и выплеснуть в зал свою душу, не думая о том, что делаешь, забывая о самом себе, ты не способен. Это не хорошо и не плохо само по себе, не всем же быть актерами и певцами, но это единственное, что я умею делать, а потому мне долго было непонятно твое нежелание блистать на сцене. Я даже злилась.
Помнишь, я наорала на тебя при репортерах? Кричала, что ты черствый, бездушный, что зрители скоро будут спать или свернут челюсти, зевая, обкрадываешь слушателей, подсовывая им вместо своей души сухари! Я орала, не давая тебе вставить ни слова. У тебя на глазах даже выступили слезы. Тео, я не со зла, просто я действительно очень хочу, чтобы зрители тоже поняли, какая замечательная у тебя душа, только ее нужно пробудить ото сна. Ты просыпаешься, когда нужна помощь мне, сейчас она нужна все время, так что почивать тебе не приходится, но заставить тебя выплескивать душу в зал я не могу никак!
Тут не поможет никакая выучка, можно научить не фальшивить, держать руки и принимать нужные позы, кланяться, но научить раскрывать душу перед тысячей глаз, смотрящих из зала, научить нельзя. Если она, даже самая большая и добрая, не желает раскрываться сама, я бессильна.
У тебя не будет успеха, Тео, если ты так и не научишься жить вместе со зрителями, для зрителей. У актера должно быть либо желание заработать аплодисменты, либо стремление подарить себя зрителям, все остальное фальшивка. Остальное только профессионально исполненный номер, не больше, если исполнен хорошо, вежливо поаплодируют, но душу не тронет. Завоевать души зрителей можно и хриплым голосом (вспомни Азнавура), но этим хриплым голосом должна изливаться душа.
Тебе не нужны аплодисменты, но и раскрываться перед зрителями ты тоже не хочешь. Я могу сколько угодно убеждать всех вокруг, что Тео желает стать знаменитым певцом, могу сколько угодно желать этого и для этого стараться, но пока ты сам действительно не захочешь, ничего не выйдет.
Ты права, Эдит, я не хочу становиться певцом, мне достаточно кино. Я не хочу петь на сцене, тем более без тебя. Я просто хотел петь с тобой, не в «Олимпии», а дома у рояля, понимаешь, добавить свой голос к твоему, не больше. К тому же тебе нельзя выступать, сил не хватало, я думал, что попеть в гостиной – небольшая отдушина.