ашны неудачники, сошедшие с ринга, так и не получив лавры победителя, такие особенно жестоки. Смотреть на то, как они болеют или ругаются в случае проигрыша своего кумира, страшно: кажется, вся грубая, черная сила человеческих существ выплескивается на тебя потоком. Особенно если в Америке победил француз!
Вообще, я очень много слышала сомнений:
– Как ты можешь любить боксера, они же звери!
Кто зверь, Марсель? Человек, спрашивавший это, не видел не только Марселя Сердана, но и ни одной его фотографии, потому что не заметить глаза и улыбку этого «зверя» невозможно.
Но, увы, все как всегда – у него жена и дети, двое мальчишек и кто-то третий в плане. Я видела, как меняются глаза Марселя, когда он только вспоминает о своих детях, и понимала, что это препятствие не обойти. Я умела договариваться с женами своих любовников, но только не с их детьми! Хотя тогда никаких разговоров о любовных отношениях не было, просто двое симпатичных друг дружке французов встретились в Нью-Йорке.
Через неделю Марсель улетел в Касабланку к Маринетте и сыновьям Марселю и Рене, Маринетте пора рожать, причина весьма уважительная. Она родила третьего сына – Поля. Чем не радость для отца? Вот чего я никогда не смогла бы дать Марселю – детей! Он обожал сыновей, гордился ими, а также уважал Маринетту, которой пришлось воспитывать мальчишек на ранчо в Касабланке самой, потому что отца постоянно не было дома.
Он улетел, а я осталась. Казалось, все кончено, мой удел не счастье с любимым мужчиной, а работа, работа и еще раз работа. На работу я согласна, но выбросить из головы Марселя не могла. Наверное, мне было бы совсем тяжело, но в это время шла активная подготовка к покорению «Версаля», и работа действительно спасала. Мои мальчишки были в Майами, но чуткий Луи Баррье уловил смену настроения, сначала приписав ее страху перед новыми выступлениями.
С самого начала у меня с Марселем было не так, как с другими. Обычно я ни от кого не скрывала свои влюбленности, даже если это была буквально любовь на неделю. Да, рассталась с прежним возлюбленным, да, снова влюблена! Почему этого надо стесняться? Способность человека влюбляться говорит, прежде всего, о том, что у него в порядке душа, даже если все остальное не очень. Конечно, я хотела бы влюбиться раз и навсегда, но пока объект такой страсти вне времени и пространства не попадался, напротив, были все больше меркантильные особы.
И вдруг Сердан… Я даже не могу выразить, что чувствовала в эти первые недели, когда после нескольких весьма целомудренных встреч (двое парижан в Нью-Йорке, которым тяжело покорить Америку, не больше) он улетел. Встретимся ли когда-нибудь? Мы ни слова не сказали о возможной встрече в будущем. Да и вообще, ни слова о своих чувствах.
Американцы не могли не почувствовать чего-то этакого, когда я пела «Жизнь в розовом свете». Пусть английский текст не совпадал с оригиналом, в песне очень трудно передать на чужом языке весь смысл начального текста, но я пела одни слова, а душой при этом повторяла те, которые написала сама (текст мой!):
… в сердце крупица счастья,
Знаю я ей причину…
Знала и молчала. Такого еще не бывало, я была влюблена по уши, но берегла эту любовь, как великую тайну. Вот теперь это действительно была любовь, а не очередная влюбленность. Никого, даже дорогого Баррье пускать в эту тайну не хотелось. Это была тайна и от Марселя тоже, я не собиралась навязываться ему, писать, звонить, куда-то приглашать, вернувшись в Париж. Хотя с любым другим мужчиной так и поступила бы. Если мне кто-то нравился, я вела себя по-хозяйски, мало интересуясь не только тем, может ли человек, но и тем, хочет ли. Жена? Неважно, потерпит, все равно влюбленность ненадолго. Да я просто не задумывалась по поводу чьего-то недовольства, хотя не раз оказывалась в не слишком приятной ситуации.
Очередная влюбленность давала всплеск эмоций и эмоциональный подъем в песнях, чего же лучше? Но я так же быстро охладевала. Если мой визави изначально был холоден (такое бывало часто) и лишь разыгрывал влюбленность, то все проходило без обид. Раймон Ассо обиделся не на мою женскую измену, а на то, что нашла другого наставника. Если человек действительно меня любил, как Ив Монтан, то он еще долго мог страдать, но меня это уже не задевало, такая любовь больше не дарила минуты взлета и повисала гирей на крыльях моих песен. Те, кто меня понимал, получив отставку, удалялись спокойно.
Но с Марселем все иначе, с самого начала иначе. Дело не в пивной с вареной говядиной, а в отношениях. Он ничего не обещал, а я ничего не просила, только знала, что, если позовет – пойду хоть на край земли, пойду просто так, потому что он – это он. А еще чувствовала, что он никогда не обидит. Никогда.
Втайне надеялась, что Марсель вернется, хотя никакой договоренности не было, просто при прощании он сказал:
– До встречи…
Сердан вернулся. Узнав, что он прилетает на бой с Рочем в «Медисон Сквер Гарден», я почувствовала, как сердце замерло от сладкого предчувствия. Понимала, что необходимый бой, открывающий Марселю путь на чемпионат мира, предстоит трудный, у Сердана молодой, сильный соперник, все понимала, но какая женщина не позволила бы на моем месте втайне надеяться, что существует еще одна причина прилета боксера в Америку? Конечно, эта мысль возвращалась снова и снова: Марсель тоже ищет встречи со мной.
У меня успешные выступления в «Версале», к моменту его прилета я уже покорила американскую публику и могла этим похвастать, могла гордиться хорошо выполненной работой. Только перед кем? Марсель прилетел, но мне не звонил. Можно бы обидеться, заставить себя забыть человека со стальными кулаками, убедить себя, что у него, кроме этих кулаков, ничего и нет, что он ест в американских забегаловках, только и знает, что молотить кого-то по лицу, и читает всякий хлам. Но сердце говорило другое: кулаки не главное, у Марселя есть доброе, нежное сердце, завоевать которое мне очень хотелось, кулаками молотит, потому что такова его работа, если в этом есть злость, то только спортивная, и я сама не так уж давно читала хлам.
Может, подсказать ему, что именно лучше прочитать? Его тренер-менеджер Рупп явно не из знатоков мировой литературы. О, какая это была сладкая и удачная мысль! Я нашла повод для встречи, вернее, нашла, чем оправдать свой первый шаг. Быстренько набросав список книг, схватила трубку телефона. Можно бы попросить Луи Баррье, он все легко организовывал, но я почему-то чувствовала, что должна сама, в случае с Марселем должна все сама.
– Эдит, как хорошо, что ты позвонила! Я не мог разыскать, где ты живешь, ты не в отеле? Мы можем встретиться?
Я чуть не заплакала, список книг не понадобился, вернее, в тот день не понадобился, он пригодился потом, с моей помощью Сердан действительно начал читать серьезную литературу, только, помня собственный опыт, я не диктовала и не навязывала, просто говорила, что книга стоит того, чтобы быть прочитанной.
Конечно, я согласилась встретиться, едва сдержавшись, чтобы не закричать:
– Согласна!
Мы встретились, чтобы не расставаться уже никогда. Да, снова оказывались на разных континентах, а потом вообще так далеко, что докричаться можно лишь душой, но в душе и не расстались. Я знала, что он в любой момент помнит обо мне, даже когда наносит удар кому-то или пропускает чужой, когда у Марселя триумф или поражение, когда ему хорошо или плохо – он помнит обо мне. А я всегда мысленно с ним, все песни, прежде всего, ему, для него, в его честь.
Это настолько захватывающе: когда ты счастлива просто потому, что он есть на свете!.. Такое чувство не описать словами. Я, привыкшая обладать любым мужчиной, который мне нравился (все же это были люди моего круга и от меня зависевшие), с Марселем Серданом чувствовала себя девчонкой, сладко замиравшей просто от прикосновения его ласковых пальцев к руке. У него очень маленькие руки, при стальных бицепсах, мощнейшем ударе (недаром же прозвали «марокканским бомбардиром») у Марселя не пудовые кулаки-громилы, а небольшие, красивые кисти рук. Я вообще люблю, когда у мужчины красивые руки, такой мужчина не может быть душевным уродом, а когда это еще и знаменитые руки боксера…
Но дело не в боксе, дело в чувствах, которые Сердан вкладывал в прикосновения своих пальцев. Я понимала, что, если он просто возьмет меня за руку и скажет: «Пойдем пешком через океан», я пойду. И дойду! Дойду, потому что с ним.
Вот тогда я узнала, что Любовь и любовь совсем не одно и то же. Узнала, как можно дрожать и задыхаться не от жарких объятий, а от легкого касания руками, от самого ожидания этого прикосновения! Восторг, восторг и еще раз восторг, но совсем иной, нежели от чего-то другого. Об этом действительно не хотелось кричать на улицах, напротив, хотелось спрятаться от всех и наслаждаться пониманием, что я дорога Марселю в одиночку.
Я думаю, окончание моих выступлений в «Версале» получилось столь триумфальным еще и потому, что рядом был Сердан. Нет, не настолько рядом, чтобы это бросилось в глаза даже вездесущим репортерам, но те, кого касалось, заметили, прежде всего Луи Баррье и Жан-Луи Жобер.
– Что это?
– Наши билеты на «Куин Элизабет».
– На 12 марта?!
– Да, что тебя не устраивает? Ты же сама просила уехать в марте.
Я, конечно, просила, потому что следующий рейс через три недели, но когда Баррье заказывал билеты, Сердана не было в Нью-Йорке!
– Я не поплыву.
– Ты решила остаться в Америке?
– Луи, я… Я не могу так скоро!
Некоторое время Баррье внимательно изучал мое лицо, потом вздохнул:
– Эдит, следующий рейс нескоро, у нас контракты, и «Друзьям» не на что будет жить в Америке… Я помню, что у Марселя вечером бой, но бывают ситуации, когда приходится жертвовать…
– Безвыходных ситуаций не бывает! Ну, Луи, ну, ты все можешь, придумай что-нибудь.
И снова он внимательно смотрел мне в лицо:
– Ты уверена, что это тебе нужно, Эдит?