– Да.
– Ты уверена, что сможешь выдержать саму картину боя, ведь Марселя будут бить, понимаешь, это не тренировка, а жестокий поединок, у него очень сильный соперник.
– Д-да…
Вот тут уже уверенности в моем голосе больше не было.
Я действительно не представляла, сумею ли смотреть на то, как бьют Марселя или он сам бьет кого-то. Я вообще не слишком жаловала бокс, как и большинство с ним никак не связанных людей, представляла поединки, пусть и правильным, но мордобоем.
– Марсель не должен думать, что я его бросила накануне поединка.
Баррье усмехнулся:
– Нашла оправдание. Но мы не можем остаться все, это просто разорит обе группы.
– Я останусь одна.
– Но у нас контракты, Эдит, неустойки слишком велики, тебе через десять дней нужно быть в Париже.
Он еще делал слабые попытки урезонить меня, но по голосу Луи я уже слышала, что Баррье на моей стороне.
– Я прилечу самолетом!
– Но ты боишься летать.
– Я боялась и боксерских поединков. Я прилечу, Луи, обменяй билет.
– Одной нельзя, не забывай, что ты связана с «Друзьями».
– Со мной останется… вон Жину.
– Это не то.
– А ты не можешь остаться?
– Я не могу, потому что у меня дела и в отличие от тебя голова на плечах.
– У меня тоже, я не наделаю глупостей.
– Очень на это надеюсь. Оставь Жобера.
– Вот еще! Его только не хватало.
– Эдит, у Сердана жена и дети, и он не может наплевать на мнение зрителей, как ты. Не осложняй ему жизнь.
Я не сдавалась:
– А Жобер при чем?
– Если ты придешь на поединок с Жину, будет понятно, что вы с Марселем любовники.
– Это не так! Только друзья.
– Влюбленные друг в друга. Так это или нет, вас объявят любовниками. Но, если рядом будет Жобер, за которого ты даже собиралась замуж, то… Я не ошибаюсь по поводу замужества?
– Нет, не ошибаешься! Черт с ним, пусть тоже остается!
– Ты бессовестная, для Жобера это будет жертва, а не подарок.
Мне было совершенно наплевать на Жобера, хотя совсем недавно я действительно заявляла, что мы намерены пожениться. Вернее, заявлял Жан-Луи, а я молчала, что все принимали за знак согласия.
Но в «Медисон-Сквер-Гарден» мы появились под ручку и даже пару минут мирно беседовали до начала поединка. Остальные «Друзья», Баррье и вся команда с утра уже отправились на «Куин Элизабет», а мне и Жоберу Баррье взял билеты на тот же рейс, которым в Париж возвращался Сердан. За такой подарок я бросилась целовать Баррье, тот отстранился:
– Без твоих штучек, пожалуйста. Лучше дай слово, что будешь вести себя прилично.
– Даю! – бодро заявила я, не поинтересовавшись, что такое прилично.
Жобер поджал губы, но согласился меня сопровождать и в Нью-Йорке, и по дороге в Париж. Он прямо-таки упивался своим одиночеством и моим предательством. Но мне и правда было наплевать на вчерашнего жениха, я жила мыслью о бое.
Баррье прав: видеть, как бьют по любимому лицу, – это ужасно! Уже через минуту после гонга я забыла не только о том, что Жобер рядом, но и вообще о его существовании. Все слилось в единый ужас и восторг. Мне казалось, что я сама получаю эти удары, удивляюсь, как после окончания боя у меня не нашлось синяков на лице, хотя было ощущение, что перчатка молодого, сильного Леверна Роча попадала в бровь именно мне.
Лицо Марселя было разбито, его заливала кровь, но не настолько, чтобы прекратить бой (так бывает). И все же Сердан выстоял. Как он молотил этого Роча! А вместе с ним молотила в буквальном смысле и я, но только… шляпу сидящего впереди мужчины. Не помню, но этот совершенно изуродованный мной головной убор бедолага подарил по окончании матча со словами:
– Мадам, если бы за меня так болели, я бы непременно стал чемпионом мира!
Я не помню и то, куда делась шляпа, но помню рев трибун после победы Сердана. Кажется, судья на ринге был вынужден просто схватить Марселя за руку, потому что тот продолжал молотить воздух за неимением перед собой противника, свалившегося на пол и лежавшего без сил.
Это было ужасно и прекрасно одновременно. И я не была уверена, что в будущем пойду смотреть матч за звание чемпиона мира, могло испорченной шляпой не обойтись, а если бы я выскочила на ринг и принялась сама лупцевать противника моего обожаемого Сердана, то Марселю засчитали бы поражение. Правда, тогда об этом не думалось совершенно. Марсель победил, пусть не легким нокаутом, как бывало у него, тем ценней победа над сильным противником. Сердан обязательно будет чемпионом мира, тогда я была в этом совершенно уверена.
Конечно, мы праздновали, да еще как! А потом вместе возвращались в Париж. Баррье был прав, репортеры уцепились за эту новость: Эдит Пиаф рядом с Марселем Серданом! В аэропорту нас встречала толпа с фото- и кинокамерами и кучей вопросов, которые сводились к одному: каковы наши отношения, куда я дела «Друзей» и каков он (какова она).
Мы друзья, и только друзья. Мои «Друзья» отправились морем, со мной их директор Жан-Луи Жобер. Смотреть, как твой друг дерется, страшно и восхитительно одновременно.
На опубликованных фотографиях мы с Марселем рядом, счастливые, улыбающиеся. Никого не обманули заявления о крепкой дружбе, но нам удавалось скрывать свою связь. Мы сняли небольшую квартиру, чтобы жить вместе, мы просто не могли пробираться друг к другу тайком и целоваться тайно. Конечно, это очень романтично, но невозможно.
И сразу же встретили серьезное недовольство менеджера Сердана Люсьена Руппа. Я его понимала и понимаю: у Марселя должен быть спортивный режим, но, насмотревшись, как тяжело ему на ринге, как больно, когда бьют по лицу, когда трещат кости, а главное, страстно желая побольше бывать рядом с Марселем, я вовсе не желала Сердану продолжения такой карьеры.
Кроме ужаса перед испытываемой им болью, пониманием трудностей, переносимых Марселем, меня волновали несколько вопросов.
Его могли просто изуродовать в любом из боев. Проведя немало времени за кулисами рингов и насмотревшись на болельщиков – бывших боксеров, я видела всякое – слепых, трясущихся, с окончательно сломанными носами, способных дышать только ртом, с подвязанной челюстью, с шеями, навечно упакованными в бинты, потому что разбитое адамово яблоко не восстановить, видела всяких… Понимаю, что это не показатель, что много спортсменов заканчивают карьеру, оставаясь физически и психически здоровыми, но всегда же боишься худшего. Я вдруг поняла, что внутри у меня сидит обыкновенная женщина, готовая вцепиться в своего мужчину обеими руками, чтобы не пустить туда, где его могут побить.
Во-вторых, меня очень беспокоил подход его менеджера Руппа, твердившего только одно: победа любой ценой, без звания чемпиона мира жить незачем. Он внушал и внушал это Марселю, и становилось понятно, что мысль засела у Сердана в голове.
Это глупость, человек не может только побеждать, в конце концов обязательно найдется более сильный соперник, который сумеет вырвать победу из твоих рук, как ты когда-то вырвал из чьих-то. Я пыталась внушить Марселю противоположное: жить можно без любых званий, а жертвовать своим здоровьем ради титула нельзя, в случае проигрыша жизнь не закончится, нужно уметь не только побеждать, но и проигрывать, не только взлетать, но и падать.
Я приводила собственный пример, когда после взлета у Папы Лепле в «Джернис» оказалась снова почти на улице, но смогла подняться, когда в Америке была встречена прохладно, но сумела сделать правильные выводы и перебороть ситуацию в свою пользу.
Марсель и сам стал повторять мои слова, что с ринга не всегда уходят победителем. Рупп не просто бесился, он, кажется, стер себе все зубы, скрипя ими. «Разве можно так настраивать человека, который готовится стать чемпионом мира?!» Рупп говорил, что я понимаю в боксе не больше, чем он сам в пении гамм, мое дело петь, а не советовать боксеру, правда, в лицо этого повторить не решился бы.
Я считала, что права, потому что зарабатывать деньги, получая раны и травмы и нанося их кому-то, не так уж правильно. Тогда мне казалось, что могу учить Марселя жить, потому что прошла такую трудную школу сама.
И мне так хотелось увести Марселя в другую жизнь, туда, где нет жестокости, нет злобных выкриков на ринге и в зале, нет боли, крови, травм, зато есть нежность, ласка, любовь… Что он будет делать в этом мире, если умеет только драться, не знала. Но неужели умный, прекрасный человек не найдет себе занятия? К тому же есть сцена. Да-да, Тео, я и Сердана попыталась сделать певцом! Смешно? Ничуть. Правда, мы виделись не так уж часто, чтобы мои усилия к чему-то привели. Он не стал петь. Единственное, чего я добилась, – Марсель превратился в заядлого читателя, пока еще не слишком хорошо разбирающегося и не слишком жалующего интеллектуальную литературу, но очень старавшегося понять «умные» книги.
Со мной рядом Марсель был в мире любви, мире нежности, доброты, но все остальное время он бил и его били. Рассеченные брови, коронки вместо зубов, головные боли, сильные боли в суставах и ломаных костях рук… Все это знакомо любому боксеру, без этого ринг невозможен, Сердан не знал ничего другого, а мне даже думать было страшно о том, что он испытывает там, под светом прожекторов.
И никто не знал, чем это закончится.
Сейчас я понимаю, что все было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. А может, я и правда виновата в поражении Сердана и приносила ему несчастье? Думать так ужасно. Я хотела видеть его каждый день, он меня тоже. И мы виделись – в ущерб спортивному режиму и голосу разума. Но я действительно не могла без Марселя.
Итак, что тогда произошло? Исповедуюсь…
Первый раз он проиграл матч за титул чемпиона Европы Деланнуа. И тогда уже не один Рупп, а все газеты обвинили в этом меня! «Пиаф приносит Сердану несчастье!» Газеты расписывали, как мы встречаемся по вечерам, Марсель бывает на моих концертах (какой уж тут спортивный режим!), говорим о музыке, литературе, обо всем, кроме победы и спорта…