Мурад Маратович вообще определял его причины?
Конечно, Мураду Маратовичу не слишком нравилось, что Лидия
Альбертовна лежит круглосуточно на правом боку, в неловкой позе, будто с хоккейными коньками на ногах, вставая только по нужде и на балкон – покурить. Курила она только на балконе, несмотря на то, что холодно и ветер, потому что именно на свежем воздухе ощущение вреда от курения удваивается.
Откуда возникла вдруг противная эта привычка, лишавшая Лидию
Альбертовну ореола привычной ему женственности, он не знал. И не догадывался даже.
Впрочем, этого никто в семье не знал.
И не мог знать.
МАРИНА
Это похоже на разницу агрегатных состояний, всё равно как между льдом и паром: когда долго едешь в узком и неудобном поезде (из
Чердачинска в столицу, из Москвы – до самых до окраин), покрываешься невидимой корочкой отчуждённости. А потом вдруг выходишь на аккуратный перрон где-нибудь в Амстердаме, и город обрушивает на тебя всю свою звуковую цветовую мощь.
А ещё запахи, запахи: весна в самом разгаре, всё цветёт, солнечно и влажно, "весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера"; на волнах, отражающих город, качается маленький, белый кораблик.
Выйдя из вагона, Лидия Альбертовна была оглушена. А тут ещё энергичная барышня, угловатая, словно готическая часовенка, с чёлкой и невидящими глазами (смотрит на тебя в упор и не видит), затмила весь окружающий мир, не давая смотреть по сторонам, окружила собой, плотной железобетонной заботой.
– Лидия Альбертовна, кажется? – Странный выговор без акцента. -
Добро пожаловать в столицу королевства Нидерланды. На мою альтернативную родину. Пожалуйста, пожалуйста. Меня зовут Марина, и я буду вас опекать. Надеюсь, вам у нас понравится. Сегодня у нас с вами намечена плотная программа, так что, пожалуйста, не расслабляйтесь.
Лидия Альбертовна крутила головой, точно школьница. Вокзал обтекал со всех сторон, случайные, незаинтересованные люди, живущие непонятной жизнью, ну да, чужая, странная жизнь.
Потом вышли на площадь и потерялись в пространстве среди домов, деревьев, неба, каналов. Амстердам звучал, как мощный симфонический оркестр, было тепло и плавно.
Если бы не переводчица, которая говорила чёткими, рублеными, казёнными фразами, не давая отвлекаться на окружающую действительность, волевым образом замыкая её на себя.
– Посмотрите налево, посмотрите направо. Вот если на этом трамвае поехать в ту сторону, там будет мой дом. В Амстердаме я уже много лет. И мне здесь нравится. Ну, как вам наш город?
Лидия Альбертовна только блаженно улыбалась, щурилась от сильного солнца и никак не могла найти внутренний центр, чтобы прийти в равновесие.
Их обгоняли многочисленные велосипедисты, вкрадчиво объезжали неповоротливые автомобили, люди спешили по делам, и Лидия
Альбертовна разглядывала их с изумлением.
Она первый раз оказалась за границей, всё было в диковину: не люди и не дома, но ощущения, их концентрированность, насыщенность, натуральность: запахи, тепло, влажность, брусчатка, шероховатость ветра… Они вошли в узкое пространство старинной улочки: переводчица решила провести её до отеля пешком, благо тут, в Амстердаме, всё недалеко, всё в центре, всё очень и очень удобно.
Марина профессиональным оком мгновенно оценила социальный статус подопечной, определилась с покровительственным отношением к этой тихой, затурканной провинциалке, поэтому и снисходила до неё, истинная европейская гранд-дама, умственными разговорами. Вводя в курс дела. Объясняя очевидное: что поделать, работа такая.
Лидия Альбертовна это поняла, но обращать внимания не стала, да и не до этого ей, честно говоря, было; она просто внутренне сжалась и ждала, когда настырная Марина (дарёному коню в зубы не смотрят), исполнив свои представительские функции, испарится, оставив её в одиночестве.
– Сегодня у меня такой странный день, – говорила Марина, точно боялась остановиться. – С самого утра вываливаются наушники, видите?
Точнее, один, из левого уха. Словно за ночь оно выросло у меня, увеличилось в два раза.
И вот она с обиженным видом уже протягивала Лидии Альбертовне какие-то чёрненькие проводочки, призывала к сочувствию.
Или не призывала, а просто и честно отрабатывала условия контракта, устанавливала "неформальный контакт".
Вскоре дошли до роскошного отеля, фасадом выходящим на небольшую площадь. Марина со вздохом пошла оформлять необходимые бумаги, а
Лидия Альбертовна осталась сидеть на кривоногом плюшевом диванчике, краем глаза глядя на город, проплывающий мимо витрины.
За которой и спряталась она, золотая рыбка.
ГОРОД
– На самом деле я уехала из-за кастрюль. – Марина снова предавалась разговорам, когда они встретились после короткого отдыха.
Лидия Альбертовна приняла ванну, разложила вещи, перекусила остатками колбасного сыра с ржаным хлебом, которые взяла в дорогу ещё в Чердачинске, заварила стакан крепкого чая.
В пять было предложено спуститься, и она, переодевшись во всё чистое
(плюс кое-какая бижутерия, четверть часа возле зеркала, аккуратно уложенные волосы), спустилась. Возле портье, торопливо отбивая ногой дробь, стояла Марина. Приятная точность, поразилась Лидия
Альбертовна, разглядывая переводчицу более внимательно.
Одета во всё чёрное, минимум косметики, неопределенный возраст с первыми признаками увядания. Одинокая, ахнула Лидия Альбертовна про себя, поразившись открытию: такая энергичная, волевая, ухоженная и никому не нужная?
Хотя, кто его знает, может быть, у них так принято, так положено?
И тут она снова вспомнила про… про Данилу, конечно, вспомнила, потому что про "положено" теперь не ей, бедолажке, судить.
Разумеется, она не оправдывала себя, что было, то было, жалко только, что закончилось глупо и странно, толком-то ничем и не закончилось; жалко перспектив, внезапно приоткрывшихся и тут же накрывшихся медным тазом. Впрочем, какие могут быть перспективы у замужней женщины с маленьким, в сущности, мальчиком. Впрочем, оставим это…
Они шли по праздничной улочке, Лидия Альбертовна косила краем глаза на спутницу: проколотая мочка, а сережки нет, бедолажка, прониклась сочувствием. Какая-то она угловатая, порывистая…
Ну да бог с этим. Внутри Лидии Альбертовны постоянно работало радио внутреннего голоса, громкие, отчётливые фразы крутились в голове, нельзя, невозможно избавиться от них, прыгнуть в сторону. Она попыталась вспомнить какие-нибудь поэтические строки, как раньше, но стихов не было. Уже, между прочим, давно.
– Ну да, кастрюли. – Марина по-своему расценила сосредоточенное молчание Лидии Альбертовны. – Когда я жила ещё в России, они безумно раздражали меня. А это наш исторический центр. Памятник независимости. Музей восковых фигур мадам Тюссо, нам налево. Если интересно, квартал красных фонарей в ту сторону, за вашим отелем.
– Марина, не бегите так. – Кажется, первая фраза, которую, смущаясь,
Лидия Альбертовна по своей воле адресовала переводчице.
– Конечно-конечно, – сказала Марина, но темпа не сбавила. – Ну, тут у нас магазины, магазины, если что.
– Мне это неинтересно, – сказала Лидия Альбертовна, и Марина впервые взглянула на неё как на одушевлённый предмет. Из-за такого всплеска пристального внимания Лидия Альбертовна почему-то начала оправдываться: – Дело не в деньгах. Просто мне сейчас не до того…
– Монетная площадь, красиво, правда? Кастрюли-кастрюли… Пошлый, убогий быт. Их же нужно шкрябать, содержать в чистоте. Ненавижу.
Здесь, знаете ли, – Марина решила добавить интонациям немного задушевности, – совсем другая система питания, не такая, как у нас.
Дома никто не ест. Лёгкий завтрак утром, и уходишь крутиться на весь день… Петтинг-маркетинг…
– Да-да, я понимаю, – ответила Лидия Альбертовна, по-прежнему не участвуя в разговоре.
– Сейчас перейдём мост и окажемся возле Рейксмузеум, вон он, видите?
Это наш Эрмитаж. Направо посмотрите, какой мужичок с факелом стоит, вылитый Горбачёв. Статуя свободы. Так тут забавляются. А у вас семья, дети? – Казалось, Марине трудно сдержать отвращение. – Почти пришли.
– Есть немного, – сказала Лидия Альбертовна и зачем-то покрутила обручальное кольцо.
Кажется, переводчице тоже понравился её неожиданный ответ.
ДОМА У ВАН ГОГА
В музее ей удалось оторваться от Марины. Она ходила по залам, смотрела не на картины, но на людей: они были интереснее картин. По тихому переходу попала в новое, круглое здание, переполненное сокровищами и чудесами, которые оставили её совершенно равнодушными.
В окно можно было видеть, как вокруг музея гуляют туристы, ветер треплет ещё неокрепшие после зимы деревья и небо тысячами оттенков нависает над старинными, пряничными домиками. В музейном магазине она купила телефонную карту с подсолнухами, хотела позвонить домой, даже подошла к таксофону, но не смогла. Так и осталась стоять в этой громокипящей, разноязыкой толпе, тихая, незаметная. Постепенно посетители стали расходиться, музей закрывался. Солнце уже не светило интенсивно, распрямляя углы залов, но скрылось за облаками.
Захотелось есть.
И тут снова её подхватила Марина, закружила бесконечными разговорами, восклицаниями, междометьями, повела по белым лестницам вверх, в научную часть, где Лидию Альбертовну, "нашу русскую коллегу", приняли с распростёртыми объятиями, начали расспрашивать о
России, её новом президенте, Чердачинске и музее.
Этого Лидия Альбертовна боялась больше всего, так как чувствовала себя немного самозванкой, говорила мало. Вот Нонна Михайловна, директриса, на её месте быстро сообразила бы, что нужно говорить и как понравиться. Или вот Марина Требенкуль, которой палец в рот не клади. Или хотя бы Надя-кришнаитка… Лидия Альбертовна вдруг увидела их всех внутренним взором, и показались они ей ненастоящими.
Бесплотными. Приходилось мямлить,