– Ну что, ребят, запрыгивайте, – крикнул нам из лодки Ваня, параллельно заводя мотор.
Нам в лицо ударил встречный ветер. Погода была пасмурной. Мы летели на моторке по Лене против течения. Я почувствовала себя первобытной леди – настолько странно было в тот момент преодолевать так бодро и шустро столь большое расстояние по реке. За минуты мы проезжали километры, в то время как мы с Лешей эти же расстояния могли пройти лишь за несколько часов с потом и мозолями на руках.
«Даже как-то грустно осознавать, что на моторке мы можем дойти до Ленска за какие-то часы, в то время как на казанке мы пройдем тот же путь за неделю, а то и больше. Хорошо, что у нас не моторка!»
Я улыбнулась, закрыла глаза и подняла лицо к небу.
«Нет. Как же прекрасно, что у нас не моторка. Определенно!»
Рулевой притормозил на повороте реки, и мы стали плавно лавировать вдоль мелководья. Братья показали рукой в сторону берега, заросшего травой. Мне сразу бросилось в глаза что-то темное. Лодка притормозила, и мы словно в замедленном режиме поравнялись с темным пятном. Это было тело медведя. Мертвого медведя без лап.
– Вот твари, – проговорил рулевой и сплюнул.
– Твари?
– Ну конечно, как их еще назвать? Видишь, лап нет? Это все для китайских товаров. Лекарства или мази они там свои делают из когтей медвежьих. Браконьеры. У себя всех истребили, теперь на нашу тайгу метят. Твари, а не люди.
– Наташ, мы сами можем охотиться. Но никогда до такого не дойдем. И вообще, ребята, запомните, истинные охотники никогда не будут убивать больше, чем нужно для выживания. И если, например, даже на медведя пойдут, то, увидев медведицу с медвежатами, никогда, слышите, никогда, не убьют никого! Это подло и низко.
Тело убитого медведя лежало на песке в нескольких метрах от реки. Его мощные лапы были небрежно раскиданы в разные стороны. Браконьеры трепали его, убитого, издеваясь над хищным сильным телом.
«Как так могли отнестись к хозяину тайги?» – недоумевала я.
Мы отдалились от этого места, но даже издалека оно еще долгое время просматривалось.
Этот день был объявлен мужским. Рыбалка, покупка соляры для лодок, проверка оружия на охотничьей территории. Я не противилась, напротив. Была рядом с мужчинами и наблюдала за ними со стороны.
Мне всегда нравились движения людей, которые живут в деревне. Раньше мне казалось, что это я себе придумала, что, мол, у жителей глубинки есть особые движения. Но чем больше я путешествовала по России вне федеральных трасс, тем сильнее становились мои убеждения. Движения людей, живущих на природе, где жизнь граничит порой с суровыми условиями, еще сильнее доказывают это. Походка их уверенная, порой чуть сгорбленная, будто спина заранее готовится укрыть тело от возможного погодного ненастья. Их тела не делают лишних движений, но любое движение максимально точное, будто в них с рождения живет далекий предок, готовый в любую секунду отправиться на бой с диким зверем, живущим по соседству. Говорят они прямолинейно, искренне, не пытаясь лукавить и лицемерить. Они не часто широко улыбаются, дежурность здесь не к лицу. Но зато отнесутся к тебе со всей внимательностью, и если почувствуют твой дружелюбный настрой, то знай – ты им останешься на долгие годы верным путником-другом, для которого они не пожалеют ничего, что дорого их сердцу.
У братьев, с которыми мы отправились на местный промысел, были именно такие движения и такая манера разговора. Даже несколько страшно писать такое. Будто это что-то забытое старое, что можно разглядеть лишь в редких старинных экспонатах в отдаленных музеях страны. Страшно, но отчасти это и есть истина. Мегаполис со своими устоями заканчивается через несколько десятков километров, и на смену ему встают давно забытые городскими жителями люди искренней силы.
Братья размашистыми движениями рук разматывали рыболовные сети, я же сидела на берегу реки и фотографировала их. Когда что-то выходило не по их плану, они громко бранились, но эта брань звучала шутливо и даже как-то добродушно.
– Тут это, запрещено сетью ловить, – промолвил попутно один из братьев.
– Ну как это, официально типа нельзя, – добавил второй и продолжил: – Вот как сделали власти местные или какие там. Вот мы все живем на реке, на Лене живем. И русские, и эвены, и якуты. Так?
– Так, – одобрительно ответила я.
СТРАШНО, НО ОТЧАСТИ ЭТО И ЕСТЬ ИСТИНА. МЕГАПОЛИС СО СВОИМИ УСТОЯМИ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ КИЛОМЕТРОВ, И НА СМЕНУ ЕМУ ВСТАЮТ ДАВНО ЗАБЫТЫЕ ГОРОДСКИМИ ЖИТЕЛЯМИ ЛЮДИ ИСКРЕННЕЙ СИЛЫ.
– А вот сетями нельзя ловить рыбу русским. А вот малочисленному, коренному населению можно. А мы, стало быть, не коренное? Мои все предки с этой реки. Она нас поит и кормит. Мы испокон веков тут живем. И нам нельзя ловить, а им можно. Ну это ли дело?
– Не дело, – ответила я.
– Как будто мы для предприятия рыбу ловим. Мы же для себя! На зиму закоптить, вечером пожарить, днем уху сварить. Тьфу.
Выловив необходимое количество рыбы, чтобы приготовить ее на ужин и заморозить на неделю вперед, мы вернулись в деревню, где вовсю шли гулянья – у кого-то из местных был день рождения. Мы с Лешей бродили по улицам села, я здоровалась с коровками, фотографировала их на фоне сибирских наличников, а вечером нас ждала баня. Настоящая, крепкая, сибирская баня. А после бани мы пошли в теплый дом, где нас ждали ужин и рассказы о здешней жизни.
Мы заговорили о леспромхозе «Давыдово», который рубит тайгу, да о заброшенной деревне Мутина, которую мы видели, когда шли до Коршунова.
– А наша бабушка, кстати, родом оттуда. Да, с той самой деревни Мутина, заброшенной. Коршуново… Оно почему такое большое еще. Сюда съехались все жители окрестных деревень. Вот оно как… Было, значит, много деревень, а теперь их нет, вместо них одно большое Коршуново.
Братья немного помолчали, а затем продолжили.
– Вот вы говорите о местах, которые проходили на лодке, – леспромхоз. Тайгу нещадно рубят, говорят, аж до Визирного дойдут. Но вот вы, москвичи да питерцы, видите все с одной стороны. А с другой что? А с другой стороны, жизнь и зарплата местных. Леспромхоз кормит большинство наших мужиков. Это чуть ли не единственное рабочее место в здешнем регионе. Зарплата хорошая, работа вахтовая. Да, рубят лес. А что, в советское время не рубили? Еще больше, может, рубили! Или вот вам жалко, что деревни заброшенные стоят. А кто их возрождает? Вот леспромхоз отчасти и возрождает. Не было бы таких зарплат – остались ли здесь жить большинство мужчин? Нет, конечно.
Мы здесь ровно сутки, но ощущение, будто с местными знакомы всю жизнь. Мой агрессивный настрой относительно леспромхоза немного спал. Я часто делаю выводы, основанные на первом предположении. Я стала думать, имею ли я право осуждать здешнюю политику и нравы, то, что кормит оставшиеся деревни. Ведь не будь того леспромхоза, приплыли бы мы с Лешей вообще в Коршуново или прошлись бы по нему, как по той самой заброшенной деревне Мутина?
Вечером мы собрались в доме после бани, где новые знакомые показывали нам охотничьи видео, снятые их товарищами на промыслах в тайге.
– О. Во, смотри, смотри, ща будет, – говорил Иван, указывая рукой в экран. – Берлога медведя! Ща палкой будить будет.
– Ой, – печально вырвалось у меня.
– Не очкуй, Наташа. Мы же не дикие звери, как те китайцы. И вообще, у настоящих охотников отношение к медведю должно быть уважительное. Да, мы же говорили, помнишь? Мамку охотники не трогают с медвежатами, только самца крупного.
Я отвернулась от экрана и принялась пить чай. Во мне продолжали бороться разные мысли, я училась принимать реальность и жизнь. Я была готова никого не судить, но насильно смотреть то, что мне некомфортно, – нет.
– Ребята, вы, наверное, не видели. Есть такой Васюков, он фильмы снимает о жителях тайги. О нас, можно сказать, да так четко, все как есть снял. Мы вот этот диск из деревни в деревню по большой воде отправляем с его фильмами. «Счастливые люди» называется. Посмотрите. Очуметь, как он четко про нас всех снял.
Я смотрела цикл документальных фильмов «Счастливые люди» о жизни сибирских охотников на Енисее Дмитрия Васюкова еще до поездки и была поклонницей его творчества. Меня приятно удивило не то, что наш новый приятель был поклонником его фильмов, а то, что из деревни в деревню информация о режиссере и его документальных фильмах распространялась благодаря диску да течению большой реки Лены.
Утром солнечные лучи ярко встречали нас по дороге из гостевого дома в дом наших братьев уже во второй раз. Но теперь мы шли как туристы: с рюкзаками за спиной и фотоаппаратом. Мы шли прощаться. Впереди были новые километры по реке.
Деревня Частых
Мы пробыли в Коршунове немногим больше суток, но расставались с новыми друзьями так, будто это наши дальние родственники, которых мы давно не видели. Мы знали, что они всегда будут нас ждать и рады видеть на берегах реки.
– Ну что. Заезжайте еще, – приговаривали наши провожающие. – Привет там Питеру передавайте, может, как-нибудь и до вас доедем. Хотя. Что в ваших мегаполисах делать? Уж лучше вы сюда возвращайтесь.
Мы оттолкнулись от берега и привычными движениями взялись за весла, попутно махая в знак прощания. Я подняла глаза вверх, где располагался дом этой гостеприимной семьи. На деревянной скамейке возле забора в фиолетовой вязаной кофте сидела бабушка Ивана и Кирилла. Ее голову покрывала светлая косынка, в левой руке она сжимала трость. Пожилая хозяйка дома внимательно наблюдала за нашим отплытием и слегка покачивала головой, то ли поддерживая наше путешествие, то ли осуждая. Если бы на ее месте была моя бабушка, то это точно был бы второй вариант.
«До свидания, Коршуново. Пожалуйста, не прощай, а до скорых встреч», – сказала я про себя, в последний раз взглянув на приютивших нас добросердечных ленских людей.
Когда село пропало из виду, мы впервые за все дни путешествия увидели на горизонте тучи. Они казались нам такими далекими, что мы лишь порадовались отсутствию палящего солнца, отпустили весла и, идя ровно по графику, разлеглись в лодке.