На лестнице стоял весь отряд с нашими вожатыми. Все пришли со мной попрощаться. К горлу подступил ком. Я вспомнила все самые классные моменты моей смены. Как мы мучительно и весело готовили капустник к родительскому дню, как по ночам делали вид перед вожатыми, что спим, а сами на цыпочках бегали в соседнюю палату, чтобы измазать пастой ребят. Как делились своими, казалось, самыми глубокими переживаниями с девочками. Теперь они все обнимали меня с улыбкой на лице и говорили, как им грустно, что я уезжаю. Мне было стыдно перед собой и мамой, так как я уже приняла решение уезжать, но в тот момент мне больше всего хотелось остаться там, с моим отрядом, до конца смены.
Похожее чувство ожидания конца я испытывала и сейчас. Мне не хотелось, чтобы наш путь заканчивался. Мне было хорошо здесь и сейчас. Я была счастлива в моменте. Это были самые лучшие километры.
«И как я в начале путешествия хотела повернуть назад? Ох, это была бы самая большая глупость и непростительная ошибка!»
Опасения, что мы пройдем мимо нужной деревни, не оправдались. Деревянный жилой дом, поварка и баня гордо стояли на левом берегу реки на территории бывшей деревни Паршина. Мы причалили к берегу, вытащили лодку, взяли необходимые вещи и отправились по деревянному помосту наверх к постройкам.
Я осторожно отворила дверь поварки. Ничего лишнего – стол, стулья, лампада, печь, кастрюли, чайник, окно напротив с видом на реку.
– Леш, печь затопишь? Я чайник поставлю, и борщ, может, сварить?
Был еще день, до приезда нашего нового знакомого Николая в запасе было часа два. Мы приготовили ужин, набрали воды для бани, а остальное время неторопливо наслаждались тишиной. Под вечер вернулся хозяин, и мы вместе затопили баню. Николай завел дизельный генератор, благодаря которому я смогла зарядить всю севшую технику, а затем мы по очереди отправились париться.
Это был самый настоящий сибирский пар. Он проникал будто в каждую клеточку не только тела, но и разума. Мы с Лешей еще не знали, что это наш последний поход в баню в нашем ленском приключении. Но я всегда благодарила Вселенную за возможность прикоснуться душой и телом к такому очищению. На выходе из бани меня встречали и приветствовали тысячи созвездий, а первое, чем я заполняла себя изнутри, был сладкий воздух тайги, который проникал в легкие как никогда глубоко.
Лес здесь вплотную подходил к урочищу, поблизости не было леспромхозов. Этот пятачок на карте России был нетронут, и мне хотелось бы верить, что он останется таким неприкосновенным навсегда, будто бы его не существует ни на одной карте мира и никто, кроме нас троих, находящихся там, даже не знает о его существовании.
Наступила ночь. Дизельный генератор Николай выключил. Слышен был лишь тихий треск из печки. После парения мы втроем сидели в поварке. Лунный свет, ярко озарявший бывшую деревню и наш угол за столом, надолго скрылся за облака. Николай взял спички, зажег старую лампадку, поставил ее на стол, и мы продолжили пить травяной чай, слушая невероятные рассказы о былом.
– Легенд тут много было, да что легенд. Все так оно и было.
Николай с особым диалектом рассказывал нам одну историю за другой. Например, про то, как охотники в советское время убили медведицу, а медвежата остались жить в деревне и помогали местным с воспитанием детей.
– Вот в огороде женщина что-то делает, слышит плач своего сына. Не успевает добежать до дома, а ребенок молчком. Удивилась она, подошла к окну, а там над люлькой медведь стоит. Ну, который жил у них. Он стоит и качает зыбку. Насмотрелся, видать, как хозяйка делает, стал вторить ей.
Потом мы слушали с еще бо́льшим азартом новые таежные рассказы.
– А был еще медведь-грузчик. Да, да. В Якутске работал. У него был свой угол, но ел в столовой вместе со всеми. Кто на заработках там был и приезжал сюда, рассказывали. Вот идет он, несет груз, мишка этот. Раздается звонок на обед. Медведь, бац, все ронял и бегом в столовую за едой.
Я вслушивалась в речь Николая, записывая при этом видео, и благодарила вселенную за эту встречу. Казалось, что сама жизнь сделала нам такой невероятный подарок, познакомив нас с таким потрясающим человеком в леспромхозе. Визуализировав все его истории, я пыталась представить жизнь и быт прошлого, представляла, как эти истории передавались из уст в уста, обрастая все новыми и новыми красками. Да, скептик обязательно скажет, что это все фантазии, но не в этом суть. Мне не нужно было, да и не хотелось, проверять все его слова на полиграфе. Даже если я разделю все истории Николая в ту ночь надвое, эти рассказы все равно для меня останутся живыми и прекрасными историческими сказаниями-легендами, которые удалось сохранить, как фольклорный памятник деревни Паршина.
– И вот маленький Филипп мне сам рассказывал. Пошли, значит, они с отцом искать лошадей в тайгу. На лошадях были ботала, они звенели, а Филипп с отцом на звук и шли. Замотались в поисках-то этих. Филиппу лет пять было. Отстал от отца да и заблудился. Кричит, кричит – никто не откликается. Так он и шел до самой ночи по тайге. Устал, делать нечего – лег на мох, переночевал кое-как.
Таинственность ночи в такой отдаленной деревне стала еще таинственнее. Я будто раздвоилась. Передо мной сидел Николай над уютно светившейся лампадкой, но в мыслях я уже была в дебрях тайги рядом с маленьким Филиппом.
– Бродил он так несколько дней. Ел ягоды, видать, да пил болотную водицу. На день третий видит медвежат. А потом и медведицу. Остановился мальчик и стал наблюдать со стороны. Его приметил медвежонок и начал с ним играться. Медведица подошла к ним, понюхала Филиппа, затем оплеуху своему дала, и отошли они от мальца. Поели медведи на полянке, и, как собрались уходить, медведица подошла к Филиппу и фыркает, мол, иди за нами. Так он за ними и пошел.
Николай встал и подкинул дрова в печь. Пламя заиграло, запрыгало, вверх поднялись угольки. Прикурил новую сигарку и вернулся за стол, продолжая в ночной тишине свой фантастический рассказ.
– На следующий день Филипп заметил, что один медвежонок хромает. Присмотрелся – а у того заноза в лапке. Подошел к маленькому, снял занозу. Так вот. Первую ночь он в стороне от них спал, а в последующие уже все ближе, чуть ли не в обнимку: ночью то в тайге холодно, ну, вам ли не знать. На день третий или четвертый видит, что медведица впереди замедлила темп, потом и вовсе остановилась. Повернулась к мальчику, фыркнула и пошла обратно, будто прощаясь с ним. Оказывается, к реке его вывела.
Николай сильно затянулся, кашлянул и выпустил густой табачный дым в сторону, который плотным облаком медленно стал подниматься к потолку.
– Филипп побежал к реке и добрался до своей деревни. Весь чумазый, а местные не признают, шарахаются. В деревне-то уже все подумали, что Филипп на тот свет ушел: искали же всей деревней и не нашли. А тут какой-то чертенок из леса бежит. Вот такие истории, молодежь, да. Он мне сам рассказывал, да старожилы подтверждали.
Рассказы про медведей не были единственной темой в ту ночь. Мы слушали и про женщину-отшельницу, которая в двадцать шесть лет ушла жить в тайгу, и про роженицу, которая родила в гробу, а об этом узнали, когда в половодье гроб всплыл. Были также истории про НЛО, домовых и чертиков. Но рассказы про медведей были какими-то особенными.
– А к вам сюда медведи выходят?
– Выходят? Да тут один живет по соседству, мы часто встречаемся. Но каждый живет своей жизнью. А вы не видели его, кстати?
Николай рассказывал с какой-то особенной трогательностью о таежной жизни, и я, наконец, поняла, кого он мне напоминает. Единственный и последний хозяин бывшей деревни Паршина ассоциировался у меня с медведем, хозяином тайги. Такой же большой, размашистый, пронзительный, сильный, но в то же время одинокий на своем родовом участке.
Люди, чьи предки поколениями жили в этой местности, ассоциировались у меня с потомками ямщиков из центральных губерний, служивших на почтовых ленских станциях, или же с потомками ссыльных, провинившихся перед государством в разные исторические многострадальные вехи. Кем были предки Николая Каурцева, чья кавказская внешность столь резко контрастировала с другими местными, нам предстояло узнать в эту ночь.
– А как вы здесь оказались? Ваши предки здесь жили?
– Мои предки все похоронены здесь, под боком. На местном кладбище лежит весь мой род. С конца XIX века все мои предки здесь.
Николай поднял левую руку и указал в сторону тайги. Было глубоко за полночь. Луна уже сделала часть круга и подглядывала с другого окна, куда указывал рукой Николай.
– Я потомок имама Шамиля, знаете, может, такого?
Не успела я ответить «нет», как раздалось глухое «да» от Леши. Николай продолжил, а я пыталась вспомнить, что вроде нечто знакомое я уже слышала от своего спутника.
– Да, когда в XIX веке война была на Кавказе, имам Шамиль воевал против Российской империи. Александр III в итоге и сослал наш род с горных мест в далекую Сибирь. Так что можно сказать, у меня две родины: исторически это Кавказ, но родовая земля – Паршина.
– Не поверите, меня зовут Алексей Черняев. Я потомок генерала Михаила Черняева… Который в XIX веке воевал с имамом Шамилем.
В тысячах километрах от Санкт-Петербурга и Кавказских гор, спустя века и поколения напротив друг друга за столом сидели потомки некогда враждующих династий. За спиной каждого из них сейчас незримо стояли предки, каждый со своей уникальной историей и судьбой.
В печи догорали поленья. Луна оставила нас, продолжая свой небесный путь в восточном направлении, как делала это каждую ночь на протяжении миллионов лет. А мы втроем отправились в дом, где уснули одним из самых крепких снов за все наше путешествие.
Ночь в зимовье. Мы не одни
– Доброе утро.
– Добрейшее, как спалось?
В поварке уже кипела жизнь. Николай замешивал тесто, чтобы испечь хлеб в печи.
– Прекрасно. Леша до сих пор спит, не стала его будить.