Алексей вернулся за мной в десять утра, и мы отправились на выезд из Нюрбы.
– А вообще тут у нас на окраине село Антоновка есть. – Алексей кивнул вправо. – Его основали скопцы в конце XIX века. Прикинь, из Центральной России аж сюда примчали. Слава богу, их теперь нет.
– А само название Нюрба – якутское?
– Ага. А может, и эвенкийское, кто ж его знает? Изначально так озеро называлось. У нас тут легенда даже есть. Было такое племя – Нюрбакан. И девушке из племени предстояло выйти замуж за нелюбимого человека. Она в знак протеста сбежала и поселилась в этом месте. Построила юрту себе и жила на берегу озера, постепенно стали люди приходить и прозвали ее Нюрбой от названия племени.
Мы остановились на одной из центральных улиц, Алексей вышел в магазин, и я осталась одна в машине. Мимо проходили местные жители, и мне казалось, что уж больно пристально они смотрят на меня. Среди всех многочисленных людей я не встретила ни одного человека славянской внешности.
– Алексей, а тут проживают русские?
– Знаю пару человек. Но вообще больше 90 % якутов, если не 99 %.
– А есть те, которые по-русски не говорят?
– Конечно. – Алексей засмеялся и добавил: – Мало того. Ты можешь увидеть светловолосого парня, с виду он будет чисто русский Ваня, его будут звать Иванов Иван Иванович, но он не будет ни слова понимать на русском и будет тебе упрямо говорить, что он коренной якут. Да! Это тебе не Якутск. Тут настоящие якутские места. За окном – настоящий якутский современный фольклор. Без декораций.
По капюшону бил не большой, но упрямый дождь. Все небо обволокло густыми пористыми облаками. Я шла по обочине пустой дороги, добавляя новую порцию грязи на подошвы своих единственных кроссовок и оставив позади якутский город.
До этого момента я еще чувствовала рядом присутствие Леши. Он будто физически был рядом. Я знала, что все это время он находился в аэропорту города Мирного. И как бы я ни отдалялась от него, он был среди всех моих знакомых и друзей на самом близком расстоянии. Это служило мне невидимой поддержкой и опорой. Но сейчас на часах было одиннадцать часов утра. Лешин самолет в эти минуты быстро отдалялся от меня, набирая высоту и стремительно отправляя его в мой родной Петербург.
«Вот теперь я точно осталась одна».
Громкий звук мотора сбил мою лирику, и я вернулась с небес на промокшую землю.
– О, вот на таком бы поехать идеально, – сказала я вслух и подняла руку. Рядом притормозил автогудронатор «ДС-39Б» на шасси «ЗИЛ». Техника для тех мест и якутского дорожного покрытия идеальная. Лихо забравшись по ступенькам в кабину, я поймала на себе самый удивленный взгляд водителя из всех встреченных ранее за все путешествия автостопом.
– А вы в сторону Верхневилюйска?
– Да, да, ага.
Моего нового знакомого звали Василий. Он был якутом, который плохо говорил по-русски, а сильный шум мотора делал наш диалог едва понятным. Но это нисколько не смущало Василия. Он рассказывал истории из своей жизни, а я в основном с улыбкой кивала, считая, что постоянно переспрашивать и перебивать собеседника будет уж слишком неуважительно. Кажется, всех устроил этот вариант.
По пути к новой переправе мы сделали остановку, чтобы отдать дань уважения духам местности, повесив разноцветные ленточки на дереве. На другой же остановке Василий, видимо, до сих пор не придя в себя от увиденного, позвонил жене и попросил сказать несколько слов на русском в телефон. После короткого разговора, где я не поняла ни слова, Василий поднял телефон со словами:
– Улыбайся. Фото, фото!
Я улыбнулась, не понимая, что происходит. Чему он так удивляется? Что такого необычного происходит?
Новая переправа. Третья, если не считать первого понтонного моста через реку после города Мирного. Мы с Василием вышли из машины. Рядом с нами было еще несколько машин. Я держала в руках фотоаппарат и направила его в сторону реки.
– Нас, пожалуйста, нас, – закричали сбоку мне мужчина и женщина. – Сфотографируйте нас! Вы журналист? Путешественник?
Тут на помощь пришел Василий, и на якутском языке он с тем же удивленным выражением лица рассказал семейной паре мою историю. Теперь удивленных пар глаз стало еще больше. Я сфотографировала их на фоне реки, они в ответ попросили, чтобы я сохранила их контакты на память и по возможности после путешествия отправила фотографии по «Почте России» им в поселок. После переправы мы с Василием попрощались, и я поймала новую машину с молодой якутской парой, которая ехала до Верхневилюйска.
– А эта трасса Вилюй же? Это федеральная трасса? – начала я будто бы издалека.
Я проехала почти половину трассы, соединяющей город Мирный и Якутск, и еще почти нигде не встречала асфальтового покрытия. Но пара сразу уловила ход моих мыслей и рассмеялась.
– Ага. Ее все обещают отремонтировать, но, когда это время настанет, неизвестно.
– Я вот и не представляю, как быть, если, не дай бог, застрянешь здесь. Населенные пункты очень далеко друг от друга, связь совсем не ловит, такое покрытие только для высоких машин, а если дождь пойдет, то все…
– Наташ, летом еще ладно. Можешь застрять надолго, но это не смертельно в прямом смысле слова. Вот зимой здесь гораздо сложнее. Дорога по зиме лучше для проезда, но морозы за пятьдесят. Знаешь, сколько тут погибает людей?
Дальше продолжила девушка, пока парень усердно огибал все ямы на дороге.
– Зимой по трассе днем ехала машина. Семья с двумя маленькими детьми. Ехать им предстояло не больше 100–150 километров. Машина встала. У них ничего с собой особо не было. Начали поджигать покрышки от машины, чтобы согреться. В итоге не дождались помощи, вся семья намертво замерзла.
– Но что удивительно, – плавно объехав кочку, продолжил мужчина. – Когда начали расследовать это дело, то выяснилось, что мимо них проехало как минимум две машины, когда они уже замерзали. Об этом говорили следы машин, найденные возле места их гибели. И никто не помог. Никто не остановился. И такая вот «взаимовыручка» бывает в суровой вечной мерзлоте.
От Верхневилюйска до Якутска оставалось 660 километров. На этом расстоянии встречаются лишь несколько населенных пунктов, а дорога практически не имеет не то что асфальта, но и щебенки. Если и преодолевать этот путь на одной машине в осеннюю пору после дождя, то разве что на «КамАЗе».
Я шла по обочине, углубляясь в лес, оставляя позади Верхневилюйск. Местность была заболоченная, погода дождливая и холодная, но благодаря этому меня теперь не сильно беспокоили кровососущие.
В отличие от других федеральных трасс России, здесь я могла идти вперед еще долго, не оборачиваясь на звук приближающейся машины. Из-за отсутствия дорожного покрытия по влажной почве любая машина ехала так медленно, что расстояние в 200–300 метров она могла преодолевать несколько минут, а отсутствие автомобильного движения и тишина леса могли предсказать движение транспортного средства задолго до его появления.
Шум приближающейся машины далеко позади меня уже подсказывал, что это будет что-то большое и, скорее всего, вездеходное.
«Наверное, «КамАЗ». Не буду оборачиваться, просто попробую угадать».
Машина ехала так медленно, что в какой-то момент я не выдержала и повернулась, когда она была от меня еще на большом расстоянии. Это был «КамАЗ». И это было единственное транспортное средство за последний час на этой трассе. А возможно, и единственное на все будущие сутки. В данных обстоятельствах выбирать не приходилось, да и не хотелось. Я старалась сдержать свое желание двигаться быстрее, и вот «КамАЗ» – идеальный подарок мне от Вселенной, чтобы замедлиться, а возможно, и вовсе остановиться.
Я улыбнулась водителю, но не стала поднимать руку. В таких условиях мне всегда казалось чем-то неправильным ловить попутку, будто не оставляя водителю выбора. Я решила идти вперед, предлагая водителю самому решить, может ли он и готов ли брать к себе в кабину попутчицу.
Машина притормозила, и я поднялась в кабину:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. В Якутск?
– Ага. Подвезете в ту сторону?
– Да. Садись.
Это был улыбчивый якутский мужчина – Александр. За добрые сутки пути мне встречались только местные, только якуты и только такие. Улыбчивые, добродушные, где-то они напоминали мне детей своим искренним удивлением и даже некоторой наивностью. В целом в этом мы с ними были весьма похожи.
Нам предстояло ехать 660 километров до Якутска без остановок. На каждой кочке я подпрыгивала с жесткого сиденья, зависала в воздухе и вновь приземлялась на свою костлявую попу.
«Ну, может, похудею», – подумала я про себя и засмеялась.
Улыбка быстро спала, как только я начала включать свой не особо аналитический склад ума. Казалось, я никогда не ехала так медленно. Скорость была такая, как если бы я просто шла рядом в ускоренном темпе.
– А подскажите, дорога такая всегда будет?
– Да. Еще хуже будет даже.
Я отбросила свой счет, чтобы он не пугал меня и мою пятую точку.
Нам предстояло пройти 660 километров за 22 часа. Будет также отрезок в 100 километров, который мы будем буквально ползти восемь часов.
Александр плохо говорил на русском. Но, несмотря на это, он неустанно расспрашивал меня о путешествии, жизни в Петербурге, моих планах относительно дальнейшей дороги. Вместо «да» он отвечал «ну», что в целом было принято в этой местности. На все сложные для понимания слова наподобие «стремление», «документальный фильм», «тревога» он поворачивался в мою сторону, вопросительно сводя брови. И тогда я максимально упрощала предложения.
– Я родилась в Петербурге. По реке на лодке до Якутии добралась. Хочу на Колыму. До Магадана хочу.
– До Магадана? Ну. Почему?
– Да просто давно мечтала. Потом обратно в Петербург. Автостопом. Ну так же, на машинах.
– На машинах?
– Ну.
Я с легкостью перенимаю привычки других народностей. Порой делаю это специально: мне хочется хоть ненадолго, но внедриться в их бытовой уклад, пусть даже на уровне слов. Это простое «ну» вместо «да» и «почему» вместо «зачем» я подхватила быстро. В этом было что-то по-современному сакральное. Мне нравилось это простое звучание, и я взяла эти словечки на время путешествия в обиход.