Активно привлекая подданных к сотрудничеству, Эдуард I сумел избежать политических катаклизмов и гражданских возмущений. Именно он стал фактическим основателем величайшего из всех английских институтов — парламента, где король и его подданные собирались для решения важнейших государственных дел. Естественно, не стоит всерьез полагать, что в XIII веке призванные в парламент представители графств, городов, а также священнослужители низшего разряда имели сколь-либо заметное влияние на принятие решений по обсуждавшимся вопросам. Принцип Quod omnes tangit ab omnibus approbetur — «То, что касается всех, должно быть всеми одобрено» — уже начал получать распространение, но весьма робко, и до окончательного его торжества было еще далеко. В основном парламенты даже в самом широком их составе использовались Эдуардом I для одобрения непопулярных мер — вроде внеурочных субсидий и налогов для покрытия расходов на военные кампании.
Кардинальной административной реформы король не затевал, однако при нем произошла значительная интенсификация работы клерков (чиновников) в таких важных органах управления экономикой, как королевский гардероб, канцелярия и казначейство. В целом работа по совершенствованию бюрократической машины была проделана колоссальная, но велась она эволюционными, а не революционными методами.
Англичане воспринимали Эдуарда I как строгого, жесткого, но при этом любимого отца. Отношение к королю у соседних народов — шотландцев и валлийцев — было несколько иным. Для них он оставался объектом неослабевающей ненависти, их проповедники назвали его Le Roi Coueytous — алчным королем, несшим на их земли не порядок, но раздор и разорение. Но свои многочисленные победоносные войны король вел вовсе не из авантюристических побуждений и уж точно не из жадности. Более того, ему было чуждо и желание воспользоваться слабостью противника. Эдуард I решался на войну только в том случае, если был твердо уверен, что защищает свои законные права — или то, что он искренне считал таковыми. Так, у него не было ни тени сомнений в справедливости притязаний на сюзеренитет над Уэльсом или Шотландией.
Эдуард I был превосходным солдатом и талантливым военачальником — целеустремленным, изобретательным и настойчивым. В крестовом походе, к примеру, он продемонстрировал куда больше решимости добиться осуществления своих первоначальных планов, нежели любой из прочих лидеров похода, отправившихся с ним на Восток. Подобная же решимость совершенно очевидно демонстрировалась им в ходе валлийских войн и шотландских кампаний. Кстати, именно за успехи в последних Эдуард I получил от потомков еще одно свое прозвище — «Молот шотландцев».
Эдуард I мог вывести в поле армию численностью до 30 тысяч солдат, что было весьма впечатляющим достижением для XIII века. Задолго до того, как это стало правилом, он предпринял определенные шаги к тому, чтобы превратить старое феодальное ополчение в наемную армию нового типа. А его великолепное Железное кольцо — цепь мощных замков в Уэльсе — намного превосходило по масштабности любую европейскую программу фортификационного строительства за все предшествующие, да и последующие времена.
Правда, в результате подобной внешней политики Эдуарда I его королевство чуть не обанкротилось: после себя он оставил долгов на 200 тысяч фунтов. Финансирование войн тяжким грузом легло на бюджетную систему, поскольку расходы короны намного превышали ее доходы. Отчаянными усилиями королевских клерков удалось удержать страну на самой грани коллапса, но Англия стонала под тяжким гнетом податей, наложенных на нее.
Тем не менее Эдуард I был выдающимся королем, и многим его правление представлялось идеальным. По мнению значительной части ученых, именно он являлся прообразом главного героя в романе «Хейвлок-датчанин», написанном в 1280-е годы[4]. Как и Хейвлок, Эдуард ратовал за установление и поддержание правопорядка в своем королевстве, боролся с коррупцией среди своих слуг, занимавших ответственные должности. Подобно Хейвлоку, он советовался со своими парламентами. Так же как Хейвлок, Эдуард довольно долго ждал того момента, когда судьба позволит ему взойти на трон. Между реальным прототипом и его литературным воплощением существовало прямое физическое сходство: они оба были мощного телосложения, высокими, превосходно обученными воинами. В Хейвлоке воплотилась концепция идеального короля, каким он виделся низшим классам — и Эдуард I очень точно соответствовал ей в народном сознании по всем параметрам.
Деяния короля нашли отражение не только в литературных образах. Роскошная «Псалтирь с ветряной мельницей» конца XIII века знаменита тем, что в ней уникальным образом оформлен псалом 1. Вопреки всем правилам и традициям, декорированным, цветным и увеличенным в размере был не только инициал (или по-русски буквица), но и вторая буква. Псалом начинался на латыни словами «Beatus vir qui…», и второй буквицей оказалась «E» — первая буква в имени Edward. И это далеко не все: внутри ее художник изобразил суд Соломона и ветряную мельницу. Стоит напомнить, что в 1297 году Эдуард I чуть не погиб, когда его конь испугался ветряной мельницы в Уинчелси и спрыгнул с высокой насыпи. По общему мнению, спас короля тогда его божественный защитник — ангел-хранитель.
Что касается изображения суда Соломона, то в псалме 1 далее говорится: «Но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он и день и ночь»{5}. Отправляющий правосудие Соломон однозначно отождествлялся с Эдуардом I, который уже среди современников имел репутацию короля-законодателя. Некоторые даже не шутя считали английского монарха воплощением Соломона[5].
Подобного рода сравнения были весьма распространенным явлением. Так, в «Хронике Бери-Сент-Эдмундс» отмечалось: «Эдуард король Англии как будто второй Соломон во всех делах своих проявлял себя до сих пор отважным, благородным и славным»[6]. Надгробная речь Джона из Лондона, вестминстерского монаха, именуемая Commendatio Lamentabilis, включала в себя такой пассаж — Соломон сочинял притчи и песни, в которых прославлял церковь, а Эдуард издавал законы и статуты, и были они как солнце и луна, умиротворяющие священничество, а также королевство[7]. Да и сам Эдуард I, как бы ощущая свое внутреннее родство с царем Соломоном, всю жизнь стремился в Святую землю и желал умереть именно там, хотя судьбой ему было предопределено скончаться во время очередного похода в Шотландию.
Часть первая. Цветок рыцарственности
Глава первая. Беститульный принц
Шел 1235 год. Англия с трудом оправлялась от жестокой морозной зимы, которая выпала на ее долю уже второй раз подряд. Следствием природного катаклизма стал голод, только в Лондоне и окрестностях унесший жизни 20 тысяч человек. Но бедственное положение населения страны не очень заботило короля Генри III Уинчестерского{6}, который выбрал именно этот момент для решения своих матримониальных проблем. Другими словами, он собрался жениться.
Избранницей двадцативосьмилетнего монарха стала двенадцатилетняя Элеонора, дочь Рамона Беренгера IV графа Прованского и Беатрисы Савойской. Ее отец, прямой потомок королей Арагона, к своему величайшему сожалению, не сумел обзавестись наследником мужского пола, что заставило его с особым тщанием подходить к устроению судеб своих дочерей. Двумя годами ранее он уже выдал старшую дочь Маргариту за Луи IX, могущественного короля Франции, а теперь готовился устроить столь же выгодный брак для второй дочери.
Едва вышедшая из детского возраста Элеонора Прованская обещала стать поразительной красавицей. В сумрачный, дождливый и голодный Лондон она принесла с собой то светлое обаяние, которым отличаются обитатели средиземноморского побережья с его ярким ласковым солнцем, благодатным климатом и древней живой культурой. Английские хронисты писали о юной невесте своего короля с нескрываемым восторгом:
Прованский граф сосватал дочь за короля —
Элеонору, цвет нежнейший миндаля.
Не знала прежде красоты такой земля[8].
Несмотря на удручающие жизненные перспективы для значительной части подданных, церемонию венчания Генри III постарался обставить со всей возможной пышностью. Она состоялась 14 января 1236 года в Кентербери. Проводил ее, в полном соответствии с высоким рангом вступавших в брак особ, сам примас всей Англии{7} Эдмунд Рич архиепископ Кентерберийский. После окончания церемонии молодожены в сопровождении многочисленной свиты направились в Вестминстер. Путь предстоял неблизкий — блестящей кавалькаде нужно было преодолеть около 100 километров, чтобы достичь пункта назначения.
Вестминстерский комплекс, в то время еще не поглощенный разросшимся Лондоном, а располагавшийся у юго-западной окраины столицы, состоял из нескольких зданий. Его основой был дворец, служивший главной королевской резиденцией и впоследствии основным местом сбора парламента, а также стоявшая в непосредственной близости от него церковь Святого Петра, обыкновенно именовавшаяся аббатством, где традиционно короновались английские монархи. В Вестминстере в день святых Фабиана и Себастиана{8} — в тот год он пришелся на воскресенье — празднества, посвященные королевской свадьбе, продолжились.
Одновременно торжества шли и в самой столице. С раннего утра на лондонских улицах началась суета: «На праздник, посвященный свадебной церемонии, съехались знать, простолюдины обоих полов, множество служителей церкви, толпы черни, большое число лицедеев — гуляющих было столько, что даже такой обширный город, как Лондон, с трудом мог их вместить. Весь город был украшен шелковыми полотнищами и баннерами, венками и гобеленами, свечами и факелами, повсюду разыгрывались чудесные представления. Все улицы были очищены от грязи, нечистот, палок и прочего мусора. Горожане спешили навстречу королю и королеве в украшениях и красивых нарядах, соперничая друг с другом в резвости своих коней»