[52]. Эта фраза совершенно явно содержала скрытый намек, но вот на что? Мнения очевидцев разделились. Одни с большой долей вероятности предполагали, что Эдуард собирался возродить претензии английских королей на Нормандию. Другие, менее подверженные страсти искать во всем скрытые смыслы, склонны были считать, что англичанин просто имел в виду те земли, которые должны были перейти под его руку по условиям Парижского договора, но пока не были ему переданы.
Как бы то ни было, неожиданное отступление от формального текста оммажа на тот момент никак не отразилось на отношениях между двумя королями. Пока Эдуард гостил в Париже, и он, и Филипп неизменно вели себя как добрые друзья и родственники, каковыми они на самом деле являлись: ведь мать Филиппа III была родной сестрой матери Эдуарда I. До поры до времени ничто не свидетельствовало о том, что кузены имели друг к другу какие-то претензии. Даже неопределенный статус Аквитании не омрачал их взаимной благожелательности — искренней или показной.
В Париже Эдуард оставался полторы недели — с 26 июля до 6 августа. Казалось бы, давно настало время вернуться в Англию, где его ждала коронация, однако он решил иначе. Эдуард оставил в Париже дипломатическую миссию, которой предстояло добиваться исполнения Парижского договора, а сам вместо того, чтобы двинуться на север к Ла-Маншу, повернул в прямо противоположную сторону — на юг в Аквитанию, которая настоятельно требовала его внимания.
Герцогство в очередной раз пребывало в смуте — там опять взбунтовался могущественнейший гасконский сеньор Гастон VII Великий виконт де Беарн. Одно время казалось, что он умерил свои амбиции и смирился с английским правлением. Гастон даже собирался отправиться с Эдуардом в крестовый поход — правда, быстро передумал. Он согласился выдать свою дочь Констанс за Генри Алеманского, и этот союз мог бы укрепить доверие между английской королевской семьей и гасконской знатью. Но Генри был убит в Витербо сыновьями Симона де Монфора, и столь важный для Англии альянс не состоялся.
Несмотря на то что виконт де Беарн какое-то время вел себя достаточно мирно, мятежный дух отнюдь его не оставил. Очередным поводом для возмущения стала жесткая политика Люка де Тани, недавно назначенного сенешалем Гаскони. Гастон почувствовал себя оскорбленным, получив вызов в суд сенешаля, и отказался подчиняться. Виконт де Беарн решил полностью восстановить свою независимость от английской администрации в Аквитании. Ему казалось, что смена правителей на троне Англии на какое-то время неизбежно породит неразбериху, и этот момент как нельзя лучше подойдет для реализации его планов.
Гастон не ожидал, что Эдуард так быстро нагрянет в Гасконь, но даже узнав о его прибытии, отказываться от своих намерений не стал. Когда английский король вступил в Сен-Север, все местные магнаты поспешили явиться к нему с приветствиями. Только Гастон де Беарн не соизволил встретить Эдуарда и засвидетельствовать ему свое почтение, как прочие сеньоры. Вместо этого он приказал заточить в тюрьму королевского гонца, доставившего ему сообщение о приезде короля в Аквитанию.
Эдуард не был склонен нянчиться с бунтовщиком и действовал стремительно: он приказал немедленно схватить Гастона. Оказавшись в полной власти короля, мятежный гасконец скрепя сердце признал обвинительный приговор, вынесенный ему сенешалем в Сен-Севере. Он передал Эдуарду свои земли и замки в качестве залога послушания и пообещал не отлучаться от королевского двора. Но едва выйдя за двери темницы и обретя относительную свободу, Гастон тут же нарушил все данные им клятвы и бежал в свою превосходно укрепленную главную резиденцию Ортез.
Эдуард совершенно справедливо расценил этот демарш как открытый вызов королевской власти и знак неуважения лично ему. Опытный полководец и смелый воин, он умел, когда надо, сохранять голову холодной. Покарать виконта де Беарна король решил строго в соответствии с законом. Он инициировал заседание суда, вынесшего постановление: если Гастон де Беарн откажется предстать перед судьями, то Эдуард получит полное право выступить с войском на усмирение мятежника. Виконт формально отклонил вызов, и в начале ноября 1273 года армия под командованием самого короля двинулась в Беарн, разоряя принадлежавшие Гастону земли. 27 ноября в городе Мон-де-Марсан была захвачена дочь Гастона — та самая Констанс, которую прочили замуж за Генри Алеманского. Спустя совсем немного времени вынужден был капитулировать и сам виконт де Беарн.
Поражение на военном поприще никоим образом не усмирило Гастона, как прежде не усмирило поражение в суде. Он решил испытать все средства, которые были в его распоряжении, и обратился к Филиппу III, королю Франции, с жалобами на Эдуарда и его слуг. Виконт заявил, что его владениям в Беарне нанесен огромный ущерб. Выступая перед Парижским парламентом, Гастон обвинил Эдуарда в неправедном судействе и забылся настолько, что потребовал назначения судебного поединка. Если бы дело дошло до Божьего суда, то Гастон вряд ли остался цел — превосходный боец, король Англии вполне способен был постоять за себя. Но даже если бы Эдуард счел для себя недостойным скрестить оружие со своим подданным, в качестве королевских чемпионов пожелали выступить многие бойцы. Вызывающее поведение виконта де Беарна настроило против него даже соотечественников — защитить честь Эдуарда на ристалище вызывался, например, гасконский сеньор Жиль де Ноайян.
Но момент для своих интриг Гастон де Беарн выбрал не самый подходящий. Между королями Франции и Англии в ту пору сохранялся хрупкий мир, нарушать который не хотел ни тот ни другой. Маргарита, королева Франции и тетка Эдуарда, была также на стороне племянника. Папа Григорий X тоже поддерживал Эдуарда. В Париже интересы английского короля представляли опытные дипломаты Отто де Грандисон и Роберт Бёрнелл. В конце концов дело решилось миром, а Гастону де Беарну основательно прищемили хвост — так что он не доставлял больше неприятностей Англии.
В Аквитании Эдуарда удерживал не только конфликт с виконтом де Беарном. Король пытался навести хотя бы минимальный порядок в отправлении феодальных повинностей местных вассалов. Он потребовал от 90 гасконских сеньоров доложить о той службе, которой они ему обязаны. К негодованию Эдуарда, мало кто из присутствовавших смог это сделать. И причиной тому было вовсе не желание продемонстрировать свою независимость, а их самая что ни на есть обыкновенная неосведомленность в этом предмете.
Эдуард приказал немедленно начать общее расследование, но задача оказалась нелегкой. Своих прямых феодальных обязанностей, которые включали в себя как минимум финансовые повинности и военную службу, гасконцы припомнить не могли или не хотели — зато с готовностью сообщали о весьма экзотических обязательствах. Так, один сеньор, к примеру, заявил, что обязан готовить еду для короля и десяти рыцарей, причем обязательно из говядины, свинины, курицы, лука и цветной капусты. Другой гордился тем, что ему позволялось сопровождать короля до какого-то дуба с возом дров, запряженным двумя бесхвостыми волами. Затем он должен был поджечь дуб и проследить, чтобы дерево полностью сгорело. Понятно, что в этих сведениях Эдуард нуждался менее всего и ему требовалась совсем другая информация.
В приграничных с Францией землях расследование вообще было затруднено до крайности, ибо лояльность тамошних сеньоров по отношению к английской власти была весьма и весьма слабой. К примеру, в конце февраля 1274 года арендаторам в области Ажене было приказано явиться в Лектур все с теми же целями, однако все они как один дружно проигнорировали вызов. В Базасе два оруженосца Люка де Тани, сенешаля Гаскони, были убиты, а городские ворота жители заперли перед носом уполномоченных короля. Тем не менее королевским слугам ценой больших усилий удалось составить обширный, хотя и не полный отчет, получивший название Recognitiones Feudorum, или «Обследования ленов». Однако окончательно процесс не был завершен до самого отъезда Эдуарда в Англию.
Среди административных забот и утомительной борьбы с хитрыми и изворотливыми гасконцами выдавались у короля и редкие счастливые минуты. 24 ноября 1273 года в Байонне у него родился сын. Как раз в это время у Эдуарда гостил Альфонсо, король Кастилии, приехавший навестить свою сестру Элеонору. Он стал крестным отцом мальчика, и того назвали в честь дяди именем, звучавшим диковинно для английского уха — Альфонсо. Коварная судьба чуть не сделала новорожденного сиротой. Эдуард I с женой сидели в зале со своими советниками, и тут неожиданно началась гроза. Молния ударила прямо в окно и убила на месте двух слуг, стоявших совсем рядом с королевской четой, которая, к счастью, нимало не пострадала.
Тут же, в Гаскони Эдуарда обуяла неожиданная страсть к устроению матримониальных дел. Для начала у него возник план выдать свою пятилетнюю дочь Элеонору за еще одного Альфонсо — малолетнего внука арагонского короля Хайме I. Но по зрелому размышлению он пришел к выводу, что этот брак выгоден разве что отцу мальчика, инфанту Педро. Наследник арагонского трона был женат на Констанции, дочери Манфреда Сицилийского, и активно искал себе союзников для изгнания Шарля д’Анжу из Сицилии, которую он считал собственностью своей жены. Между тем у Эдуарда не было никаких причин ввязываться в эту распрю, да еще на стороне противников Шарля. Пусть английского и сицилийского короля не связывали узы дружбы, но совсем недавно последний радушно принимал Эдуарда в своем теплом и солнечном королевстве.
Оставив мысль об арагонском браке, Эдуард обратил свои взоры на Наварру. Он собрался женить своего старшего сына Генри на Жанне, единственной наследнице Анри I, короля Наваррского. Но Анри скончался, а мать Жанны отвезла дочь в Париж, где та вышла замуж за французского принца, будущего короля Филиппа IV Красивого.
Все попытки Эдуарда устроить выгодные браки членов своей семьи провалились. А чтобы переделать в Гаскони все дела, которые того требовали, не хватило бы и десятилетия. Надолго оставаться в герцогстве король не мог — на континенте у него оставались и другие заботы. Покинув юго-запад Франции, он снова направился не домой, а во Фландрию, отношения с которой у Англии окончательно зашли в тупик. Эти две страны, казалось, самой природой были созданы для тесного союза: превосходная английская шерсть служила отличным сырьем для фламандских мануфактур, и это обеспечивало солидный доход обеим сторонам. Но вопреки здравому смыслу между странами разразилась настоящая торговая война.