[9].
К моменту своей свадьбы король Генри III правил страной уже двадцатый год. Однако ничем выдающимся его царствование отмечено не было — как в хорошем, так и в плохом. Этим он отличался от своего отца, печально известного Джона Безземельного, который вошел в историю исключительно как король-неудачник, растерявший всю славу и большую часть наследия предков. В делах Генри привык полагаться на своих фаворитов и советников. С влиятельными придворными фракциями, естественным образом создавшимися при слабом правителе, ему до поры до времени удавалось ладить, не доводя дела до явного кризиса.
Генри III был беден по сравнению как со своими предшественниками, так и со своими основными соперниками. В частности, годовой доход Луи IX Французского почти в два раза превышал таковой у английского короля. Чтобы как-то пополнить казну, Генри вынужден был следовать принципу quid pro quo, что в данном случае означало политические уступки в обмен на согласие платить дополнительные налоги. Об этом ему каждый раз особо приходилось договариваться на расширенных советах, где присутствовала большая часть знати королевства. В свою очередь английские магнаты привыкли рассматривать встречи с королем как свое законное и освященное обычаем право высказывать критику в адрес политики монарха.
Начиная с 1236 года эти собрания получили официальное название «парламент», образованное, по всей вероятности, от старофранцузского parlement и закрепившееся в английском языке на века. Ничего общего с современными парламентами они не имели прежде всего в силу ограниченности представленных в них сословий. Надо заметить, что даже эти весьма скромные, недоразвитые, обладавшие крайне ограниченными полномочиями прототипы последующих парламентов постоянно отказывали Генри III в столь необходимых тому финансах и частенько не давали согласия на сбор дополнительных налогов. Сталкиваясь с упорным сопротивлением своих баронов{9} любым попыткам ввести новые статьи налогообложения, король поневоле вынужден был выжимать доходы из других источников. Он залезал в карманы рыцарей, горожан и простолюдинов, что отнюдь не прибавляло ему популярности в средних и низших слоях английского общества.
Если в качестве правителя Генри III талантами, мягко говоря, не блистал, то человеком он был в целом неплохим, хотя порой его охватывали приступы необъяснимой жадности. Свою жену он несомненно любил, был с ней неизменно ласков и строго хранил ей верность. Король серьезно относился к исполнению своих супружеских обязанностей и за примерную семейную жизнь вскоре был вознагражден. В ночь с 17 на 18 июня 1239 года Элеонора Прованская родила в Вестминстерском дворце первенца — наследника английского престола.
Появление на свет законного продолжателя Анжуйской династии{10} стало для Генри III большим счастьем. Радостная весть молниеносно распространилась по дворцу и аббатству, клирики в королевской часовне затянули: «Christus vincit, Christus regnat, Christus imperat{11}». Новость быстро достигла Лондона, и в столице стихийно начался народный праздник. Гулянья с музыкой и танцами продолжались круглые сутки — ночью улицы освещались большими фонарями и факелами.
Посланники, отряженные королем к светским магнатам и прелатам с извещением о важном событии, в предвкушении богатых даров неслись к адресатам, не жалея коней. И по большей части предчувствие их не обманывало. Например, от престарелого Уильяма де Уоррена графа Саррейского, признанного лидера английской знати, вестник получил в награду земельное владение, дающее ежегодный доход в 10 фунтов стерлингов — по тем временам немало.
Всеобщее ликование было несколько омрачено очередным приступом королевской жадности. Генри III придирчиво осматривал каждый подарок, присланный ему знатными лордами, епископами и аббатами. Те дары, которые не казались ему достойными столь значимого события, он приказывал немедленно возвратить дарителю. Это оскорбительное действие непременно сопровождалось еще более оскорбительным требованием прислать взамен что-то более стоящее. Такое неподобающее королю поведение вызывало у одних англичан гнев, у других — насмешки. Один из придворных весьма остроумно заметил: «Господь нам этого младенца даровал, а король — продал»[10].
На четвертый день после рождения малыш был крещен папским легатом Одоне ди Монферрато в присутствии Эдмунда Рича архиепископа Кентерберийского и воспринят из купели Роджером Найджером епископом Лондонским и Уолтером Моклерком епископом Карлайлским. На церемонии присутствовал цвет английской знати: младший брат короля Ричард граф Корнуоллский, могущественные магнаты Симон де Монфор граф Лестерский и Хамфри де Боэн граф Херефордский и Эссексский. Из прелатов на крещение были приглашены также Уильям де Рейли, епископ Нориджский, и Саймон Нормандец, архидиакон Нориджский. В некотором отдалении от светских и духовных магнатов стояли другие знатные лорды и леди.
Удивлению придворных не было границ, когда они узнали, какое имя король выбрал для сына. При дворе в ходу был французский язык, и семейная традиция Анжуйской династии, к которой принадлежали четыре последних короля, диктовала достаточно строгие правила наречения новых ее членов. Анжуйцы должны были давать своим отпрыскам имена на французский манер — Уильям, Ричард, Джон или Генри. Другими словами, они выбирали для детей английские аналоги распространенных за Ла-Маншем{12} имен Гийом, Ришар, Жан и Анри.
Совершенно неожиданно для всех Генри III пошел наперекор обычаям. Он заявил, что его сын будет носить имя Эдуард в честь Эдуарда Исповедника — аскета и рьяного защитника христианских добродетелей. Генри особо почитал этого святого и считал его покровителем королевской семьи, регулярно отмечая его праздник с большим размахом. О масштабах торжеств может свидетельствовать хотя бы такой факт: в эти дни помимо прочего он приказывал накормить до 100 тысяч бедняков.
Если для Анжуйской и предшествовавшей ей Нормандской династий подобный выбор имени действительно казался странным, то для англосаксонских королей, владевших этой страной до завоевания, он был вполне заурядным. Так звали нескольких представителей Уэссексской династии, правление которой в Англии пресек в 1066 году прапрапрадед Генри III Уинчестерского — нормандский герцог Гийом Бастард, ставший после захвата английского трона Уильямом I Завоевателем. В англосаксонские времена имя Эдуард было столь же привычным для ушей современников, сколь архаично оно звучало для жителей Англии середины XIII века.
Похоже, Генри III надеялся, что воскрешение славного имени поможет примирить его подданных, ибо простой народ имел англосаксонские корни, а знать целиком и полностью составили пришлые нормандские рыцари. Если это действительно было мыслью короля, то он стал первым правителем со времен нормандского завоевания, который пусть робко, но постарался уменьшить этническую пропасть между сословиями своего королевства. Впрочем, в языковом и культурном плане единым английский народ стал гораздо позже — при его правнуке Эдуарде III Виндзорском.
Как бы то ни было, но англосаксонские подданные короля Генри III именно так поняли намерения короля и в полной мере оценили его смелый шаг. Описывая родословную своего будущего повелителя, пребывавшего еще в колыбели, они с величайшей охотой пренебрегали мужской линией, ведущей к нормандским герцогам-завоевателям, и подробно углублялись в описание линии женской, которая напрямую выводила их к королям-англосаксам. Выглядело это так: «Элеонора, королева Англии, родила в 14-й день до июльских календ старшего сына Эдуарда, чьим отцом был Генри, чьим отцом был Джон, чьим отцом был Генри, чьей матерью была Матильда-императрица, чьей матерью была Матильда королева Англии, чьей матерью была Маргарет королева Шотландии, чьим отцом был Эдуард, чьим отцом был Эдмунд Железнобокий, который был сыном Этельреда, который был сыном Эдгара, который был сыном Эдмунда, который был сыном Эдуарда Старшего, который был сыном Альфреда»[11].
Простолюдины хотели верить в то, что после 150 лет жестокого угнетения англосаксонского населения горсткой пришлых чужаков-нормандцев у власти оказался, наконец, правитель, не просто родившийся на английской земле, в Уинчестере, не только всю жизнь проживший в Англии, но и считающий английский народ своим, а себя — в первую очередь королем Англии, а не герцогом Нормандским или Аквитанским. Правда, приверженность своей стране Генри III демонстрировал не во всем. В серьезных делах он во многом полагался на доверенных советников, которые в подавляющем большинстве были иноземцами.
Поэтому на маленького принца англичане возлагали еще большие надежды. Они верили, что Эдуард продолжит дело своего отца, но при этом станет проводить самостоятельную политику и не будет столь подвержен влиянию ближайшего окружения, заботившегося в первую очередь о своем благе, а не о процветании королевства.
Когда родился принц Эдуард, главным королевским фаворитом был Симон де Монфор — весьма примечательная фигура во многих отношениях. Он был отпрыском древнейшего французского знатного рода, младшим сыном знаменитого военачальника Симона IV сеньора де Монфор-Л’Амори. Симон IV участвовал в Четвертом крестовом походе, закончившемся вместо освобождения от неверных Иерусалима взятием и разграблением вполне христианского Константинополя. Еще более громкую известность по всей Европе он приобрел после того, как жестоко подавил катарскую ересь в Лангедоке. Его войска уничтожили множество альбигойцев и наголову разбили в битве при Мюре превосходящую п