Статут уделял много внимания уголовным преступлениям, список которых был значительно расширен. Так, тюремное заключение стало наказанием за изнасилование — теперь насильник получал два года заключения. Браконьерам и нарушителям границ королевских и частных парков и охотничьих угодий грозило до трех лет тюрьмы. На такой же срок рисковали оказаться за решеткой должностные лица, покрывавшие из корысти или других побуждений уголовное преступление.
Первый Вестминстерский статут Эдуарда I, как и все его последующие знаменитые статуты, не был венцом трудов одного лишь короля-законодателя — как, скажем, кодекс Сицилийского королевства Liber Augustalis, разработанный лично императором Фридрихом II, или Siete Partidas, составленный Альфонсо X Кастильским. Законы рождались в обсуждении насущных задач с ближайшими советниками. Статуты Эдуарда, как правило, выглядели достаточно сумбурными, поскольку содержали в себе множество пунктов, затрагивавших широчайший спектр политических и экономических вопросов. Они были призваны в срочном порядке решать самые острые проблемы, которые мешали законному отправлению правосудия и выявлялись главным образом в ходе расследований или после ознакомления с поданными королю петициями.
Эдуард не ставил перед собой и своими советниками задачу создать в Англии абсолютно новую правовую систему. Напротив, он старался, где возможно, действовать строго в рамках общего права, но постоянно его совершенствовать и подправлять. При этом король обращал особое внимание на то, чтобы в его законах не было заметно очевидного преобладания интересов какого-то одного сословия. Так, правовая защита предоставлялась лордам в том случае, если у них возникали претензии к арендаторам. Однако в равной степени под защиту закона подпадали и арендаторы, если они подвергались притеснениям со стороны лордов.
Основной упор при разрешении судебных споров делался на четкое прописывание процедур, которым необходимо было следовать во время судопроизводства. Изменения в законодательстве тщательно продумывались именно с точки зрения их практического соответствия той массе реальных дел, которые приходилось решать английским судам.
В планах весеннего парламента 1275 года оставался еще один весьма животрепещущий вопрос, касавшийся очередной выплаты ежегодной подати Святому престолу, именовавшейся «лептой святого Петра» и традиционно составлявшей один пенни с каждого очага в Англии. Два предшественника Эдуарда I умудрились весьма прочно влезть в церковное ярмо. Сначала Джон Безземельный признал Англию папским леном, надеясь на поддержку понтифика в противостоянии с собственными баронами. Затем Генри III Уинчестерский еще сильнее затянул на шее королевства финансовую петлю, охотно прибегая к помощи папских легатов в борьбе с баронской оппозицией. Кроме того, он пытался заручиться содействием Рима и в деле возврата утраченных континентальных владений, входивших когда-то в состав обширной Анжуйской империи.
Святой престол не замедлил воспользоваться слабостью английской монархии. Понтифики требовали все больше денег от своих английских «вассалов», пусть и являющихся таковыми чисто номинально. Финансовые претензии Святого престола постепенно становились все более серьезным раздражителем для англичан всех сословий. Обложенные налогами миряне, клирики, да и сам король — когда открыто, когда завуалированно — сопротивлялись поборам со стороны пап. Они пытались либо уклониться от них, либо смягчить требования, либо добиться рассрочки или отсрочки платежей.
Обсудить этот серьезнейший вопрос с парламентом у Эдуарда I не получилось — он неожиданно почувствовал себя плохо. Рана, нанесенная в Акре клинком ассасина, нагноилась, и короля начала трепать жестокая лихорадка. Сессию было решено завершить и вновь собрать парламент уже осенью.
Здоровье Эдуарда восстанавливалось не быстро, и только в конце июня он почувствовал, что силы к нему полностью вернулись. А еще месяц спустя король нашел в себе силы предпринять очередное путешествие по стране, теперь на северо-запад. Как всегда, его сопровождали судьи и атторнеи для разбора жалоб и надзора за судопроизводством в городах и сотнях, которые проезжал королевский кортеж. Однако конечной целью поездки было все-таки не продолжение «Сотенных свитков».
Единственным крупным вассалом, который не принес Эдуарду I оммаж, был валлийский смутьян Ливелин ап Грифит. Ему было предписано явиться в сентябре для принесения вассальной присяги в Честер — один из самых близких к Северному Уэльсу крупных городов. Король отправился навстречу князю. Его кортеж двигался медленно, с долгими остановками, и 5 августа добрался до Оксфорда, где Эдуарду была приготовлена торжественная встреча. Но он повел себя весьма странно, чем дал богатую пищу для пересудов.
Свидетелем этой истории оказался каноник Оснийского аббатства, располагавшегося на западной окраине Оксфорда, который записал: «Не знаю, к чьим советам склонился король, но он был напуган, поверив древнему смехотворному суеверию. Дескать, с древних времен действовало проклятие святой Фридесвиды{72}, из-за которого ни один король, за исключением лишь его отца, не рисковал заходить в город. И, приблизившись к восточным воротам, он не вступил в город, а развернул коня и остановился в королевском дворце за пределами городских стен»[58].
Сомнительно, чтобы Эдуард I был столь суеверен. Вероятнее всего, он изначально планировал остановиться на ночлег в королевском замке, а легенду с проклятием, очень удачно использовав обстоятельства, монах включил в свою хронику для оживления повествования.
Здесь, в Оксфорде Эдуард получил дерзкий ответ от Ливелина ап Грифита: «Поскольку король неоднократно проявлял к нему крайнюю враждебность, он не может доверять персоне короля, будучи объявлен врагом. Тем не менее он предлагает принести оммаж в своей собственной стране, если король пошлет туда уполномоченных, чтобы принять его, или в каком-нибудь третьем месте, где он может находиться без опаски. Он также готов прибыть на территорию короля при условии, что тот отдаст ему в заложники своего старшего сына, графа Глостерского и лорд-канцлера»[59].
Разгневанный столь наглым предложением, Эдуард I все-таки доехал 10 сентября до Честера и оттуда послал валлийцу вторичный вызов: «Принцу Ливелину, сыну Грифита, князю Уэльса — привет. Мы неоднократно посылали к вам с требованием явиться в определенный день в Честер и принести нам должным образом оммаж и клятву верности. И снова мы приказываем вам предстать перед нами в Вестминстере на грядущий день святого Михаила, что случится через три недели, и принести нам должным образом оммаж и клятву верности, для чего вам и посылается сей вызов»[60].
В Вестминстер Эдуард вернулся в октябре 1275 года — как раз к началу осенней сессии парламента. Самым важным пунктом повестки значилась борьба с ростовщичеством. В подавляющем большинстве случаев этим ремеслом в Англии занимались евреи. К началу правления Эдуарда I еврейское население страны составляло около двух тысяч человек, объединенных в 15 общин, по большей части городских. Оно издревле жило в страхе перед произволом властей, которые вели себя в полном соответствии с апокрифическим законом Эдуарда Исповедника, гласившим: «И сами евреи и все их движимое имущество принадлежат королю».
Англичане в целом были настроены весьма антисемитски. Они с готовностью верили слухам, обвинявшим иудеев в страшных преступлениях, и были скоры на расправу. Только за последние 30 лет произошло несколько таких случаев. В 1240 году трое евреев были казнены в Норидже за недоказанное преступление — они якобы на Песах планировали распять пятилетнего ребенка. В 1255 году некий еврей по имени Джопин был обвинен в том, что вместе с несколькими сообщниками творил колдовство и замучил до смерти христианского мальчика. Когда король Генри III посетил Линкольн, он не просто приказал казнить Джопина, но повелел выслать всех городских евреев числом 91 в Лондон, где все они также были приговорены к смерти. Похожие случаи происходили в Лондоне и Нортхемптоне на протяжении 1260-х годов.
Правители Англии со времен короля Стивена Блуаского вряд ли верили подобным нелепым обвинениям, но не брезговали использовать к своей выгоде всеобщую неприязнь к иудеям. Несчастные подвергались гонениям и при Генри II Короткая Мантия, и при Ричарде I Львиное Сердце, и при Джоне Безземельном. Наконец, в 1269 году Генри III в очередной раз ужесточил условия, на которых евреи могли торговать, а кроме того, приказал за богохульство приговаривать их к смертной казни. Такое отношение к иудеям было характерно не только для Англии. По всей Европе им чинились притеснения. Фридрих II Сицилийский{73} требовал, чтобы они носили синий значок в форме буквы «Т» и длинные бороды. Французские короли со времен Филиппа II Огюста заставляли евреев носить знак в форме колеса.
Эдуард I не просто продолжал политику европейских монархов, но пытался в пределах своих владений положить конец практике предоставления денег в рост. Несмотря на постоянный прессинг со стороны власти евреи продолжали играть весьма важную роль в движении финансов. Они занимались ростовщичеством, торговали долговыми расписками и подчас продавали их спекулянтам, которые получали право наследовать земельные владения, данные в обеспечение займа, если заемщик объявлялся несостоятельным. Естественно, все эти способы заработка не вызывали симпатий как у простолюдинов, так и у землевладельцев, оказывавших вместе с прелатами серьезное давление на Эдуарда и требовавших раз и навсегда запретить торговые операции такого рода.
Парламент с готовностью поддержал предложенный королем Второй Еврейский статут — первый подобный документ был принят в 1253 году королем Генри III. Статут запрещал большинство форм ростовщичества: «Поскольку король видел, что добрые люди его королевства терпели всяческие убытки и лишались наследства из-за ростовщичества, которым занимались евреи в прошлые времена… и хотя он [король] и его предки приобрели много выгод от еврейского народа в минувшие времена, тем не менее во славу Господа и для общего блага народа король предписал и постановил, что отныне ни один еврей не должен ничего давать в рост — ни землю, ни ренту, ни что-либо другое… И поскольку такова воля и дозволение Святой Церкви, чтобы они могли жить под