Эдуард I собрал совет и обсудил со своими приближенными просьбу ирландских магнатов. Некоторые советники высказали опасения, что насильственное подчинение кланов английскому законодательству может вызвать обострение вражды между лордами и местными вождями. Королевский ответ, адресованный Роберту де Аффорду, юстициарию Ирландии, гласил: «Раз люди Ирландии предложили восемь тысяч марок при условии, что мы даруем им законы Англии, которые будут использоваться в вышеупомянутой стране, то мы желаем, чтобы вы знали следующее. Поскольку законы, которые ныне в ходу у ирландцев, противны Господу и несовместимы ни с каким правосудием, то серьезно обсудив и взвешенно обдумав этот вопрос в нашем совете, мы с нашими советниками нашли вполне целесообразным дать им английские законы. Однако же мы сделаем это с тем условием, что по указанному вопросу будет достигнуто общее согласие нашего народа или, по крайней мере, прелатов и аристократов этой страны, к нам весьма расположенных»[78].
По требованию короля в Ирландии было созвано некое подобие ассамблеи, в задачи которой входило выяснение отношения ирландской властной верхушки к законодательной реформе. Но вожди ирландских кланов смогли своими возражениями напрочь разрушить единодушие собрания, а такая разноголосица противоречила королевским указаниям. Вторично же инициаторам обращения к английскому королю собрать такую ассамблею не удалось.
В общем, на западе у Эдуарда I ничего путного не получилось. На юге же произошла небольшая катастрофа. Штормом и береговой эрозией был частично уничтожен Уинчелси — важный порт на побережье Ла-Манша. Он представлял собой богатый город, насчитывавший около 700 домов, две церкви, более 50 гостиниц и таверн. Туда приходили торговые суда не только из других английских портов, но также из Испании, Гаскони, Нормандии и Фландрии. Через Уинчелси шел экспорт древесины, дубовой коры и шерсти. Заморские купцы везли сюда вино, металл, соль, рыбу. Король приказал немедленно начать строительство нового города, но подальше от берега и на прочном скальном основании.
Затем туман королевского невезения переместился на восток страны. Октябрь 1281 года был отмечен новой вспышкой активности архиепископа Кентерберийского. Джон Печем созвал провинциальный совет в Ламбете, где поставил вопрос о том, чтобы вывести из-под юрисдикции светских судов все иски, касающиеся бенефиций и личного имущества священнослужителей. Эдуард I выступил резко против решений ламбетского совета, и архиепископ Кентерберийский вновь не смог ему противостоять, поскольку в рядах духовенства не было согласия. Неуступчивость и дотошность в церковных делах, авторитарные методы управления, присущие Печему, раздражали не только короля, но и многих прелатов, которые считали, что архиепископ превышает свои полномочия, распоряжаясь в их епархиях как в своих собственных.
Пожалуй, это стало последним крупным столкновением между королем Англии и архиепископом Кентерберийским. Поначалу отношение Эдуарда I к Джону Печему было резко отрицательным и весьма точно иллюстрировалось аллегорией, изображенной на королевской печати, где был выгравирован мученический конец святого Томаса Бекета, убитого по наущению Генри II Короткой Мантии.
К счастью, и светский, и духовный владыки Англии, имея упрямые и властные характеры, обладали достаточным запасом дипломатичности. Эдуард I уважал ученость Джона Печема и вел себя с ним более гибко, чем Генри II. В свою очередь, Печем действовал намного менее фанатично, чем Бекет. Король считал, что худой мир лучше доброй ссоры. С одной стороны, он жестко противостоял атакам примаса на королевскую власть, но с другой — искал пути к примирению. Он знал, что Джон Печем должен итальянским банкирам Риккарди немалую сумму и погасил четверть долга, что составило тысячу фунтов. Естественно, после этого архиепископ вряд ли мог позволить себе продолжать бескомпромиссную борьбу с королем за высокие идеалы.
Глава вторая. Покорение Гуинета
За неделю до Пасхи 1282 года, в ночь на Вербное воскресенье Давид, брат Ливелина ап Грифита, тепло принятый при английском дворе, объявился в замке Харден. Это была сильная крепость, над которой возвышалась мощная 12-метровая главная башня, стоящая на вершине холма. Валлийцы по-своему называли ее Пенарлаг. Замок, находившийся на полпути от Честера во Флинт, служил резиденцией Роджеру де Клиффорду, давнему соратнику Эдуарда I, представлявшему в Флинтшире королевское правосудие. Визит Давида не был неожиданностью для Роджера — собственно, он сам и пригласил валлийца вместе встретить праздник Пасхи. Однако глухой ночью Давид во главе своей вооруженной свиты подло напал на мирно спавших обитателей замка. Гарнизон был перебит, а Роджер де Клиффорд тяжело ранен. Это был не пасхальный визит, а акт начала Второй войны за независимость Уэльса.
В тот же день, 22 марта, нападению подвергся Освестри. Два дня спустя обманом был взят Аберистуит, а его констебль попал в плен — ничего не подозревая, он отправился ужинать с Грифитом ап Маредитом, где и был схвачен прямо за трапезой. 26 марта валлийцы взяли замки Каррег-Кеннен и Ландовери. Мятеж моментально охватил весь Уэльс, попавшие в руки восставших королевские слуги превратились в заложников. Небольшие гарнизоны, размещенные в замках, не могли сопротивляться толпам осаждавших, и все английские форпосты, за исключением самых укрепленных, пали после молниеносных штурмов. Англичан хладнокровно убивали повсюду, вплоть до Билта и Кардигана, их церкви и фермы сжигали. Мир, заключенный Эдуардом I в Ридлане, перестал существовать практически в одночасье, и страну вновь охватили хаос и насилие.
Первое крупное сражение произошло 17 июня 1282 года. Армия Гилберта Рыжего графа Глостерского, насчитывавшая 1600 пехотинцев и 100 латников, была отправлена Эдуардом I для наведения порядка в Южном Уэльсе. Вместо этого она попала в засаду возле монастыря Ландейло-Ваур на востоке Кармартеншира и была наголову разбита мятежниками. В кровавой схватке погиб сын Гийома де Валанса Гийом-младший. Граф Глостерский поспешно отступил к Кармартену. Как только король получил известие о поражении английской армии, он тут же отстранил Рыжего графа от командования и поставил на его место жаждущего мести Гийома де Валанса.
Почему зачинщиком войны на этот раз выступил Давид, пригретый и обласканный королем Англии, понять нетрудно. Он был крайне недоволен тем, как его покровитель распорядился валлийскими землями после победы над Ливелином. Хотя ему достались Хоуп и кантревы Дифрин-Клуйд и Ривониог, значительная часть наследственных владений к Давиду не вернулась. Точно такие же побудительные мотивы двигали и многими другими представителями валлийской знати, не оценившими в достаточной степени благодарность Эдуарда I. Так, Грифит ап Маредит жаловался, что потерял половину своих земель, несмотря на то, что сражался в Кардигане за короля и сам оплачивал войско. Лишь трое из князей Уэльса не присоединились к мятежу и оказались исключением среди валлийских вождей — это были старший брат Ливелина Оуэн Рыжий, Грифит ап Гвенвинвин из Поуиса и Рис ап Маредит из Маура.
Невозможно представить, чтобы в восстании такого масштаба не участвовал самый могущественный из князей Уэльса. Вполне вероятно, что именно им оно и было инспирировано. Хотя сам Ливелин ап Грифит уверял, что ничего не знал о готовящемся мятеже, у него были весомые причины спровоцировать бунт. Князь Гуинета затаил на Эдуарда I глубокую обиду, несмотря на то, что английский король принял его при дворе и разрешил жениться на Элеоноре де Монфор. Статус заурядного вассала короны никак не устраивал властолюбивого правителя. С того самого момента, когда его достоинство было так страшно унижено, он исподволь, постепенно, используя все доступные способы, восстанавливал свой рухнувший престиж среди валлийских вождей. Ливелин добился оммажа от князя Трахаэрна ап Мадога из Брекона, а также влиятельных южных магнатов Риса Вихана, Грифита и Кинана ап Маредита ап Оуэна.
Ливелин никогда не любил англичан, и его раздражение новыми порядками нарастало с каждым днем. Ему категорически не нравилось настойчивое стремление Эдуарда I упразднить обычаи Уэльса и принудить свободолюбивых валлийцев следовать английским законам. Каждое административное нововведение воспринималось Ливелином как очередное оскорбление. А столкновение двух антагонистических юридических систем происходило постоянно. Примеров тому было предостаточно. Взять хотя бы сложный процесс между Ливелином и Грифитом ап Гвенвинвином князем Поуис-Венвинвина из-за Арвистли — кантрева к юго-востоку от Гуинета. Ливелин настаивал, что суд должен придерживаться законов Уэльса, хотя древний кодекс Хивела ап Кадала Доброго — жившего в X веке короля Дехейбарта — даже сами валлийцы считали архаичным и устаревшим. Грифит же требовал, чтобы спор судили по английским законам Уэльской марки, лордом которой он являлся. Эдуард I поддержал Грифита и безапелляционно заявил, что королевский суд не может руководствоваться варварскими законами.
Другой случай, также непосредственно уязвивший Ливелина, касался права на обломки кораблекрушения. У побережья Гуинета потерпел крушение корабль, принадлежавший некоему торговцу Роберту из Лестера. Как властитель прибрежных земель, Ливелин ап Грифит наложил руку на товары, выброшенные морем. Но Роберт обратился к королю и получил предписание, в котором юстициарию Честера приказывалось возместить купцу убытки за счет валлийского князя. Некоторое время спустя люди Ливелина прибыли в Честер для покупки меда. Они были схвачены, а все находившееся при них имущество, включая лошадей, конфисковано в погашение иска.
Споры из-за участка земли с неясной принадлежностью или обломков судна, как и другие схожие судебные коллизии, рождали призывы к сохранению валлийских законов и обычаев, в одночасье ставших символами национальной идентичности. Ливелин и Давид вместе со своими присными усердно распространяли по Уэльсу слухи, что английский король собирается не просто уничтожить древние законы Хивела Доброго, но искоренить сам валлийский дух. Таким образом, Эдуард I столкнулся с совершенно иной мотивацией у своих противников. В Первую войну за независимость он просто-напросто приводил в повиновение своенравного соседа и непокорного вассала. Теперь же, во Второй войне, ему противостояли люди, защищавшие свои национальные корни, попробовавшие на вкус английское правосудие и не оценившие его.