Мужская линия, идущая от брата Уильяма Льва — Дэвида графа Хантингдонского — прервалась на Джоне Скотте, последнем независимом графе Честерском. Флорис Голландский претендовал на шотландский трон в качестве потомка старшей сестры Дэвида Хантингдонского. Он утверждал, что Дэвид был отстранен от наследования короны как мятежник и поэтому все права на нее перешли к его сестре. Джон Черный Комин Баденохский попытался проследить свое происхождение от короля Доналда III, но судей не убедил.
Порой юристам приходилось выслушивать удивительные истории, звучавшие как сказка. К примеру, один из претендентов поведал им о гибели некого короля, не известного ни одному хронисту. Сын его также был убит жестоким дядей, а дочь тайно бежала в Ирландию, где вышла замуж и передала права на трон своим детям, от одного из которых и произошел, по его собственным словам, автор занимательной фантазии.
Среди множества обладателей запутанных или невероятных родословных самые обоснованные претензии были у Джона Балиола из замка Барнард в Дареме и Роберта Брюса лорда Аннандейлского. Первый приходился внуком старшей дочери Дэвида графа Хантингдонского, а второй — сыном младшей дочери графа. Но чьи права предпочтительнее? Этот вопрос оказался не таким простым.
Шотландия в основном управлялась англо-нормандскими магнатами, так что в ней действовали примерно те же обычаи наследования, что и в Англии. Однако, как выяснилось, они не были строго кодифицированы и в кризисных ситуациях порождали возможность двоякого толкования. Пресечение династии Данкельдов вызвало, несомненно, глубокий кризис преемственности власти. В частности, возникли сомнения в том, насколько вообще законно наследование по женской линии. Но самой большой проблемой стал вопрос о том, что важнее — право первородства или кровное родство.
В первом случае несомненное преимущество имел Джон Балиол, так как наследовал старшей дочери. Во втором — Роберт Брюс, поскольку его отделяло от графа Хантингдонского всего два поколения, а не три, как у соперника. Сторонников обоих правил было в достатке, и разрешить эту коллизию исключительно юридическим путем оказалось затруднительно, хотя старые прецеденты говорили в пользу Балиола. Именно так считала, к примеру, «История Уильяма Маршала»:
Да, сир, твердит нам здравый смысл,
Что истинна такая мысль:
Наследник должен быть один,
Но не племянник — только сын[103].
Интересный, хотя абсолютно не приемлемый ни для кого выход предложил еще один претендент на корону — Джон лорд Хестингс, потомок третьей дочери все того же графа Хантингдонского. Он предложил разделить Шотландию между отпрысками трех сонаследниц на Лотиан, Олбан и Стратклайд. Никаких обоснований в истории страны такому принципу наследования не было. Кроме того, Эдуард I не желал дробления Шотландии, владение которой он считал своим неотъемлемым правом.
Сбор доказательств от многочисленных претендентов занял десять дней, после чего все документы поместили в запечатанный мешок. Судьи приступили к анализу претензий, и, судя по всему, эта работа грозила затянуться надолго. Пользуясь случаем, Эдуард I отбыл на юг, ибо проблемы, требующие королевского внимания, возникали постоянно в разных концах его обширного королевства.
На этот раз он был обеспокоен продолжавшимися междоусобицами, которым с упоением предавались заносчивые и гордящиеся своей независимостью лорды Уэльской марки. Победить это зло не удавалось пока ни одному английскому монарху. Вот уже двести лет они устанавливали на приграничных территориях свои законы, ведя по собственному усмотрению частные феодальные войны. Королю не оставалось ничего другого, кроме как вынужденно мириться с подобной вольницей, поскольку лорды марки прикрывали западные границы страны и отражали набеги валлийцев. Теперь, после двух дорогостоящих кампаний, Уэльс был приведен в подчинение и приграничные лорды из защитников королевства превратились в простых смутьянов, которые своим эгоистичным поведением способны были в одночасье разрушить то здание законности и порядка, которое Эдуард I так кропотливо возводил. С его вступлением на трон они вроде бы притихли, но во время длительной поездки короля в Гасконь междоусобицы вновь вспыхнули в Уэльской марке.
Конкретным поводом для вмешательства короля стала распря между самым богатым и могущественным магнатом Гилбертом де Клэром графом Глостерским и лордом — верховным констеблем Хамфри де Боэном графом Херефордским и Эссексским, не утихавшая уже как минимум в течение двух лет. Началась она с того, что граф Глостерский задумал построить замок в Морле — на земле, которую граф Херефордский считал своей. Договориться миром графам не удалось, а посему им пришлось прибегнуть ко второму традиционному для приграничья способу решения конфликта — частной войне. Полилась кровь, пылали дома, гибли посевы.
Позиции у Хамфри де Боэна были значительно слабее, чем у Гилберта де Клэра, который приходился зятем самому королю. Кроме того, граф Херефордский не сумел приобрести в марке верных союзников. Напротив, он враждовал, и тоже по территориальному вопросу, еще и с другим могущественным соседом — Джоном Гиффардом. Поэтому Хамфри де Боэн решил пренебречь воинственными обычаями пограничья и направил жалобу непосредственно королю. Эдуард I приказал обоим графам немедленно прекратить междоусобицу. Хамфри де Боэн повиновался, однако Гилберт де Клэр, надеясь на родство с королем, проигнорировал его волю.
Спорить с Эдуардом I было себе дороже. В октябре 1291 года король созвал парламент в Абергевенни — городе на реке Аск, в самом сердце Уэльской марки. Оба магната были признаны виновными в похищениях скота и убийствах людей. Приговор звучал сурово — заключение и конфискация имущества. Впрочем, смутьяны могли облегчить свою участь, выразив покорность королю и искупив свое бесчестье. Как и следовало ожидать, они согласились заплатить за освобождение: строптивый граф Глостерский выложил десять тысяч марок, а смирившийся граф Херефордский — тысячу. Затем король нанес им основной удар. Земли Гилберта де Клэра в Гламоргане и Хамфри де Боэна в Брекноке были переданы королю и только потом возвращены прежним владельцам, но уже не по древним хартиям, а по королевскому пожалованию как ленные владения.
Случай с графами Глостерским и Херефордским был не единственным. Королевский бейлиф в Монтгомери Бого де Новилл принес жалобу на Эдмунда де Мортимера Уигморского, который своей властью схватил человека, подозреваемого в совершении уголовного преступления, заточил его в тюрьму, судил своим судом и приговорил к казни, вопреки требованиям Новилла выдать обвиняемого. Эдуард вызвал учинившего самоуправство лорда на свой суд. Эдмунд де Мортимер не стал противиться воле короля, поэтому отделался сравнительно легким штрафом в 100 марок. Однако его владения в Уигморе также были лишены всех древних свобод и привилегий, превратившись в простые феодальные лены. Особенно унизительным для лорда оказалось требование передать-таки Бого де Новиллу тело казненного преступника, с тем чтобы оно было повешено, но уже согласно королевскому закону.
Ни финансовые убытки, ни территориальные потери, ни угроза тюрьмы не были бы для лордов марки столь же тяжелы, как уязвленная гордость — их всевластие в собственных наследственных владениях ушло в прошлое, полуавтономность пограничных земель была фактически упразднена. Борьба за полное уравнивание статуса лордов марки и прочих английских лордов велась еще долго, но первый, самый решительный шаг был сделан Эдуардом I. Король не посягал на юрисдикцию магнатов пограничья, если они не выходили за те рамки, которые он считал приемлемыми. Однако его судьи жестко утверждали превалирование королевских законов над местными обычаями и старыми привилегиями, которыми так долго кичились лорды марки.
Эдуард I также призвал на суд еще одного приграничного феодального барона — Теобальда де Вердана, враждовавшего с Николасом приором Лантонийским. Когда королевский шериф начал расследование этой междоусобицы в Эвиас-Лейси, Вердан воспрепятствовал отправлению судопроизводства, явившись на вызов с вооруженным отрядом в 600 человек. Но с королем такие фокусы не проходили, и Теобальду пришлось отправиться за решетку. Свободу себе он добыл, только уплатив штраф в размере 500 фунтов.
Поставив на место лордов марки, Эдуард I вновь обратился мыслями к крестовому походу. Хотя он и приостановил подготовку, но формально от него не отказывался и не забывал о нем ни на минуту. К тому времени ситуация в Святой земле стала совершенно безнадежной, поскольку 30 мая 1291 года мамлюки захватили последний оплот крестоносцев — Акру. Весть о падении крепости привела в шок весь христианский мир.
В конце мая 1292 года Эдуард I вернулся на Север и в канун праздника Иоанна Крестителя, то есть 23 июня 1292 года, написал королю Венгрии Андрашу III Венецианцу из Берика-апон-Туида: «Что касается того, что ваша светлость благородно предложила нам для служения Господу и для чести и величия веры христианской, то за щедрость вашу мы приносим вам благодарность, провидя в этом великое и трепетное желание служить Ему (ибо несчастная Святая земля была освящена Его кровью). Поскольку перед тем, как мы приняли вашего посланника, мы приказали и твердо объявили о подготовке нашего перехода через море, от сего нашего ордонанса отступить мы не можем. Однако касательно тысячи рыцарей и конных лучников, которых за свой счет на один год для помощи в указанной Святой земле вы предложили нам предоставить при переходе по суше, мы повторно приносим вам свою благодарность»[104].
«Великое дело» медленно, но верно шло к завершению. Судьи довольно быстро отклонили кандидатуры всех несостоятельных соискателей трона, им требовалось сделать выбор между двумя оставшимися претендентами. Первым был чрезвычайно уважаемый среди шотландских лордов 76-летний Роберт Брюс лорд Аннандейлский. Вторым — 42-летний Джон Балиол, чей отец сражался на стороне Эдуарда I в битве при Луисе и впоследствии основал колледж в Оксфорде для бедных студентов с севера, получивший его имя. Об