а были шотландцами по происхождению, оба имели обширные владения в Англии, оба выказывали свою лояльность по отношению к английскому королю. Выбор между ними действительно был весьма затруднительным.
Для решения этого вопроса Эдуард I приказал назначить еще одну комиссию. В нее вошло 80 шотландских советников, половину из которых назначил Брюс, а половину — Балиол. Еще 24 члена комиссии были английскими судьями. После долгих совещаний и многочисленных заседаний шотландцы признали, что не могут прийти к согласию. Тогда сделать окончательные выводы было поручено англичанам.
Английские судьи решили придерживаться привычной им традиции, которая отдавала безусловное предпочтение старшей линии и отвергала наследование по принципу кровного родства. Таким образом, их симпатии склонились на сторону Джона Балиола. Кандидатура Роберта Брюса помимо этой главной причины была отклонена еще и потому, что лорд Аннандейлский неосмотрительно выступил в поддержку предложения лорда Хестингса по разделу Шотландии на три части, а это было категорически неприемлемо для Эдуарда I.
17 ноября 1292 года в большом зале замка Берик состоялся финальный акт «Великого дела». Честь объявить Джона Балиола законно избранным королем Шотландии выпала судье сэру Роджеру Брабазону, с самого начала возглавлявшему английских юристов, вовлеченных в «Великое дело». Церемония коронации состоялась в Скуне, древней столице Шотландского королевства, 30 ноября, в день святого Андрея. Новый законный король Джон I воссел на коронационном Камне судьбы. Обряд проводили англичане Энтони Бек князь-епископ Даремский и Джон де Сент-Джон, который выступал в качестве официального представителя малолетнего Доннахога (или, по-простому, Дункана) мормэра{98} Файфа, обладавшего наследственным правом проведения коронации. В тот же день печать, использовавшаяся хранителями королевства во время междуцарствия, была разбита, а ее осколки отправлены в Англию.
Эдуард I был полностью удовлетворен. Но его торжество омрачала смерть преданного друга и мудрого советника — лорда — верховного канцлера Роберта Бёрнелла, который не дожил до этого момента всего месяц и скончался здесь, в Берике, 25 октября 1292 года. Не все любили Бёрнелла так же сильно, как король, которому тот служил беззаветно. «И был он в общении с людьми приветлив, но, как говорят, преисполнен коварства сверх меры», — писал о покойном монах Данстеблского приорства августинцев[105]. На вакантную должность лорда — верховного канцлера Эдуард I назначил хранителя архивов Джона Лэнгтона, который не обладал столь же блестящими талантами, как его предшественник, но был способным, исполнительным и верным слугой. А главное — пользовался полным доверием короля, несмотря на то, что был однажды обвинен в превышении полномочий и оштрафован.
26 декабря Джон Балиол в сопровождении двадцати трех шотландских магнатов прибыл в Ньюкасл, где принес Эдуарду I оммаж по всей форме, признав, что держит Шотландию от английской короны: «Монсеньор сир Эдуард, король Англии, суверенный сеньор королевства Шотландия! Я, Джон де Балиол, король Шотландии, становлюсь вашим вассалом в отношении королевства Шотландия и всех прилежащих и зависимых территорий; каковое королевство я держу и должен держать по праву и по притязанию, согласно наследованию как сам, так и мои наследники, короли Шотландии, от вас и от ваших наследников, королей Англии. Я клянусь быть верным и лояльным вам и вашим наследникам, королям Англии, жизнью, и членами, и мирской честью…»[106]
Оба короля задержались в Ньюкасле и вместе отпраздновали там Рождество. Казалось, между ними установилось полное взаимопонимание, однако Эдуард I при всем внешне дружеском расположении к Балиолу не упускал из виду собственные интересы. Его планы относительно Шотландии еще не были исполнены до конца. Используя свои незаурядные дипломатические способности, он стремился установить полное господство над северным соседом и действовал в этом направлении исключительно последовательно.
Поначалу, когда только создавалась комиссия по выборам, Эдуард I отдал решающий голос именно шотландцам, ничем серьезно при этом не рискуя. Он прекрасно осознавал, что сторонники разных кандидатов не смогут договориться между собой. Так и получилось — все без исключения решения, принятые комиссией, в конечном счете были инспирированы королем Англии. Эдуард I на корню пресек попытку раздробить страну на три части, а затем спас ее от введения туманного «естественного права», за которое ратовал Роберт Брюс. Исподволь, не прибегая к насильственным методам, он подвел членов комиссии к выбору того претендента, который был ему выгоден.
До поры до времени его действия казались шотландцам не просто справедливыми и законными, но в некотором роде даже комплементарными. Сам Балиол поначалу искренне заблуждался, думая, что королевский титул поставит его на одну ступеньку с южным «другом и соседом». Однако он сильно просчитался. Эдуард I организовал выборы вассала, а не равного себе властелина. Прошло совсем немного времени, и король Англии обнаружил свои истинные намерения.
Когда Генри II Короткая Мантия или Джон Безземельный требовали оммажа от шотландских королей, они не стремились подчинить их своей власти фактически, на практике. Всё ограничивалось формальным изъявлением покорности, и такая политика устраивала обе стороны. На протяжении многих поколений шотландские короли находились в превосходных отношениях с английскими и имели обширные владения в Англии — в частности, им принадлежало графство Хантингдонское.
В отличие от предшественников Эдуарда I подобное положение вещей категорически не устраивало. Он добивался полного, реального и публично подтвержденного подчинения Шотландии. Недаром по его приказу к простой формуле оммажа был добавлен пункт о праве короля Англии в качестве сюзерена выслушивать апелляции шотландцев на решения короля Шотландии. Этот юридический нюанс прямо противоречил Бёргемскому договору 1290 года, в котором четко говорилось, что никто из подданных шотландского трона не обязан держать ответ за пределами своего королевства за те деяния, которые были совершены в пределах этого королевства. Однако Эдуард I заявил, что не считает себя связанным обязательствами Бёргемского договора, поскольку брак его сына Эдуарда Карнарвонского и Маргареты Девы Норвегии не состоялся.
Вместе со своими советниками он демонстративно заслушал дело некоего Роджера Бартоломью, горожанина из Берика и шотландского подданного, который подал апелляцию на три приговора, вынесенных ему судом хранителей Шотландии. Один из этих приговоров был аннулирован королем Англии.
Дальше — больше. Эдуард I принял к рассмотрению жалобу на самого Джона Балиола. Ее принесли опекуны несовершеннолетнего Дункана МакДаффа мормэра Файфа. Они утверждали, что сначала их подопечному было отказано в праве наследования части земель в северном Файфе, а затем и сам юный мормэр был несправедливо брошен в тюрьму по приказу короля Шотландии. Эдуард I потребовал от Балиола предстать по этому делу перед английским парламентом весной 1293 года, но тот приезжать отказался и заявил, ссылаясь все на тот же Бёргемский договор, что не признает за парламентом права принимать и рассматривать апелляции из Шотландии. Тогда Эдуард I прибег к угрозам, пообещав в случае неподчинения отобрать три самых важных королевских замка. Балиол вынужден был отступить, и на Михайлов день письменно признал свой отказ от каждой из статей Бёргемского договора.
Вся Шотландия перенесла это как серьезное унижение, которого соотечественники Джону Балиолу так никогда и не простили. Это был момент истины, когда король-вассал и его подданные с негодованием осознали, что Эдуард I превратил шотландскую монархию в фикцию. Сил для сопротивления у самих шотландцев не было, но своим бесцеремонным вмешательством в дела соседей английский король буквально толкал их на поиск могучих союзников. Таким образом, взоры шотландских лордов и прелатов все чаще обращались к Франции — тем более что у Англии отношения с этой страной постепенно становились все менее и менее дружескими.
В XIII веке основные торговые морские пути шли через Ла-Манш и вдоль атлантического побережья Франции. Купцы доставляли свои товары в многочисленные портовые города — от Фландрии до Пиренейского полуострова. Конкуренция между торговцами была весьма острой. Особенно яростно ненавидели друг друга моряки из Нормандии и из Пяти Портов. На сторону последних в постоянно возникавших конфликтах всегда становились гасконцы из Бордо и Байонны. Непримиримые противники обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Имела хождение, в частности, такая история: «Однажды [нормандцы] встретили шесть английских кораблей и тут же атаковали два из них. Они немедленно убили там людей и собак, повесив их на реях своих кораблей, и так плавали по морю, не делая различия между собакой и англичанином»[107].
В 1292 году вспыхнула массовая драка в одном из портов Нормандии, когда экипажи английских и гасконских судов сошли на берег и как следует потрепали агрессивно настроенных хозяев, причем один нормандец был тяжело ранен. В ответ нормандцы провели рейд в эстуарий Жиронда, где в чисто пиратском стиле атаковали английские и ирландские суда. Наконец, 15 мая 1293 года произошло настоящее морское сражение. Возле мыса Пуэнт-Сен-Матье встретились англо-гасконский и нормандский торговые флоты. Несмотря на то, что англичане уступали в численности, они наголову разбили противника. Затем победители разграбили Ла-Рошель и вернулись в Портсмут с богатой добычей.
Эдуард I ничуть не осуждал своих моряков, полностью возлагая ответственность за все конфликты на подданных французского короля. В то же время он совершенно не желал раздувать международный скандал и портить отношения с сильным соседом из-за пиратских действий торговцев, к какой бы нации они ни принадлежали. Эдуард I писал, скрывая свое одобрение под маской напускной суровости: «Приказываем простым морякам всего флота Англии и Байонны под страхом конфискации имущества и товаров соблюдать нынешний мир с королем Франции и, поскольку Господь уже даровал им победу над злобой их врагов, воздерживаться от причинения вреда нормандцам или прочим во французских владениях»