Требование не было принято, его отклонили, присутствовавшие на заседании не пришли к согласию. Так закончился этот день»[123].
Двое самых влиятельных вельмож — лорд-маршал Роджер Бигод граф Норфолкский и лорд верховный констебль Хамфри де Боэн граф Херефордский — наотрез отказались менять свою позицию и участвовать в заморском походе. Для этого у них было сразу несколько веских оснований, помимо уже перечисленных выше. Во-первых, предыдущий год был неблагоприятен к высшей знати: скончались Эдмунд граф Ланкастерский, Гилберт де Клэр Рыжий граф Глостерский и Гийом де Валанс. Джон Уоррен граф Саррейский находился в Шотландии, а Генри де Лейси граф Линкольнский — в Гаскони. Естественно, что влияние Бигода и Боэна достигло своего пика, а их долгое отсутствие в Англии его значительно поколебало бы.
Во-вторых, они были против идеи короля, призвавшего свободных держателей с годовым доходом более 20 фунтов служить латниками в его войске — такой порядок напрямую угрожал их феодальной власти. И в-третьих — каждый из них имел свои счеты с королем. Граф Херефордский не мог простить унижения, связанного с его частной войной в Уэльской марке против графа Глостерского. Граф Норфолкский был обижен на то, что во время последней уэльской кампании Эдуард I не назначил его маршалом войска, как ему было положено по наследственному праву.
Возможно, при других обстоятельствах они могли бы найти взаимоприемлемый компромисс, но в данном случае король был настроен крайне решительно. Он был абсолютно уверен в том, что действует на благо страны, и требовал от всех сословий полного подчинения:
Я — замок ваш, я стены ваши, я ваш дом,
Вам — барбаканом быть, воротами, шатром.
Гасконь неправедно отобрана врагом,
Вернуть ее должны мы или пропадем.
Клянусь туда отплыть я для борьбы со злом,
Ваш долг — идти со мной в порядке боевом.
Отказ наказан будет в случае любом[124].
Не сумев договориться с графами по-хорошему, Эдуард I лишил их должностей. Он назначил лордом констеблем Томаса лорда Баркли, а маршалом — Джеффри де Дженевила.
Что касается прелатов, то их король поставил действительно в крайне тяжелое положение, и все они понимали, что рано или поздно, но подчиниться придется. Знал это и Эдуард I — он намеренно облегчил им пути к отступлению, приостановив в марте действие указа о конфискации церковных сборов. Первым с просьбой о примирении обратился Генри Ньюаркский, недавно избранный архиепископом Йоркским, но еще не утвержденный папой. Сей достойный прелат давно уже пользовался доверием Эдуарда I, поскольку долгое время верно служил в различных дипломатических посольствах. Затем согласился заплатить налог еще один соратник короля — богатейший землевладелец Энтони Бек князь-епископ Даремский. К ним присоединился Джон де Холтон епископ Карлайлский, чья епархия регулярно страдала от набегов шотландцев и кому защита короля была необходима как воздух. За северными прелатами запросили мира епископы Линкольнский, Нориджский, Илийский и Вустерский.
При виде такого массового отступничества английских священнослужителей самого высокого ранга вынужден был пойти на уступки и Роберт Уинчелси архиепископ Кентерберийский — постоянный оппонент короля и ярый противник налога. Желая сохранить лицо и хотя бы формально не противоречить папской булле, он предпочел рассматривать выплату пятой части не как налог, а как штраф за владение собственностью. 24 марта примас всей Англии разрешил своим подчиненным действовать по их усмотрению — дескать, пусть затем каждый спасает свою душу как может.
Сам упрямый архиепископ не сдавался до последнего. Его владения в течение пяти месяцев находились в руках короля, и он был вынужден, подобно святому Франциску Ассизскому, жить за счет приношений верующих. Но бесконечно противостоять королю Роберт Уинчелси не мог, и 14 июля 1297 года, в день открытия парламента, он публично примирился с Эдуардом I у дверей Вестминстерского зала. После этого акта все его владения были незамедлительно переданы ему обратно.
Впрочем, у архиепископа Кентерберийского было формальное оправдание. Даже папа Бонифаций VIII не смог противостоять одновременно двум могущественным королям христианского мира — английскому и французскому. В первую очередь, конечно, пойти на попятный его вынудили действия Филиппа IV, который ввел эмбарго на торговлю с Италией и запретил вывоз денег из страны. Но немалую роль в изменении папой линии своего поведения сыграл и поразительно вовремя вспыхнувший бунт могущественной семьи Колонна. Ее представители обвинили Бонифация VIII в том, что он был избран незаконно, а также в смерти его предшественника Целестина V. Под давлением обстоятельств папа фактически аннулировал свою буллу Clericis laicos, издав в июле 1297 года другую буллу Etsi de statu (лат. «Хотя о положении»), разрешавшую светским властям облагать налогом священнослужителей в экстренных случаях.
После примирения с архиепископом Эдуард I, не входя в большой королевский зал Вестминстера, произнес перед собравшимися со специально возведенного для него деревянного помоста прочувственную речь. Он покаялся в своих грехах, заявив, что правил своим народом, возможно, не так справедливо, как следовало бы, что его слуги подчас без его ведома брали у подданных больше, чем положено. Однако это были по большей части нежелательные перегибы и недоразумения. В целом же все его помыслы всегда были направлены на достижение победы над многочисленными грозными врагами, жаждущими английской крови. «Вот, смотрите! — говорил Эдуард I с помоста. — Я готов подвергнуть себя опасности ради вас. И я молю вас, если я вернусь, принять меня так, как вы ныне принимаете меня, а я возмещу вам всё, что я взял у вас. Если же я не вернусь, то молю вас — коронуйте моего сына вашим королем»[125].
Все, кто слышал эту речь, были глубоко тронуты. Даже убежденный противник короля Роберт Уинчелси архиепископ Кентерберийский не смог в этот момент сдержать слез. Лорды, прелаты, рыцари и горожане поклялись в верности Эдуарду I и вставшему рядом с ним на помост тринадцатилетнему принцу Эдуарду Карнарвонскому.
Воспользовавшись атмосферой всеобщего воодушевления и единения, король заручился согласием рыцарей графств на дополнительную субсидию в размере восьмой части движимого имущества в обмен на подтверждение Великой хартии вольностей, Лесной хартии и отказ от принуждения свободных держателей к службе в армии за пределами королевства. Он также добился права собрать еще один налог со священнослужителей. Помимо этого Эдуард I разослал по всей стране своих уполномоченных с приказами изъять шерсть на общую сумму в 50 тысяч фунтов. Король утверждал, что эти меры были одобрены парламентом.
Однако мятежные лорды не торопились разделить энтузиазм рыцарей и горожан. Они подвергли сомнению правомочность «парламента», насмешливо заявив, что в нем присутствовало людей не более, чем поместилось бы в королевской трапезной. В первых рядах скептиков, конечно же, опять оказались отстраненные от своих высоких должностей графы Норфолкский и Херефордский, упорно отказывавшиеся идти на компромисс с королем.
Недовольные магнаты в пику парламенту собрали сторонников и составили список своих обид, получивший известность как «Ремонстрации»{110}: «Здесь изложены претензии архиепископов, епископов, аббатов, приоров, графов и баронов, и всех людей страны нашему владыке королю. Мы смиренно молим его, нашего владыку, чтобы он пожелал исправить и изменить это как для его собственной чести, так и для защиты людей. Ведь всему населению страны кажется, что оповещение, сделанное в приказе нашего владыки короля, недостаточно, поскольку в нем не указано определенное место, куда следует отправляться. А от места зависят те меры, которые необходимо предпринять. Тогда они смогут решить, обязаны они ему службой или нет. Ибо обычно говорится, что наш владыка король желает переправиться во Фландрию; всем же людям страны кажется, что там они не обязаны ему какой-либо службой, так как ни они сами, ни их предки, ни их прародители никогда не служили в этой земле»[126].
Магнаты также опротестовали законность введения не освященных традициями налогов, в особенности злой пошлины — maltôte. Они возмущались нарушением старых обычаев и свобод. Однако по горло занятый подготовкой фландрской экспедиции Эдуард I игнорировал все их выпады, так как не имел возможности отвлекаться на бессмысленные препирательства с новоявленной баронской оппозицией.
Глава вторая. Мятежный Уоллес
Пока Англия готовилась к возвращению незаконно отторгнутых территорий во Франции, взбунтовалась только недавно усмиренная Шотландия. Поначалу волнения начались в отдаленных областях страны и совершенно не затронули шотландскую знать. Недовольство возникло в среде мелких фермеров и крестьян, безжалостно притесняемых английскими шерифами, судьями, бейлифами и другими лицами, облеченными властью. В полном соответствии с практикой того времени они вовсю пользовались своим положением в целях незаконного обогащения. Постепенно мятежи охватили довольно обширную территорию, включавшую в себя Галлоуэй, Клайдсдейл, Росс, Мари и Абердиншир, но Эдуард I все еще не видел в них никакой опасности, несмотря на то, что время от времени шотландцы преподносили ему пренеприятные сюрпризы.
В мае 1297 года в Ланарке был убит шериф Уильям Хезлриг и вырезан английский гарнизон. Это произошло во время неожиданного ночного нападения на город отряда во главе с неким Уильямом Уоллесом, человеком весьма темного происхождения. Согласно некоторым источникам, он был сыном королевского арендатора из небольшого городка Элдерсли в Ренфрюшире, что в 15 километрах к западу от Глазго. Отца его звали то ли Малколм, то ли Алан — второе более вероятно. По материнской линии Уоллес приходился племянником сэру Реджиналду Кроуфорду, шерифу Эра. Но все эти сведения лишь предположительны и не очень достоверны.