Покончив с осадой, Эдуард I повел свою армию в Линлитгоу — старинный манор на берегу одноименного озера, с XII века принадлежавший шотландским королям. Здесь он провел зиму со своей женой Маргаритой, которая приехала к мужу с трехмесячным сыном. Это был уже второй мальчик, родившийся у короля и французской принцессы, его назвали Эдмундом.
Тем временем войско Эдуарда принца Уэльского, а точнее, Генри графа Линкольнского прямиком через Нитсдейл вышло к побережью Ферт-оф-Клайда у города Эр. Шотландцы хорошо усвоили урок Фолкёрка и всеми силами избегали генеральных сражений. Они использовали выработанную недавно тактику — отступали в горы, унося с собой и угоняя всё, что могло бы послужить пищей врагу. От Эра англичане повернули к югу и осадили замок Тёрнберри, который вскоре был успешно взят. Затем армия Эдуарда Карнарвонского присоединилась к королевской в Линлитгоу.
Эдуард I не собирался менять принципы управления Шотландией. Отвоеванные им территории южнее реки Форт он считал северными английскими землями. Поэтому король назначил там шерифов и наместников, укрепил замки английскими гарнизонами, пообещав солдатам землю за службу.
На Рождество Эдуард закатил в Фолкёрке, находившемся всего в 12 километрах от его временной резиденции, очередной пир по образу и подобию артуровского Круглого стола. Этот символический жест должен был в очередной раз подчеркнуть его власть над всей Британией. Затем король вернулся в Линлитгоу и, оценив выгодное стратегическое положение манора на пути от Эдинбурга до Стерлингского замка, приказал возвести здесь укрепление — мощную квадратную каменную башню, получившую впоследствии название «Пил». Ее сооружение он поручил давнему знакомому — знаменитому архитектору Джеймсу из Сент-Джорджа, руководившему в свое время строительством Железного кольца в Уэльсе.
Эдуард I был чрезвычайно расстроен тем, что не успел до наступления зимы занять все стратегически важные места. В частности, он не взял Стерлингский замок — на это не хватило ни времени, ни денег. Падеж лошадей, случившийся из-за бескормицы, и остро вставшая проблема дезертирства вынудили его согласиться 26 января 1302 года на заключение перемирия с шотландцами до ноября того же года. Во время размышлений о проведенной кампании у короля родился грандиозный план — построить мост через Шотландское море, как англичане называли залив Ферт-оф-Форт. Эдуард I писал: «Мы уверены — если бы мы пересекли его в этот сезон, то мы бы совершили такой подвиг против наших врагов, что наши дела здесь быстро пришли бы к удовлетворительному и почетному завершению»[143].
Надо заметить, что до воплощения в жизнь смелой мечты короля прошло 600 лет! Лишь в 1890 году через залив был построен первый консольный железнодорожный мост Форт-Бридж. В 1964 году открылось движение по 2,5-километровому висячему автомобильному мосту Форт-Роуд-Бридж, а в 2017 году — по вантовому мосту Куинсферри-Кроссинг.
Наступила весна. Эдуард I со всем своим семейством вернулся в южные графства, полный решимости окончательно разобраться с баронской оппозицией. Одного из своих заклятых врагов, 56-летнего бездетного Роджера Бигода графа Норфолкского, он вызвал 12 апреля 1302 года в старинное колчестерское аббатство бенедиктинцев святого Иоанна Крестителя. Там король вынудил Бигода передать все владения и должность маршала короне, а затем вернул их графу обратно, но уже на других условиях. И условия эти были показательно жестокие: «На правах наследования от его плоти». Стандартная формулировка сразу же безжалостно исключила из числа претендентов на титул и состояние младшего брата Джона. А поскольку детей у Роджера Бигода не было и вряд ли стоило их ожидать, то с его смертью род пресекался, а всё движимое и недвижимое имущество отходило королю.
Что касается второго вождя недовольных, Хамфри де Боэна графа Херефордского, то он не очень-то разделял, как уже было сказано, оппозиционные устремления отца. При отсутствии твердых убеждений его тем более не прельщала судьба соратника. Поэтому в том же году Хамфри взял в жены дочь короля Джоанну Ридланскую и больше не помышлял ни о каких комплотах. Более того, примирившись с монархом, он передал ему кое-какие документы, уличавшие архиепископа Кентерберийского в подстрекательстве лордов к мятежу. Несколько позже король умело использовал попавший к нему в руки компромат против последнего серьезного внутреннего противника.
«Судьба и благоприятный случай всегда приходят на помощь тому, кто преисполнен решимости и борется до конца»{117}. Эдуард I, подобно опытному фехтовальщику, неутомимо отражал сыпавшиеся на него со всех сторон удары, не сдавался и не опускал меча. И фортуна наконец повернулась к нему лицом.
Король Филипп IV Красивый получил одну за другой три весьма горькие пилюли. В ночь на 18 мая 1302 года во время «Брюггской заутрени» горожане Брюгге вырезали французский гарнизон. А спустя два месяца, 11 июля французское рыцарство потерпело неожиданное и позорное поражение от простолюдинов-фламандцев в «Битве золотых шпор». Ополчение городов Брюгге и Гента — вооруженные копьями, луками и арбалетами пешие ткачи и представители других гильдий — разгромило при Куртрэ гордую рыцарскую конницу, а сам командующий французской армией, знаменитый военачальник Робер II д’Артуа пал в бою.
Вся Англия радовалась поражению врага и торжеству союзников. Несмотря на то, что тут напрашивалась явная аналогия с поражением англичан от шотландцев Уильяма Уоллеса в битве на Стерлингском мосту и гибелью Хью де Крессингема, народ повсюду распевал веселые песенки, высмеивавшие унижение французов:
Французы в Фландру зайцами неслись, легки.
Но в полночь воевать им стало не с руки;
Как птицы, были пойманы они в силки —
Кто пеший, кто с конем.
Фламандцы шлемы сбрасывали с их голов,
Не тратили на разговор про выкуп слов,
И сыпались на землю головы врагов.
Им кара поделом[144].
Третий удар Филиппу IV нанес папа Бонифаций VIII. Воодушевленный тем, что Французское королевство оказалось в сложном положении, он решил воспользоваться ситуацией и обнародовал буллу Unam Sanctam (лат. «Единую святую»), в которой недвусмысленно проводилась мысль о том, что светская власть должна быть подчинена власти духовной и это есть необходимое условие спасения души: «Несомненно, что отрицающий власть Петра над светским мечом плохо слышал слово Господа, повелевшего: „Вложи меч в ножны“{118}. Следовательно, оба находятся во власти церкви — и духовный, и светский мечи; только последний используется для церкви, а первый — церковью… Для спасения совершенно необходимо, чтобы каждое человеческое существо подчинялось римскому понтифику»[145]. Таким образом, Филипп, не желавший даже формально признавать свое подчинение папе, оказался перед лицом прямой угрозы отлучения от церкви.
В этой нелегкой ситуации королю Франции не оставалось ничего другого, кроме как уладить тлеющий конфликт в Гаскони, отнимавший у него значительные ресурсы, необходимые для других, более важных политических предприятий. Все его мысли занимали теперь Фландрия и папа. Поэтому он счел за благо восстановить герцогство Аквитанское и во всеуслышание заявить, что отказывает Шотландии в какой бы то ни было поддержке. Так шотландцы поняли (как в свое время Эдуард I), что доверять словам и обещаниям Филиппа IV — весьма опасное дело.
К Рождеству 1302 года жители Бордо сами сбросили с себя иго французского правления и обратились к англичанам с просьбой принять их под свою руку. Французскому королю показалось, что лучший способ сохранить достоинство — это пойти на своевременные уступки. И вот 20 мая 1303 года был подписан окончательный Парижский договор, согласно которому между Англией и Францией устанавливались вечный мир и дружба. Эдуард I принес оммаж по доверенности за свой возвращенный гасконский лен. И с тех пор страны — извечные соперники действительно долгое время жили в согласии. Но это случилось, естественно, не потому, что короли прониклись неожиданно друг к другу искренними добрыми чувствами — просто ни у того, ни у другого не хватало сил на продолжение борьбы.
Безучастно наблюдать за сближением королей Англии и Франции в планы Бонифация VIII не входило. Чтобы как-то компенсировать улучшение отношений между прежними врагами, ему также срочно потребовалось наладить контакт с Эдуардом I. Папа последовал примеру Филиппа IV и отрекся от шотландцев. Он лишил своего заступничества Роберта Уишарта епископа Глазгоского, преданного борца за независимость страны и неизменного покровителя Уильяма Уоллеса. Более того, Бонифаций приказал шотландским прелатам прекратить смуту и примириться с Эдуардом I, а также в проповедях порицать паству за мятеж против английского короля!
Эдуард I с готовностью подыграл дипломатическим авансам папы, ибо римская церковь была могучей силой. Но отношения с Парижем при этом оставались для него гораздо важнее, чем с Римом. Это ясно видно из состава посольств: к Бонифацию VIII он отправил малоизвестных рыцарей сэра Томаса Уэйла и сэра Томаса Делайла, а к Филиппу IV — своих ближайших соратников: графов Саррейского и Уорикского, Эмера де Валанса, Джона де Сент-Джона и Хью де Вера.
В ноябре 1302 года окончилось очередное перемирие с Шотландией. Поскольку все помехи на пути к объединению острова под властью Эдуарда I были устранены, король начал планировать новую кампанию, без которой все его прежние труды пошли бы прахом. Впрочем, он и раньше не особенно придерживался условий перемирия, время от времени организуя рейды вглубь неподконтрольной шотландской территории — прежде всего, с разведывательными целями. Так, 29 сентября наместник Шотландии Джон лорд Сегрейв и казначей королевского гардероба Ральф Мантон, ответственный за выплату вознаграждения пограничным отрядам, дошли до Стерлинга, а затем свернули к Кёркинтиллоху, откуда вернулись назад в Англию.