Тем не менее, вопреки обострению болезни, Эдуард I по-прежнему намеревался лично вести свои войска против ненавистного Брюса. Он даже заставил себя сесть на коня и покинуть Карлайл 3 июля во главе своих полков. Но железная воля короля ему не помогла — боль стала нестерпимой. Три дня он боролся с ней, но больше трех-четырех километров в день преодолеть ему никак не удавалось. С трудом добрался Эдуард I до Браф-бай-Сэндс — деревушки, расположенной в десяти километрах к северо-западу от Карлайла в Камбрии. Утром пятницы 7 июля 1307 года король попытался как обычно подняться при помощи слуг с кровати, чтобы позавтракать, но упал замертво.
Эдуард I скончался в возрасте 68 лет, из которых 34 года он правил Англией. Он не смог закончить свои дни в Святой земле, что было его заветной мечтой, и буквально нескольких дней ему не хватило, чтобы в последний раз увидеть шотландскую границу. Однако пересечь ее он хотел во что бы то ни стало, пусть и после смерти. Предсмертный приказ короля гласил, что его тело следует нести перед армией до тех пор, пока не будут разгромлены и покорены все шотландцы. А после разгрома мятежников и казни самозваного короля Роберта I его сын Эдуард Карнарвонский должен был отправиться в крестовый поход и доставить сердце отца в Святую землю, тем самым выполнив данную им клятву.
Почти век спустя знаменитый хронист Жан Фруассар дополнил этот эпизод, подкорректировав его по своему разумению. Он писал, что король завещал сварить свое тело после смерти в котле, чтобы плоть отделилась от костей. Захоронить нужно было только плоть, а кости каждый раз нести перед войском во время походов на Шотландию. Естественно, этот пассаж следует отнести к категории недостоверных преданий.
Перед смертью Эдуарду I явно было не до выдумывания варварских обрядов. Он был озабочен судьбой своего королевства, а поэтому поручил Генри де Лейси графу Линкольнскому, Ги де Бошану графу Уорикскому, Эмеру де Валансу и Роберту де Клиффорду заботиться о своем сыне, который вот-вот должен был стать королем Эдуардом II. Он приказал им любыми способами не допустить возвращения из ссылки Пьера де Гавестона, влияние которого на молодого короля могло оказаться роковым для страны.
Проживи Эдуард I хотя бы еще год, Роберт Брюс был бы обречен на тяжкое поражение. Убийством Джона Рыжего Комина он противопоставил себя одновременно и Англии, и половине Шотландии, и папству. Брюс испортил отношения не только с теми аристократами, которые сохранили верность Эдуарду I, но также и с магнатами, поддерживавшими Джона Балиола. Шотландскому королю чрезвычайно повезло, что меч из рук величайшего воина той эпохи перешел к его сыну, неумелому полководцу, посредственному правителю, потакавшему только своим желаниям и капризам, коих у него было предостаточно.
Смерть Эдуарда I, долго и тяжело болевшего, вроде бы не должна была стать неожиданностью для его окружения, но тем не менее застала придворных врасплох. Первым их побуждением стало стремление сохранить в тайне печальную новость, чтобы она не воодушевила шотландцев. На следующий же день после кончины короля гонцы повезли письма королеве Маргарите, Эдуарду Карнарвонскому и графу Линкольнскому. Однако канцелярия продолжала отправлять приказы от имени покойного уже монарха, и только с 18 августа распоряжения стали подписываться именем Эдуарда II и скрепляться его большой печатью.
Естественно, что такие детские уловки не могли долго сберечь тайну. Англичане быстро узнали о трагедии. При жизни Эдуарда I они могли выражать свое недовольство тяжелым налоговым бременем или заграничными экспедициями. Но при этом все они прекрасно осознавали все величие своего повелителя. Песни, которые пел народ в эти дни, были невеселыми и совсем не похожими на грубовато-острые или едко-сатирические тексты, обыкновенно имевшие хождение в стране:
Иерусалим, ты потерял
Рыцарственности цветок[159].
Отношение к королю у английского хрониста и монаха-августинца Питера из Лэнгтофта, современника Эдуарда I, на протяжении жизни менялось, подчиняясь прихотливым перипетиям придворной политической борьбы — от восторженного до осуждающего. Но тем не менее, завершая его жизнеописание, хронист согласился с народом, что Эдуард I был воплощением рыцарских идеалов и самым славным королем со времен Артура:
Артуру рыцарственностью был равен он,
При жизни цветом христианства наречен.
Так статен, так могуч и так в бою силен,
Что помнить его будут до конца времен[160].
В конце июля известия о кончине Эдуарда I достигли континента. Скорбь охватила Европу, потерявшую монарха, вплотную приблизившегося к средневековому идеалу христианского правителя: «В год 1307-й победоносный король Эдуард, сын короля Генри III, цвет и гордость всего рыцарства, скончался 7 июля… О его смерти Великий понтифик, короли и принцы, герцоги и графы, прелаты других стран, с их народами горестно скорбели, потрясенные внезапной кончиной столь великого государя»[161].
Папа Климент V торжественно отпел Эдуарда I в соборе Пуатье — это был первый в истории случай, чтобы короля отпевали в папской курии. В своей поминальной речи понтифик говорил о величии его правления, о его справедливости, о милосердии. Он вспоминал Девятый крестовый поход и победы в битвах с неверными. Климент V сравнил Эдуарда I с библейским полководцем Иудой Маккавеем: «Он уподоблялся льву в делах своих и был как скимен, рыкающий на добычу»{128}. Вольно или невольно, но папа провел в своей речи интересную параллель: ведь некоторые толкования не исключают происхождения прозвища «Маккавей» от арамейского «маккаба» — что означает «молот». В то же время известно, что одним из прозвищ Эдуарда I было «Молот шотландцев».
Имя английского короля гремело по всей Европе и после смерти. Его деяния были хорошо известны не только современникам, но и потомкам. Итальянский поэт XIV века Фацио дельи Уберти посвятил ему восторженные строки:
Телом красивый, но сердцем ничтожный
После него сел Арриго на троне.
Много плохого сказать о нем можно,
Но похвалы, признаю, он достоин
За Одоардо, за славного сына,
Коего доблесть известна бесспорно.
Кто в поединке убил ассасина,
Что был подослан к нему Старцем Горным —
Как бы ни завещал король распорядиться после смерти своим телом, оно не было ни сварено в котле, ни вынесено перед армией, шествующей к шотландской границе. Прах Эдуарда I отправился в прямо противоположном направлении — на юг, где и нашел себе временное пристанище. Королевские останки были помещены в Уолтемское аббатство, расположенное в 25 километрах к северу от Лондона. Монахи проводили у гроба ночные бдения и служили мессы. Только 18 октября 1307 года тело Эдуарда I привезли в Лондон. Сначала местом его пребывания стал монастырь Святой Троицы, а затем — собор Святого Павла.
В конце концов прах был перенесен в Вестминстерское аббатство, где 27 октября старый друг великого короля Энтони Бек князь-епископ Даремский, годом ранее получивший также титул патриарха Иерусалимского{130}, отслужил по нему панихиду. В надгробной речи епископ сравнил Эдуарда I с величайшими героями прошлого — начиная от Брута и заканчивая Ричардом I Львиное Сердце. Он перечислил все подвиги покойного короля, живо обрисовал неутешное горе, охватившее английский народ.
Эту пространную и образную речь использовал в качестве основы для своего панегирика другой современник короля — хронист Джон из Лондона, монах Вестминстерского аббатства: «Эдуард, король великий, в войнах непобедимый и в мире славный. Он более всех желал править своими людьми в мире. Но враг рода человеческого, сеятель раздоров развязал войну. И не было ему покоя, как мог бы сказать пророк: „Ждем мира — и ничего доброго нет; ждем времени исцеления — и вот, ужасы“{131}. Чтобы добиться мира для христиан, он принял крест Христов против сарацинов и агарян»[163].
Затем, спустившись с горних высей, монах перешел к прославлению дел земных: «Но кто может сравниться с тобой и уподобиться тебе, славнейший среди земных государей? Если только царь Соломон в отправлении судебных дел и правосудия равновелик — в желании сердца разумного, чтобы различать, что добро и что зло, но не убийства врагов и не долгих дней жизни{132}… Соломон сочинял притчи и песни, в которых прославлял церковь. А Эдуард издавал законы и статуты, и были они как солнце и луна, умиротворяющие священничество, а также королевство»[164].
Тело Эдуарда I обрядили в красную шелковую тунику и богато отделанную столу. Поверх всего набросили мантию из красного атласа, а ниже пояса прикрыли еще и золотой парчой. В правую руку покойного короля был вложен скипетр с крестом, в левую — такой же скипетр, но увенчанный изображением голубя. На голову надета открытая корона.
Король упокоился в роскошной гробнице, сделанной из полированного пёрбекского мрамора{133}