Что же до Автозаводской — то она, конечно, стала символом родины, однако родина — не только Автозаводская. Большая страна ожидала от любимца миллионов большей сдержанности и умеренности. Но внушить ему «на месте» несложные вроде бы истины было, как видим, некому. Требовался человек, которого бы Эдуард слушался и уважал. А где ж его взять? Софья Фроловна по многим причинам той «должности» давно не соответствовала. Отец? Так он в Киеве давно. Связь не поддерживалась. По крайней мере, мать контакты отца с сыном точно не приветствовала. Анатолия Стрельцова попытались вычеркнуть из жизни Эдуарда.
И молоденькая Алла, получается, призвана была заполнить отсутствующую вакансию. Именно с ней должен был считаться в первую очередь народный кумир. Тем более после того, как юная супруга забеременела. Безусловно, такое важное событие обязано было переменить жизнь Эдуарда. Если бы... Если бы, опять же, оба не мыслили существования друг без друга. А вышло ровно наоборот. Несмотря на то что они встретятся после возвращения Стрельцова из заключения и Эдуард даже пойдёт вместе с Аллой выбирать для дочери одежду в магазин — жизнь они проживут порознь. «Я бы не смогла с ним жить», — честно признается много позднее А. П. Нилину первая стрельцовская жена.
Однако не много ли мы обсуждаем тему постороннего влияния на Стрельцова? Тут не смогли, здесь не сумели — а что же сам-то? Неужели действительно он настолько был слаб в жизни, сколь силён на футбольном поле, как следует из главы в книге «Центральный круг» В. К. Иванова и Е. М. Рубина? Стоит отметить, что в другом совместном труде — Э. А. Стрельцова и А. П. Нилина — эта оценка вызвала резко негативную реакцию. Действительно, в сорок с лишним лет не слишком приятно читать о себе: «...как всегда, подчинился чужой воле». Да и деление на существование в игре и после неё — весьма умозрительно. Футбол — часть жизни, и человек не может стать кардинально иным через неполных два часа. Это даже не роль в спектакле: обстоятельства в матче непредсказуемо изменчивы, и на это нужно реагировать всем личностным многообразием. Если таковое, конечно, имеется. Более того, в экстремальных условиях поединка и высвечиваются черты характера, которые в будничной повседневности не проявляются.
Кроме того, говорить о слабохарактерности человека, проведшего пять лет в колонии строгого режима и не потерявшего себя, как-то даже и неудобно. А возвращению после такой «отлучки» в футбол будет посвящена специальная глава.
Есть, правда, и другой, весьма популярный подход к трудной теме. Журналисты, вполне доброжелательно относящиеся к Стрельцову, часто тяготеют к следующей удобной схеме: не слабохарактерным был Эдуард Анатольевич, а добрым и отзывчивым. Не мог отказать никому. Позовут на свадьбу или день рождения — он и идёт, боится обидеть. Ну а нравы Автозаводской улицы уже описывались. Его, женатого человека, и на проводы в армию могли затащить («брат уходит, как без тебя») — и он отправлялся на «полчасика».
С этим, в общем, спорить не приходится. Смущает другое: уж больно безупречно точно укладывается один из мощнейших футболистов мира всех времён и народов в незатейливую, неоднократно использованную конструкцию. Что-то советско-киношно-романное назойливо заявляет о себе. Будто бы средний драматург задумал, написал и опубликовал такое же среднее произведение, его в театре поставили, а потом экранизировали. И, главное, мораль на поверхности: не надо доверять всяким там «дружкам», стоит подальше от них держаться и, понятное дело, совершенствоваться, не останавливаться на достигнутом и тренироваться, тренироваться...
И ведь правильно всё, не придерёшься. Однако плоско, на мой взгляд. Незаметно за справедливыми словами (которые и мною уже написаны) исчезает объём личности. И чтобы его не утерять совершенно, нужно, думается, вновь вернуться к теме особого поколения, к которому Стрельцов принадлежал. И исходить не из того, что нам, многоумным, образованным, хотелось бы увидеть, а из того, что представляли собой те послевоенные мальчишки. Что они знали точно, а о чём и не подозревали, чему оставались верны, а что считали пустяком. Потому что очень уж многое поменялось у нас в стране за полвека. И люди — в первую очередь.
Начнём с уровня образования. Многие футболисты 40—50-х годов не успели окончить среднюю школу, потому что пошли работать или в войну, или сразу после Победы. Так как жили бедно и голодно. У кого-то отцы не вернулись, у кого-то пришли инвалидами. И каждый оконченный седьмой, восьмой и т. д. класс для тех игроков высшей лиги смотрелся с боем взятой высотой. Да, шутки, анекдоты по поводу неграмотности, слабой осведомлённости тогдашних мастеров кожаного мяча в простейших вопросах известны, однако, на мой вкус, не смешны. Те парни трудились с малых лет, а не бездельничали и не капризничали, как некоторые представители более поздних поколений.
И вот исходя из той небольшой, прямо скажем, освоенной базы знаний, мы и можем рассуждать о так называемых «нарушениях режима». В последующие годы хитрый эвфемизм означал, что спортсмен банально пьянствует. Но в ту пору вопрос о «нарушении» перед большинством игроков не стоял.
По той причине, что они не понимали значения такого слова. Это сегодня вам любой юный профессионал со знанием дела расскажет о режиме питания, сна, тренировок, а тема алкогольных злоупотреблений вызовет лишь изумление. А 60 лет назад объяснить молодому игроку, что он должен и что, соответственно, не должен есть и пить, когда каждый день обязан ложиться спать, а когда подниматься и приниматься за зарядку, — было необычайно тяжело. Нет, бывали уникумы (Константин Бесков, например), бывали спортсмены с подорванным войной здоровьем (Лев Яшин с его проклятой язвой), но то всё же исключения, подтверждающие правило. В большинстве же ребята искренне не понимали, почему токарь, слесарь, инженер или тот же чиновник имеют право отметить производственный успех, а они потом и кровью добытую победу — нет. Ко всему прочему, деньги зарабатывались по тем временам неплохие (с нынешними миллионерами равняться нельзя, конечно). «Новыми», послереформенными, выходило рублей триста-четыреста в месяц, если брать игрока сборной. Так что салат хороший мог заказать не только Стрельцов. Они и заказывали — и не одну закуску, безусловно. Не было и понимания того, что находятся они в своего рода «аквариуме»: профессия-то публичная. Те же слесарь, токарь или чиновник, сидящие в ресторане, никому не интересны, — если в милицию не попадут. А футболист — как на ладони. И шли очередные разговоры про непонятный «режим», который нарушен. Человек же не осознавал, что такого страшного он совершил. Да, выпил, и много. Так вечером следующего дня надевались три-четыре тренировочных костюма, в которых мастер спорта бегал по кругу, изгоняя принятую накануне гадость. Затем — любимая баня с парилочкой. И наутро свеж, как огурец, с грядки сорванный.
То, что таким образом нагрузка на сердце увеличивалась в невозможное количество раз, никому не приходило в голову.
Они, будучи игроками, с которыми считался весь мир, никогда, к сожалению, не задумывались о собственном здоровье. И случай со сломанной ключицей Тищенко в Австралии, и недавно разобранный эпизод с ногой Стрельцова — из той же коллекции. Потому что кем посчитал себя Эдуард в Лейпциге, когда после безудержной гонки догнал поезд? Он лично, без собраний и протоколов, определил себя «штрафником», которому только и остаётся, как смыть позор кровью. Ибо в тогдашних полудеревенских московских дворах хватало покуда и непосредственно прошедших знаменитые «штрафбаты», и тех, кто имел право назвать себя свидетелем происходившего. Вина — часто произвольно определённая и не соответствующая наказанию — на фронте смывалась безусловной кровью. Своей, через ранение, или чужой — через подвиг. Если совместятся сразу два условия, то, считай, повезло.
Тут и про «подвалы и полуподвалы», в которых, по В. С. Высоцкому, «ребятишкам хотелось под танки», — забывать не стоит. Эдуард и ребята из его команды на этом выросли. «Забинтуйте, заморозьте, — да хоть дьявола привлекайте, а я должен играть, забить. Искупить, коль дошло до того». А что станется с той ключицей, которая натурально могла у Тищенко поломаться так, что и не выправишь, и с ногой, что жутко болела у Стрельцова до «свидания с Польшей», — это вещи второстепенные.
Предвидится вопрос: а как же играли те замечательные мужчины конца сороковых-пятидесятых? За счёт природного здоровья? И откуда оно возьмётся, коли «дела футбольно-режимные» находились не в чести?
Объяснения найти можно. Тут и чистый, незагазованный воздух, и свежие, пусть и в скудном количестве, продукты без нитратов, и, без сомнения, «дворовый» образ жизни. Не одним же футболом жило молодое поколение — тот же хоккей с мячом зимой чего стоил! Летом те же городки, развивавшие чувство дистанции и глазомер, как ни одно соревнование, и, между прочим, не забытый с довоенного времени волейбол, и напрасно заброшенная ныне лапта, почти дублировавшая популярный сегодня бейсбол, позволяли будущим спортсменам изъять из обращения общефизическую подготовку как специальную дисциплину. Разнообразие «игрищ и забав» детства и отрочества естественно, без нажима и контроля заложило отменную физическую основу для многолетних выступлений на высочайшем уровне.
На оставшуюся же после спорта больших достижений жизнь далёкой благодати и не хватало: огромное количество непревзойдённых мастеров той эпохи умирали в сорок, пятьдесят с небольшим. Эдуард Стрельцов, к несчастью, не стал исключением, уйдя в пятьдесят три.
...А когда ему исполнилось всего двадцать, неумолимо рушилась, несмотря на желание внешних и, в известной степени, властных структур, молодая его семья. Конечно, не надо забывать и про заводских начальников, однако фигура В. А. Маслова и в данном случае должна быть обязательно выделена. Торпедовский тренер, несомненно, не навязывал собственного мнения в такой сугубо интимной ситуации, но неуклонно выступал за крепкий союз Аллы и Эдуарда, поддерживая юную жену. К сожалению, не помогло. Рожала не оправдавшая надежд Софьи Фроловны пока ещё официальная супруга Стрельцова уже дома.