С мальчишками, приходившими учиться, он вроде бы нашел общий язык – знал, чему их научить, что показать. К тем, кто вошел в юношескую команду, он уже относился как к коллегам, то есть как к равным. «Все они для него Сереги, Мишки, со всеми он по-свойски», – рассказывала Раиса Михайловна. В свою очередь он для них стал Анатоличем. А когда начинался прием, набирал в школу всех подряд – просто не мог отказать, не мог «лишить человека футбола». А потом сам сетовал: никто из учеников его не боялся, а бояться-то надо для пользы дела. Бояться не из страха наказания, а из уважения к футболу, к тем требованиям, что предъявляет футбол. Так по крайней мере рассуждал Стрельцов в те годы.
Вспоминают, пожалуй, единственный случай, когда он проявил строгость или даже жесткость. В школе занимались и дети известных футболистов – сын Стрельцова Игорь, сын Иванова Валя, сын Воронина Миша. С Мишей-то и вышла история. Как-то в спортивном лагере Миша сказался больным и пропустил тренировку. А сам пригласил девчонок, прихватил вина и отправился на пикник. Стоило Стрельцову узнать об этой прогулке, как Миша уже ехал в Москву с наказом не портить остальных ребят.
А ведь и сам, бывало, в молодые годы… Да и в качестве тренера иногда отменял занятия по причине все того же «нарушения режима». Судя по отдельным воспоминаниям, в ту пору Стрельцов уже был капитально зависим от алкоголя. Например, Алла Деменко вспоминала: «Я Эдика и видела иногда, но видела в таком виде, что, думаю, он не захотел бы, чтобы я его видела таким. И я проходила мимо…» А по рассказам А.П. Нилина выходит, что Стрельцов без водки просто не мог существовать.
С января 1982 г. он стал слушателем Высшей школы тренеров. К его решению учиться знакомые отнеслись с иронией. Но кто-то даже и позавидовал – все-таки и стипендия выплачивается, а возможность поездить на сборы, тряхнуть стариной тоже лишней не будет. Учиться Стрельцову давно разонравилось, последний раз он с интересом учился во ВТУЗе. Потом фактическим студентом была жена. А.П. Нилин рассказывает, что поездки на сборы вместе с «Торпедо» в качестве практиканта превращались в сплошные «нарушения режима», хоть, разумеется, никакого обязательного режима в ту пору у него уже не было. Но просыпаясь среди ночи, Стрельцов будил соседа и молил найти и принести ему выпить, если в комнате на ту пору не случалось ни глотка. Когда нужно было ехать на защиту диплома, Стрельцова не могли добудиться. Комиссия уже собралась, а Стрельцова нет. Только и нужно было, что прийти и ответить на заранее известный вопрос, ответ на который тоже был передан нерадивому студенту заранее. Директор Школы тренеров стал нервничать, отправил Юрия Севидова – сокурсника Стрельцова – домой к пропавшему дипломнику, которого домашние уже «отливали» холодной водой. Но дипломник посылал всех подальше и никуда ехать не желал. Наконец Севидов прибег к крайней мере, начав стыдить непроспавшегося студента: «Эдик, людей подводишь!» Говорят, только это и подействовало – стыдно стало, вспомнился, видно, тот случай, когда подвел всю команду перед выступлением на чемпионате мира; дал себя одеть и поехал отвечать на единственный, заранее известный вопрос. Все обошлось, диплом был получен.
Другой эпизод, приведенный А.П. Нилиным, – о поездке на ветеранский матч в Туле, посвященный Л.И. Яшину. Не успели выехать из Москвы, как Стрельцову уже понадобилось «нарушить режим». Не успели отыграть матч, как Эдуард Анатольевич занервничал: успеть бы в Москву до закрытия магазинов.
Еще будучи студентом Школы тренеров, он рассуждал, что же предстоит ему после получения диплома. И пришел к интересному выводу: чтобы стать тренером, нужно забывать все обиды, нужно быть готовым начать с чистого листа, словно и не было долгих лет общения с самыми разными людьми и неизбежного взаимного недовольства. Тренер не может быть обиженным, иначе его ждет участь футбольного пенсионера, которого жалеют, выслушивают сочувственно, но всерьез уже не воспринимают. Но когда школа была окончена, о тренерстве он уже как будто и не помышлял. Вернее, жена не пустила. С таким дипломом можно было поехать старшим тренером куда-нибудь в провинцию, но Раиса Михайловна правильно рассудила: и заработка семья не увидит, и кормильца может лишиться – сгинет кормилец-то на воле.
И Стрельцов остался в Москве футбольным пенсионером. А может быть, ветераном, поскольку теперь он регулярно играл ветеранские матчи. Это был и заработок, это было общение, это была поддержка ощущения своей нужности и полезности. О ветеранах не просто помнили, но считали за честь пригласить их или вместе сыграть. Те из футболистов, кто занимал должности, не могли выступать за ветеранов. Но те, кто подобно Стрельцову располагал временем, участвовали в таких матчах не без удовольствия, надо думать.
Случались и разные неожиданные истории во время ветеранских соревнований. Среди тех, кто обступал Стрельцова после игры, частенько попадались бывшие заключенные, утверждавшие через раз, что отбывали наказание вместе с ветераном футбола. И независимо от того, узнавал ли Стрельцов в этих людях сокамерников, нет ли, он старался не показывать, что не знает или не помнит их – не хотел огорчать. Однажды в Узбекистане такие же неизвестные Стрельцову соузники пригласили его после ветеранского матча отметить встречу. Уехали в какое-то затерянное в песках, никому не ведомое селение, долго вспоминали лагерную жизнь, отмечали свидание, после чего мирно разошлись.
В 1987-м после аварии на ЧАЭС для тех, кто оставался в Чернобыле, был устроен футбольный матч с участием ветеранов. Акция, надо признать, довольно странная. С одной стороны, оставшихся людей хотели хоть как-то поддержать. Но с другой – не лучше ли было вместо матча организовать всеобщую эвакуацию?.. Стрельцов потом говорил, что поехал туда не из-за денег. Он прекрасно понимал, чем это чревато. Но опять же никого не хотел обижать. Точно так же, как не хотел обижать незнакомых ему уголовников или обычных людей, приглашавших знаменитого нападающего то выпить, то перекинуться в картишки, то посидеть на свадьбе или проводах в армию. Только в одном случае это выглядело как слабость, а в другом – как мужество.
Возможно, поездка в Чернобыль сократила ему жизнь. Но вряд ли намного. Сегодня, когда столько говорят и пишут об онкологических заболеваниях, хорошо известно, что эти болезни могут развиваться долгие годы. В середине 80-х уже были подозрения, что легкие не в порядке: случались частые воспаления, были плохие анализы. В конце 80-х он уже плохо выглядел, сильно похудел и быстро уставал. Сказывалось все: и кварцевая пыль, и лагерная махорка, и алкоголизм, а может быть, и предопределение. Осенью 89-го было уже точно известно: болезнь запущена, и жить больному осталось недолго. Это «недолго» продолжалось где-то полгода. Ближе к лету его положили в больницу. 21 июля 1990 г. Эдуарду Анатольевичу Стрельцову исполнилось 53 года. А 22 июля он умер.
Здесь, наверное, стоило бы и закончить главу. Но нельзя пройти мимо одного эпизода, который фигурирует в каждой книге о Стрельцове как мнимое доказательство его невиновности в 1958 г. Так, А.В. Сухомлинов пишет: «Писатель Александр Нилин, друживший с Эдуардом, вспоминает, что незадолго до кончины Стрельцов снова с горечью произнес: «Одного не пойму – за что меня посадили?»
Однако А.П. Нилин пишет совсем другое: однажды, придя к Стрельцову, о диагнозе которого все уже знали, он услышал от обреченного очень важные, как ему показалось, слова. Стрельцов «много выпил, ничем не закусывая, – и барахтался в полудреме – полубреду, из которых вдруг вынырнул, спросив безотносительно к предыдущему бормотанию: «Одного не пойму… за что меня посадили?» Согласитесь, разница опять же колоссальная. Сухомлинов вводит своего читателя в заблуждение, выдавая сказанное в пьяном бреду за плод долгих и горьких размышлений.
И на этом основании сегодняшние поклонники Стрельцова строят доказательную базу его невиновности! Да вот только этично ли это? Этично ли призывать в свидетели смертельно больного и вдрызг пьяного человека? Мало ли что ему померещилось в пьяном бреду, о котором сообщает его летописец! Мало ли что Нилину послышалось – надо думать, что он, сидя рядом с набравшимся, «барахтавшимся в полудреме» Стрельцовым, не был настолько трезв, чтобы отслеживать происходящее с ясностью профессора логики. Неужели непонятно, что пьяный, бредивший Стрельцов – это худший свидетель против самого Стрельцова!
И не пора ли оставить в покое прах человека, в чьей жизни неизвестно чего было больше – радости победы или боли поражения…
«Знаете, каким он парнем был»?
Напоследок стоит задаться вопросом: а что это был за человек? Не футболист, а вот именно человек. Что это был за характер? Почему происходило с ним так много странного и нелепого? Стала ли закономерностью «драма на даче»? И как удалось ему совершить невозможное – не просто вернуться в спорт после пятилетнего перерыва, но и завоевать признание. Напомним, что после возвращения в футбол Эдуард Анатольевич Стрельцов стал Заслуженным мастером спорта, чемпионом СССР, обладателем Кубка СССР, бронзовой медали чемпионата СССР, дважды был признан лучшим футболистом года, а также лучшим бомбардиром.
Прежде всего нужно заслушать тех, кто хорошо знал Эдуарда Стрельцова.
Первая супруга АЛЛА ДЕМЕНКО рассказывала о сложных взаимоотношениях с мужем. Но свое мнение о нем как о человеке выразила одной фразой: «Если бы я была знакома с его сыном Игорем, ему бы сказала, что замечательный у него был отец, добрый, хороший, но Иванушка-дурачок, уж извините. Ну что сделать? Таков уж русский характер…» Иванушка-дурачок – образ сложный, многослойный. Но Алла, вероятно, имела в виду не подноготную этого персонажа, а то, как описан он в сказке: «Жил-был старик со старухой, и было у них три сына: двое умные, а третий – Иванушка-дурачок. Умные-то овец в поле пасли, а дурак ничего не делал, все на печке сидел да мух ловил…»
Этот образ дополнила вторая жена Стрельцова – Раиса: «Эдик был насколько талантлив в футболе, настолько же беззащитен, беспомощен в обычной жизни, не приспособлен к ней. Добрый и доверчивый, как ребенок. Никому не мог отказать, если предлагали составить компанию, обидеть боялся. А по какому поводу у нас чаще всего стихийно возникают компании, вы знаете. Я соседку просила, когда уходила на работу: мол, за моим последи и в случае чего – позвони. Бывало, она звонила. Мои цумовские девчата