Слова их долетели до велосипедного сарая, и Чжан Хуа воскликнула:
— Поделом ему! Собаке собачья смерть!
Сюй Дина, которая в этот момент парковала свой велосипед, больше не могла этого выносить. Она выглядела взрослее, чем юная девушка, но не настолько взрослой, чтобы называть ее женщиной. Она развелась с богатым мужем после трех месяцев брака и теперь могла свободно выражать участие. У нее жил попугай по кличке Берд, что в переводе с английского означает «птица». Берда не запирали в клетке — ночью он спал на диване, а днем летал по дому.
Сюй Дина осуждающе заметила:
— Он никому не делает ничего плохого, а ты так говоришь!
Чжан Хуа ответила:
— А что такого я говорю? Вон председатель Мао даже написал стихотворение: «Цветущая слива радуется снегу в небе, мухи, замершие от холода, не жужжат».
Сюй Дина не расслышала и переспросила:
— Председатель Мао правда сказал про замерзших мух «не жижа»?
Чжан Хуа серьезно ответила:
— Правда.
И громко рассмеялась. А вместе с ней и все присутствующие на велопарковке, кому было больше сорока лет. Сюй Дина смеялась так сильно, что лицо ее стало пурпурным. Она не могла подобрать слов. Время — безжалостная штука, эпоха эпохе рознь. Все, что нам передано из прошлого, освещает свет времени, ничего не искажая. Как вы понимаете, не всегда хорошо оставлять в истории свое имя — ваши слова могут неправильно истолковать, люди, возможно, пошутят над ними и все испортят.
Когда старый носильщик наконец исчез, Чжан Хуа решила, что он просто выбрал себе другую дорогу в жизни. Она расслабилась, подшучивая над Сюй Дина, и все смеялись до колик в животе.
(11)
Для китайцев встреча Нового года[69] — очень важное событие, и этот праздник отличается от других. Другие праздники — просто праздники: можно поесть чего-то вкусного, посмотреть телевизор, поиграть в маджонг. А вот в Новый год необходимо соблюсти кучу ритуалов, и это вызывает множество чувств: нужно наклеить у входа парные надписи с благопожеланиями, запустить петарды, избавиться от старой одежды и пошить себе новую, помыться и переодеться, поужинать с семьей, раздать детям деньги в красных конвертиках, навестить и поздравить родных; в течение трех дней всем от мала до велика полагается гулять и отдыхать. Не могу забыть тот год, когда у меня не было денег купить своей двухлетней дочке новую одежду. Я перевернула вверх дном шкаф, нашла там отрез красной ткани и, всю ночь просидев перед швейной машинкой, сшила ей накидку. Утром торжественно вручила малышке яркий наряд, та радостно убежала во двор и вскоре, ликуя, вернулась с криками: «Мамочка, скорее выйди посмотри! На Новый год с неба пошел красный снег, так красиво!» Я выбежала вслед за девочкой, и оказалось, что весь двор усеян красными конфетти от петард. Ночные фейерверки вдохновили меня сесть за швейную машинку, а потому вызывали теперь добрые чувства. Мы с дочерью обнялись, наши души преисполнились радостью и счастьем, но это были не обычные чувства — они полыхали как огонь, оставляя отметину на сердце. Как в бесконечные серые будни вдруг раздается бой красного лакированного барабана, от которого содрогается весь мир, так и в обычной человеческой жизни бывает встряска, оставляющая след, моменты, которые ты запоминаешь крепко-накрепко. Разве же это само по себе не радость?!
В новогодней кутерьме мы с соседями по ЖК, разумеется, и думать забыли о старом носильщике. Мы словно стерли его из нашей жизни, причем бесследно. Приступочка у ворот опустела, но никто не считал, что она пустует. Все сновали туда-сюда в новых нарядах, оценивая соседей взглядом, мысленно насмехаясь над ними или нахваливая. Дети испытывали восторг, им казалось, что они своим видом могут даже взрослых заткнуть за пояс; они были чрезвычайно довольны, постоянно лакомились чем-то вкусненьким и ходили важные, будто маленькие божества, — даже не ходили, а порхали. Вот как выглядит праздник весны: в мире нет никого главнее, чем мы сами и наши дети.
Вдруг в один прекрасный день старый носильщик опять объявился. Он притащил свои корзины и уселся на ступеньках под карнизом; курил сигарету, читал газету и молчал, глухой ко всему происходящему. Мы внезапно с удивлением осознали, что прошел уже пятнадцатый день первого лунного месяца, мы отметили Праздник фонарей, и наступил обычный день, но теперь нового года. Неужели старик, которому неведомы отчаяние и печаль прошлого года, пришел, чтобы повторять все те же ошибки? Стертые воспоминания вынужденно восстановились — думаю, тут любой удивился бы. Мы удивились не больше, чем удивлялись прежде, но под удивлением в наших сердцах затаилась жалость: все дело в какой-то «рухляди»? Этот человек ждал так униженно, так настойчиво и упорно. И тогда в наших сердцах загорелся стыд: ведь это всего лишь «рухлядь»! Бесполезные вещи, почти ничего не стоящие, — почему же мы не продали их старику?
Весна — время, когда все оживает, и при виде старого носильщика в наших сердцах пробивались новые чувства, как на голой земле пробивается зеленая трава. Носильщику тоже уже не были свойственны прошлогоднее безразличие и отстраненность. Чжан Хуа остановилась перед ним и, весело пнув корзину без видимой причины, буркнула:
— С Новым годом!
Обычно старик не отвечал, но на поздравление грех не ответить, поэтому он прогундосил:
— С Новым годом! Счастливого Нового года! Всего самого доброго, хозяйка!
Голос его был низким, говорил он неразборчиво, по-прежнему не поднимал глаз.
Чжан Хуа отмахнулась:
— Какая ж я хозяйка?! Такая же нищая, как и ты!
Старый носильщик продолжил бормотать:
— Всего доброго, хозяйка, здоровья тебе и счастья!
Старик называл так всех жителей ЖК — мужчин, женщин и детей. Чжан Хуа опять пнула корзину и сказала:
— Ты такой упрямый! Не могу не восхититься!
Она снова и снова пинала корзину и корчила остальным соседям рожи. При этом ногами она двигала довольно быстро. В этом году Чжан Хуа прикупила себе на Новый год очередные цветастые брюки: на темно-кофейном фоне — розовые цветы и зеленые листья. Брюки облегали ноги, удлиняли их и стройнили, как и пара высоких кожаных сапог, и соседи активно хвалили этот наряд. Чжан Хуа встретила праздник весны в приподнятом настроении и при встрече каждому из соседей сообщала, что это лайкра — самый модный нынче материал и очень высокотехнологичный. С торжественным видом она вздыхала: мол, мир не стоит на месте и постоянно движется по пути прогресса. Именно поэтому Чжан Хуа молниеносно заметила и изменения во внешнем виде старого носильщика. Он надел шарф! Модный длинный шарф, который оборачивают вокруг горла, оставляя два конца свободно свисать на груди. Такой способ его завязывать, как и расцветка, сочетающая несколько теплых оттенков, были писком моды, однако с громоздкими ватными штанами этот атрибут смотрелся весьма потешно. Чжан Хуа восторженно науськала соседей, и все примчались поглазеть на старика. Тот сложил руки на груди, прикрывая шарф, и его морщинистое лицо покраснело. Чжан Хуа пальцами подцепила свисающий конец. Старик пытался увернуться, но разве от Чжан Хуа увернешься? Все добродушно посмеялись: мол, поведение Чжан Хуа ни в какие ворота не лезет, чего она докопалась до старика, даже попрошайки — и те к Новому году принаряжаются! Разве нельзя старому носильщику надеть модный шарф?! Пока соседи перешучивались, старик вскинул голову и поблагодарил за то, что выручили его из неловкого положения. Он приговаривал: «Спасибо, хозяева!» И тут все рассмотрели его лицо. Он сбрил бороду, и черты его лица стали четко видны, шляпу старик не надел, и аккуратно подстриженные короткие волосы открывали квадратный лоб. Оказалось, что их носильщик — довольно представительный мужчина.
Ван Хунту вместе с сыном подошли и, увидев старика, удивленно сказали:
— Ого-го! Старый носильщик! Опять ты тут! А ты упрямый! Ну, с Новым годом!
Тот поспешно откликнулся:
— С Новым годом, хозяин!
Ван Хунту фыркнул, еще раз сказал «и тебя», а потом достал из кармана горсть конфет и арбузных семечек и сунул старику.
Во время Нового года люди становятся более щедрыми. Мы все положили ему на ступеньки что-то из легких закусок и принялись расспрашивать о деревенских новостях. А то в газетах как раз писали о несанкционированных поборах. Газеты с каждым днем становились все более неотъемлемой частью повседневной жизни. Двое охранников, подойдя к нам, вручили старику сигарету, и они все вместе закурили. Один из охранников проворчал:
— Ах ты, старый пес, почему не предупредил, что уедешь? Я-то решил, что ты замерз где-то на обочине.
Старик в ответ лишь слабо улыбнулся.
Солнце приятно грело. Бюльбюли радостно трещали в кустах. Битый лед, залитый светом, поблескивал в канаве у дороги. После разнузданного веселья новогоднее настроение так просто не сотрешь. Соседи сбивались в группы по два-три человека и устраивали утреннюю перекличку; они наперебой предлагали партию в маджонг и, проходя мимо ворот нашего ЖК, посматривали на старика, однако во взглядах больше не было злости или настороженности — в них загорались озорные огоньки, как у детей.
Наши ворота выходили на дорогу, которая соединялась с главной улицей; по обе ее стороны изначально росли большие деревья. В прошлом году все деревья вырубили, а вдоль улицы возвели одноэтажные магазинчики, которые сдавались в аренду различным мелким предпринимателям. Когда деревья вырубали, мы с соседями выступали против, поскольку заботились об окружающей среде. Профессор Жао Циндэ даже написал петицию градоначальнику. Но деревья-таки уничтожили. Властям требовалась экономическая среда, а не какие-то там деревья; профессора Жао еще и упрекнули за то, что он не вник в тонкости дела. Стены магазинчиков были выложены некачественной мозаикой, и теперь окрестности нашего ЖК напоминали маленький провинциальный городок, причем довольно безвкусный. На китайский Новый год везде вывесили красные парные надписи, усилив праздничное настроение. Большинство владельцев магазинов — приезжие, из сельской местности. Им нравится собираться вместе и балагурить. Так что они тоже подходили к воротам и вместе с нами подшучивали над новым шарфом старика: «Ты где купил эту красотищу? Или жена связала? А может, „твоя“ подарила?» Под «твоей» они имели в виду любовни