Он давил на дверь изо всех сил, стараясь сдвинуть с места 280 фунтов[44] псины, которые навалились на нее с обратной стороны, не желая уступать друг другу в борьбе за право первым приветствовать хозяина. Наконец они догадались просунуть в щель морды и вырвались наружу. Собаки едва не сбили Дэна с ног, но он сохранил равновесие и не растянулся. Хозяин гладил их жесткую шерсть, чесал затылки, а они кружили возле него, повизгивая от жуткой радости. Минуту спустя Дэн уже стоял на лужайке.
– Ну идите, побегайте.
Собаки понеслись по двору, налетая друг на друга и снова отскакивая, как два электрических автомобильчика. Он их не удерживал – все, что угодно, только пусть потратят избыток энергии прежде, чем опять зайдут в дом. К счастью, псы у него были хотя и резвые, но не особенно выносливые, и через несколько минут они уже приплелись к нему, вывесив языки, как флаги. Дэн позанимался ими еще с минуту, после чего они все вместе пошли в дом.
Там он закрыл дверь и снова набрал Трейси. Он пытался позвонить ей раньше, с дороги, но наткнулся на голосовую почту. Вот и теперь то же самое. Дэн взглянул на часы, удивился, подумал, может, она решила пойти побегать, но даже если так, то ее пробежка явно затянулась, да и вообще, не пойдет она на улицу ночью одна, при сложившихся-то обстоятельствах. Он набрал домашний номер, но и тут услышал голос автоответчика.
Это встревожило, но не сильно. Дэн ведь говорил с ней не так давно, и она сказала ему, что она дома, закрыта на все замки изнутри и у нее все нормально.
Так почему же она тогда не отвечает на звонки?
Он положил телефон на мраморную столешницу, включил местные новости и пошел в кухню. В холодильнике сиротливо жались к задней стенке бутылка пива и кусок пармезана. В кладовой обнаружилась коробка крекеров, и Дэн, вытащив из ящика нож, сел закусить и выпить пива. Повернувшись к телевизору, замер, не донеся бутылку до рта: по низу экрана бежала новостная строка.
Он вспомнил про свет, который то и дело вспыхивал на заднем дворе у Трейси. И снова спросил себя, почему она не отвечает на звонки.
Кинс свернул в Западный Сиэтл, взял у развилки влево и дунул вдоль очереди машин, ждущих смены сигнала. Вечернее движение на мосту тоже было довольно затрудненным, люди ехали домой с работы, но здесь было больше полос, так что другим машинам было куда убраться с пути.
Вик дал отбой после разговора с диспетчером, который позвонил ему, чтобы сообщить, что полиция уже едет к дому Трейси.
– Они смогли с ней связаться? – спросил Кинс.
– Нет пока.
– При таких пробках мы будем там раньше, чем они, – сказал Кинс, чье напряжение уже достигло предела.
Адмирал Уэй был первым съездом. Кинс повернул вправо и начал карабкаться по крутому склону вверх. Почти у самой вершины он притормозил для поворота, перенес ногу на педаль газа и тут же ударил по тормозам. Машина остановилась в дюймах от кормы огромного почтового фургона, который занял собой почти весь узкий проезд.
Трейси лежала на животе на полу, Бэнкстон на ней, она чувствовала его теплое дыхание и слюни на своей шее, которую перетягивала веревка. Но прежде чем Бэнкстон затянул петлю, она успела вставить пальцы левой руки между веревкой и шеей и теперь отчаянно боролась за эти драгоценные полдюйма, которые отделяли ее от полного перекрытия кислорода.
Что-то острое втыкалось ей в ребра. Пощупав правой рукой, она обнаружила, что лежит на куске сломанных перил. Ухватившись за него, Кроссуайт напряглась и сумела приподнять бедра и нижнюю часть живота настолько, чтобы вытащить из-под себя обломок.
Веревка затягивалась все туже. Искры замелькали перед глазами.
Она снова приподнялась, повернулась и, размахнувшись обломком, словно дубинкой, с силой ударила Бэнкстона по голове слева, так, что раздался глухой стук. От удара тот повалился вправо и выпустил веревку. Трейси тут же сорвала ее с себя и сделала глубокий вдох. Не раздумывая, она размахнулась дубинкой во второй раз, а затем в третий. Бэнкстон свалился с нее, прикрывая голову руками. Она откатилась от него и с трудом встала на колени – было больно дышать, воздуха все еще не хватало. Размахнувшись, швырнула веревку в угол комнаты. Сделала второй глубокий вдох, хватая воздух ртом; в горле свистело. Плечо жгло, точно кто-то приложил к нему раскаленное тавро. Голова кружилась, она чувствовала тошноту.
И еще злость. Настоящую ярость.
Все еще пошатываясь, она поднялась на ноги.
Убийца, у которого из пореза на голове текла кровь, тоже едва встал. Трейси подняла кусок перил.
– Ну давай, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Иди сюда, сукин ты сын.
Бэнкстон ринулся на нее.
Кинс в жизни не видел, чтобы водитель почтового фургона двигался с такой скоростью. Когда Вик заорал, чтобы тот убрал с дороги свою машину, мужик как ветер пронесся по лужайке перед домом и одним прыжком вскочил на свое место за рулем. Взвизгнули тормоза, грузовик рванулся вперед, и передние колеса оказались на тротуаре. Кинс протиснулся в образовавшуюся щель, и они помчались дальше к дому Трейси, где затормозили, едва не спалив шины. Распахнули обе дверцы и выскочили наружу. Кинс подбежал к калитке и стал давить на кнопку интеркома, все еще надеясь, что Трейси ему ответит.
Молчание.
– Где эта чертова патрульная машина? – говорил он, оглядывая улицу из конца в конец и снова и снова давя на кнопку.
Наконец улица заполнилась миганием красно-синих огней и воплями сирены – подъехали два автомобиля. Они остановились посреди проезжей части, сразу за «БМВ», дверцы распахнулись, из них вышли четверо полицейских. Один из них нес таран – стальной цилиндр с ручками, которым в случае надобности вышибали дверь.
Кинс отошел от калитки.
– Ломайте.
Полицейские покрупнее взялись за ручки, отвели трубу назад и с силой ударили ею в калитку прямо над замком. Изгородь качнулась и задребезжала, но калитка стояла на месте.
– Еще! – скомандовал Кинс.
Они ударили во второй раз, потом в третий, в четвертый. С каждым ударом калитка корежилась все сильнее, но не открывалась.
– Погодите-ка. – Воробей нагнулся и внимательно поглядел на замок. Ригель – толстый стальной стержень – входил в металлическую прорезь как минимум на два дюйма. Калитку можно ломать сколько угодно, замку от этого ни жарко ни холодно.
– Не годится, – сказал Кинс. – Много шума. – Он поглядел на изгородь и сказал двум офицерам: – Соедините руки. Подкинете меня.
– Тебе же нельзя, – запротестовал Вик. – У тебя бедро.
– Есть идеи получше?
– Пусть кто-нибудь из них залезет.
– Соедините руки, – сказал Кинс. Полицейские сделали, как он им велел, и Кинс поставил ногу им в сцепленные ладони. – На счет три. Поднимете меня и будете держать, пока я не скажу, что можно отпускать. Одна вазэктомия у меня уже была, с меня хватит. Готовы? Три.
Офицеры подняли его вверх. Кинс дотянулся до горизонтальной перекладины, которая опоясывала изгородь изнутри на шесть дюймов ниже заостренных колышков, ухватился за нее обеими руками и закинул на нее правую ногу, ту, что со здоровым бедром. Теперь он сидел на изгороди, упираясь в нее обеими руками, как гимнаст в своего «коня». Руки дрожали от напряжения.
– Так, отпускайте, – сказал он.
Кинс затаил дыхание, сжал зубы и перекинул через изгородь больную ногу. Когда она прошла над кольями, он оттолкнулся, прыгнул и, сгруппировавшись, покатился по земле, чтобы уменьшить последствия удара. Боль раскаленным прутом прожгла ему ногу от бедра до самой ступни.
– Ты в порядке? – крикнул Вик.
Кинс с трудом поднялся, боль не давала дышать. Морщась, он сказал:
– Бросайте таран на эту сторону.
Таран приземлился с грохотом, расколов одну из плиток двора. Кинс поднял его и похромал с ним к входной двери. Не дойдя до нее примерно на фут, он размахнулся и изо всех сил ударил им прямо над замком. Дерево затрещало, но дверь не подалась. Он ударил во второй раз. Полетели щепки, но замок стоял насмерть. С третьего удара дверь с грохотом влетела внутрь.
Он бросил таран, выхватил «глок», шагнул в дом, и, найдя на контрольной панели кнопку для калитки, нажал. И только потом бросился внутрь, на ходу громко зовя Трейси.
Фотограф Марии Ванпельт убрал в фургон последнее оборудование и повернулся к ней.
– Выдающийся репортаж, – сказал он. – Ты либо в рубашке родилась, либо заключила сделку с дьяволом.
Она улыбнулась:
– Возможно и то и другое.
Адреналин все еще кипел в ее крови. Только что ее показывали по всем телеканалам страны, и местным, и национальным. Редактор отдела информации восьмого уже звонил сказать, что все крупные каналы крутят сейчас их сюжет. У Ванпельт снова зазвонил мобильный.
– Ты это видел? – сказала она в трубку. – Был еще случай, чтобы съемочная группа оказывалась на месте, как раз когда полиция врывается в логово серийного убийцы?
– Где ты сейчас? – сказал вместо ответа редактор. Ванпельт уловила в его голосе озабоченность.
– Собираем фургон. А что? Что-нибудь стряслось?
– К нам поступает информация о том, что в доме Трейси Кроссуайт в Западном Сиэтле творится что-то нехорошее.
– Что? – У Ванпельт похолодело под ложечкой. – Какая еще информация?
– Не знаю. Но там что-то серьезное. Я пошлю кого-нибудь…
– Нет, – отрезала Ванпельт. – Я сама.
– Ты слишком далеко.
– Это мой сюжет. Я там буду. – Она отключилась и повернулась к лужайке. Там, за двумя фургонами криминалистов, стоял Джонни Ноласко в окружении агентов ФБР. Несмотря на сделанные находки, довольными они не выглядели. Никто не давал «пять», не было ни рукопожатий, ни счастливых улыбок.
– Мария? – услышала она голос фотографа.
– Нам надо ехать, немедленно.
Когда Дэвид Бэнкстон ринулся на нее, Трейси уже рассчитала его траекторию. Она повернулась на одной ноге, уходя с пути нападавшего, и замахнулась правой рукой. Бэнкстон принял удар предплечьем и врезался в нее, так что их обоих отбросило назад. От столкновения болью взорвалось плечо, потом еще раз, когда они упали на пол, но она пиналась, царапалась и колотила врага до тех пор, пока тот не вырвал у нее кусок перил.