«Пусть заваривается!»
Под душем стояла долго – слава всевышнему, напор воды был просто замечательный – и в комнату вернулась уже во вполне вменяемом состоянии. Обтерлась насухо, закурила, глотнула кофе и поняла, что жизнь продолжается…
В тот день, ближе к вечеру они еще раз вылетали для удара по британским кораблям. К этому времени в полку уже знали, что из первой атаки на базу в Кретинге не вернулись два пилота. Один «гриф» и один «лунь». Про парня из команды кавторанга Никифорова было точно известно, что у него заглох двигатель, но пилот катапультировался, и его подобрали наблюдавшие снизу за боем себерские подводники. Что же касается «двенадцатого номера» из отряда Ары, существовало подозрение, что он просто не смог выйти из пике. Возможно, потерял сознание из-за перегрузок при переходе с отрицательного тангажа в положительный при углах наклона близких к 90°[123] или, что тоже не исключено, поймал корпусом случайный выстрел. Фактически он просто исчез, и оставалось лишь надеяться, что его судьбу смогут позже прояснить спасатели ВМФ. Однако итоги боя – по любым меркам – были более чем впечатляющими. Торпедоносцы отстрелялись просто блестяще. Новые «сулицы» показали себя с лучшей стороны, и, хотя сброс был произведен с дистанции в двенадцать километров, было зафиксировано девять прямых попаданий. Правда, не только в авианосцы, которые являлись главной целью атаки, но и в линейные корабли. Однако даже в этом случае результаты действий тяжелых торпедоносцев по-настоящему впечатляли.
Не менее результативной оказалась и атака «болидов». Получивший не совместимые с жизнью повреждения, авианосец «Гермес» в конце концов взорвался, а два других сильно поврежденных британских корабля-матки ушли на территорию Швеции и наверняка сели там на озера. Теперь флотской разведке предстояло их искать, чтобы добить, но это явно было делом не сегодняшнего дня. Гораздо важнее было окончательно обескровить великобританский флот. Поэтому вторым заходом «болиды» атаковали два линкора и тяжелый крейсер, угрожавшие позициям себерцев в районе Ревеля. Корабли шли с охранением из легких крейсеров, эсминцев и фрегатов, и, если бы пришлось решать проблему классическим методом – то есть выдвинув навстречу британцам себерскую эскадру, – дело завершилось бы затяжной артиллерийской дуэлью с непредсказуемым результатом. Однако у себерцев в этом районе не было резервов, и им было просто нечего противопоставить тяжелым кораблям противника. Поэтому в бой снова бросили полк Никифорова.
Атака прошла более или менее удачно, но повторить в полной мере утренний успех не удалось. Британцы получили серьезные повреждения и отошли, но потеряли при этом лишь один тяжелый крейсер. Себерцы, в свою очередь, убедились, что у реактивной авиации есть не только достоинства, но и недостатки. Слава богу, обошлось без жертв, но тем не менее надежность «болидов» и в особенности их двигателей вызывала нешуточную тревогу. И все-таки первый опыт боевого применения сверхзвуковой реактивной авиации следовало считать успешным. Это был хороший задел, и, вероятно, поэтому в течение следующих десяти дней полк Никифорова практически не выходил из боя. Летали каждый день, благо погода благоприятствовала, иногда даже по два раза. И все шло более или менее нормально, пока шведы и датчане – разумеется, не без помощи англичан – не устроили себерским «болидам» смертельную ловушку. Они вычислили, когда и куда ударят пилоты Никифорова, – было очевидно, что это один из двух британских авианосцев, – и перехватили их во время атаки.
«Болиды» превосходили по своим тактико-техническим характеристикам любые истребители противника, но, увы, они не были неуязвимы. Англичане значительно усилили ПВО лежащего на воде поврежденного авианосца, а датчане и шведы сконцентрировали в этом районе три истребительных полка. Бойня получилась жуткая. Ара сама едва не угодила под шквальный огонь многоствольных зенитных установок, но двое ребят из ее отряда взорвались прямо в воздухе. Впрочем, в этот раз Ара «положила» обе бомбы точно в цель, и это были всего лишь две бомбы из семи, попавших в корабль-матку. Приманка – а ею британцы сделали свой носитель «Игл» – загорелась и, в конце концов, была уничтожена серией вторичных взрывов. Однако это случилось несколько позже. А тогда, выйдя из пике и переходя в крутое кабрирование, Ара попала под огонь шведских «викингов», атаковавших ее сразу с двух направлений. Каким шестым чувством она угадала эту атаку, не знает никто, включая ее саму. Но угадала и, еще не придя в себя от пережитых перегрузок, сманеврировала, уходя из-под огня. Вырвалась в чистое небо, крутанула боевой разворот и с ходу срезала то ли шведа, то ли датчанина, идущего ей в лоб.
Бой длился без малого четверть часа. Такого массирования боевых средств себерцы от противника не ожидали и в начале схватки действовали не лучшим образом. Однако достаточно быстро взяли себе в руки и с непонятками разобрались, так что численное превосходство перестало играть ту решающую роль, на которую так рассчитывали авторы идеи. За неполных пятнадцать минут пилоты «болидов» уничтожили сорок семь шведских и датских истребителей, не считая подбитых, но «оставшихся на плаву». Однако и сами схлопотали по морде так, что мало не покажется. От огня зениток и массированных атак истребителей себерцы потеряли девять машин, и одной из них стал «болид» Виктора.
Его подбили в самом начале боя на выходе из пике. Подробностей никто не знал. В том бедламе, который творился над озером Миен, заметить что-нибудь кроме дымного следа, стелющегося за уходящим в горизонт самолетом, было невозможно. Правда один из пилотов утверждал, что Виктор все-таки успел катапультироваться где-то восточнее озера, там, куда начала смещаться собачья свалка. Однако бой происходил над леном Крунуберг, то есть довольно далеко как от восточного, так и от южного побережья Швеции. А значит, и от спасателей Флота и ВМФ.
Когда вернулись на базу, Ара предприняла – параллельно с дознанием, устроенным контрразведкой – самое тщательное расследование инцидента. Не то чтобы у нее не болело сердце за всех остальных пилотов, но Виктор был свой, в какой-то степени «бывший». Его даже можно было считать не состоявшимся мужем. Однако сколько ни копала, так ничего путного и не нашла. Где-то – примерные координаты, когда-то – на второй-третьей минуте боя, похоже, что катапультировался. И это все. Горькое разочарование вкупе с усилившейся болью в бедре, большой потерей крови и поднявшейся к вечеру температурой стали причиной глубокого обморока, в который она грохнулась незадолго до ужина. В медсанчасти пришлось признать очевидное: где-то ближе к концу боя Ара была ранена осколком снаряда. Кусок железа, летевший снизу-вверх, пробил борт кабины, разрезал на бедре противоперегрузочный костюм и, пройдя по касательной, распорол кожу, разбил правый пульт и, пробив остекление, ушел в небо. Механику Ара приказала молчать, а перебинтовалась сама. В суматохе прибытия на базу никто этих ее махинаций не заметил, но, как говорится, сколько веревочке не виться, всё равно конец будет. И то, что не сделала сразу, пришлось делать потом. Зашивать неопасную, но неприятную рану, накладывать повязку и обкалывать антибиотиком и обезболивающим, и это не говоря уже о том, что из-за большой потери крови спать пришлось под капельницей с физиологическим раствором и глюкозой.
Впрочем, между тем и этим она долго – целых десять минут – беседовала по штабному телефону с адмиралом Браге, пересказав ей все известные на данный момент факты и свои предположения относительно того, что могло случиться с Виктором, и где его теперь следует искать. А наутро – чего и следовало ожидать после известия о ее ранении, Ару отозвали в Шлиссельбург. Елизавета Аркадиевна сказала по телефону, что «с этим следует кончать», потому что нерационально и неумно, а она слов на ветер никогда не бросает. Ара еще и позавтракать не успела, а ее уже вызывают в штаб. Ну, она не собачонка, чтобы бегать на свист. Доела завтрак, выпила чашку кофе, выкурила папиросу и только после этого пошла к начштабу полка, где ей и вручили письменный приказ: «отбыть в распоряжение», «по прибытии доложить» и прочее, и прочее, но суть одна – отозвали.
Уезжать не хотелось. Однако пришлось. Ара козырнула начальству и отправилась собирать вещи. Между тем девочки-связистки выяснили по своим каналам, что в два часа дня с аэрополя Шавли[124] в Шлиссельбург отправляется санитарный транспорт, и даже договорились со связистом с «Вуоксы»[125], что они прихватят с собой офицера-истребителя. Ну, а до Шавли от Крекинги рукой подать – сто сорок километров по хорошему шоссе, и попутки тут ходят постоянно. Так что и этот вопрос решился положительно. Ара попрощалась с комполка и друзьями по группе, закинула на плечо флотский сак и убыла, прихрамывая, «в распоряжение Специального Технического бюро при набольшем боярине Адмиралтейства».
В Шлиссельбург прибыла только в шесть вечера и на этот раз – возможно, ради исключения – отправилась ночевать в дом отца. То есть дом, разумеется, принадлежал всей семье, но даже официально – в телефонном справочнике Шлиссельбурга – назывался домом Кокорева. Впрочем, отец там практически не бывал, а члены семьи использовали особняк от случая к случаю. Просто чтобы не снимать номер в гостинице, если дела забросили в столицу. Ара тоже бывала в нем редко, даже реже, чем другие, но и у нее тут имелась собственная комната, и она знала, что дом обитаем. В нем жила немолодая чета, следившая за порядком и по мере необходимости принимавшая разнообразных Кокоревых. Сейчас была очередь Ары, но она никого не предупредила о своем приезде, а значит, могла рассчитывать только на то, что ей откроют дверь, организуют ванну и перестелют постель.
Дверь ей открыл Поликарп Данилович. Удивился такой редкой гостье. Посетовал, что не телефонировала заранее, но обещал в пять минут затопить угольный бойлер, в котором вода, разумеется, будет греться не менее получаса, и сказать Василисе Ниловне, чтобы застелила чистым постель и принесла Аре полотенца и мыло.