– Одно из моих умений.
– И много их?
Он поднял голову. Струящийся через окно лунный свет падал на его нос, на глаза, на прекрасный рот.
– Перечислить?
– У тебя лучше получается что-то делать, чем говорить.
Белозубая улыбка осветила смуглое лицо, а затем он повел бровями, словно что-то обещая, и ей не пришлось долго ждать его ласк.
Он целовал ее обнаженную грудь, спускался все ниже и ниже. Одним движением расстегнул и снял ее брюки, сдернул тончайшие трусики, пробежал губами по впадине между бедрами, осторожно прикусил кожу, провел языком по лобку.
– Просто лежи. – Он обжег ее взглядом темно-серых выразительных глаз.
Эйвери старалась лежать спокойно. Однако переполнявшее ее удовольствие оказалось слишком сильным. С каждой секундой она теряла контроль над собой – во всех смыслах; ощущала свою беспомощность перед ним, когда его шершавые руки ласкали ее нежные груди, скользили по талии, погружались во впадину между ног, а потом широко их раздвинули.
Едва Джона опустил голову, она зажмурилась. Перед ее глазами кружились темно-красные пятна, а когда его язык проник в сокровенную глубину под лобком, на секунду перехватило дыхание.
Все ее мысли улетели прочь, и осталось лишь всепоглощающее наслаждение. От его объятий, ласк, поцелуев. Болезненное удовольствие от прикосновений его щетины к самым чувствительным местечкам ее тела, горячие дуновения его дыхания, искусные ласки языка и собственный жар сливались в единую симфонию любви. Эйвери едва не теряла сознание и почти взрывалась от переполняющих ее чувств.
Он подарил ей всего несколько таких секунд, когда она таяла от наслаждения; затем быстро разделся, надел презерватив и стал целовать ее живот, поднимаясь выше и выше. Ей хотелось плакать, а ее мускулы трепетали от каждого его прикосновения.
Когда он навис над ней, в голову ей пришла шальная мысль – перевернуть его и оседлать, но она настолько ослабела, что могла лишь подчиняться ему, нежно целовать его щеки, гладить спину и крепкие мужские бедра.
Затем Эйвери обвила его ногами, приняла удобную для него позу и долго, нежно, целовала, пока он в нее входил.
Она задохнулась от его ответного поцелуя, ей хотелось большего, чтобы он прижался плотнее, вошел в нее глубже. Сладкие ощущения переполняли ее, она растворялась в них. Сливалась с ним воедино.
Ее закружило в водовороте чувств. Она прижимала его сильнее и сильнее, тянула к себе. Поймала его взгляд и цеплялась за него как за якорь.
Джона раз за разом входил в нее, ласкал, находил чувствительные точки на ее теле, дотоле ей самой неведомые, и гамма ее ощущений становилась все богаче, они захлестывали ее, бурлили в ней… Джона встрепенулся всем телом, напрягся от ее ласкового прикосновения, и это стало еще одной вершиной удовольствия. По телу ее пробежала горячая волна, а он простонал так громко, что казалось, задрожали стены.
Наверное, прошла вечность, прежде чем Джона произнес:
– О боже, Эйвери… – Его голос тонул в смятых простынях за ее спиной.
– Да что ты говоришь!
Он рассмеялся, так же приглушенно. Она смахнула слезу, а затем погладила его по спине и прикусила губу, чтобы не расплакаться. Переживания, усталость, скопившееся за последние дни напряжение давали о себе знать. Но теперь она могла наконец расслабиться.
Издав легкий стон, Джона откатился в сторону. Через несколько долгих мгновений он шевельнулся, а затем погладил ее по бедру.
Глубоко вздохнув, Эйвери взяла его за руку, подняла ее и поцеловала ладонь, а его тепло перетекло в нее при этом как по трубке. Обессиленная, но млеющая от сладких надежд и теплой истомы, она провалилась в глубокий сон.
Джона медленно просыпался, и ему казалось, что он все еще лежит в объятиях Морфея. А когда почувствовал ткань простыни на своих ногах, то понял: все это не сон, а явь, имя которой – Эйвери Шоу.
Он не без труда повернулся и обнаружил, что рядом с ним никого нет. Получалось, что Эйвери встала раньше его.
Джона зевнул, оперся на локоть и прислушался. Старался услышать подсознанием ее присутствие. Уловить тепло, которое исходило из нее, подобно электрическим импульсам. Но никого рядом не было.
– Эйвери! – позвал он хриплым голосом, а ноги все еще отказывались ему служить. – Иди ко мне, дорогая!
Его голос эхом отразился от стен. Ответа он не получил и вмиг похолодел.
– Эйвери?
Послышался легкий шум. Это Халл царапался в дверь. Джона впустил пса вечером, после того как с трудом нашел его за холмом и слегка на него разозлился. Но теперь Халл находился снаружи.
Эйвери! Она ушла. Бросила его.
Джона рухнул на кровать и выругался.
Конечно, она ушла. А чего он еще мог ждать – что она приготовит ему кофе с пончиками? Что одна ночь превратит эту гордячку в приветливую подругу?
Нет. Не может такого быть. И все же он не ожидал столь быстрого ее бегства.
По тысяче причин он до прошедшего вечера себя сдерживал. Прежде всего потому, что им следовало за эти две недели лучше познакомиться, а не совокупляться немедленно, подобно кроликам. Они успели стать друзьями – хотя слово это не вполне подходит для чувств, которые она у него вызывала, – немного узнали друг друга, и он вправе был ждать большего уважения с ее стороны.
Джона открыл глаза и устремил взор на золотистые солнечные пятна на потолке. Он лишь через несколько месяцев понял, что Рейч его не уважает. Думал о будущем с ней, а она видела в нем лишь забавного дикаря и сексуального партнера. Мужчину на сезон, но отнюдь не на всю жизнь.
Эйвери провела с ним только одну ночь и улизнула, не сказав даже «Спасибо, и приятного сна!»
– Проклятье, – буркнул он, с трудом выпрямился и пригладил обеими руками волосы. Несмотря на все усилия, он всегда оставался таким, каким был много лет. Жителем прибрежного поселка, сыном простого ловца крабов. Сколько бы судов у него ни имелось, сколько домов, вертолетов, туристических наград или долларов в банке – горожанке Эйвери Шоу этого всегда будет мало.
Рейчел. Она такая же, как Рейчел, с которой он прожил год. А с Эйвери переспал всего раз. И сравнивать нечего. Совершенно.
У него вырвалось несколько ругательств, от которых покраснел бы любой сквернослов. Джона встал с кровати, собрал простыни и отнес их в корзину для белья. Ему не хотелось, чтобы следующей ночью его преследовал ее запах, даже если это все, что она оставила на память о себе. За то, что он привел ее к себе в дом, отнесся к ней по-доброму. К счастью, выдержки и закалки ему хватало.
Надо было теперь как-то очистить кожу от ее запаха, выкинуть ее образ из головы и вообще о ней забыть. И лучше бы не встречаться с ней в ближайшие недели.
Когда такси довезло Эйвери до «Тропиканы», солнце только всходило из-за горизонта. Она провела своей картой по прорези у входа, открыла дверь и вошла в холл, пустой в столь ранний час. Только Клаудия копошилась за стойкой регистрации.
Эйвери не успела придумать, как избежать встречи с ней. Клаудия подняла голову, закрыла крышку ноутбука и виновато посмотрела на подругу:
– Привет!
– Доброе утро! – чирикнула Эйвери. – Что ты здесь делаешь в такую рань?
– Да ничего. Просто регистрации. Та-ак много регистраций.
Волосы Клаудии растрепались, глаза покраснели. Накануне она перебрала коктейлей, однако еще до рассвета, за несколько часов до приезда туристов, заняла свое рабочее место, стояла в отглаженной фирменной рубашке «Тропиканы».
Важнее, однако, что она была не в своей тарелке и смущение Эйвери ее внимания не привлекло.
– Ладно, поболтаем позднее…
– Погоди-ка.
Проклятье! Эйвери повернулась и увидела, что Клаудия, хоть и явно не выспалась, выразительно смотрит на ее помятый топ и брюки.
– О-хо-хо! Эйвери Шоу, проказница. Охмурила Джону!
– Тсс.
– Да кто нас услышит? Горшки с пальмами? Поди-ка сюда. – Клаудия вышла из-за стойки, усадила Эйвери на роскошный кожаный диван, освещенный восходящим солнцем. – Так что произошло? Почему ты перед рассветом крадешься к себе в номер? Вчера вечером вы с ним так сексуально танцевали и прожигали друг друга взглядами. Наверное, после этого жарко было в койке. Потрясно, да? Или он только с виду такой сильный?
Эйвери фыркнула. Затем рассмеялась. Потом расхохоталась до колик в животе. Держась за бок, она согнулась пополам и уронила голову на колени. Едва не ткнувшись носом в прилепленную к тыльной стороне дивана жвачку, она вздохнула:
– Это было… умопомрачительно. Клаудия, не могу даже описать, как он меня преобразил. На клеточном уровне.
– Ха! – Клаудия так хлопнула в ладоши, что эхо разнеслось по всему огромному холлу. – Потрясающе. Но если все так замечательно – почему ты сейчас не в его доме и не занимаешься с ним всем этим?
Потому что эта ночь наверняка окажется первой и последней? Потому что ее влечение к нему встретило наконец отклик? Потому что Джона, каким она его узнала, даст палец себе отрубить, лишь бы ему не пришлось болтать с ней о том о сем утром?
Эйвери опустилась на диван, ее взор заволокло туманом.
– Потому что я заурядная трусиха.
Клаудия взяла руку Эйвери в свои ладони и дождалась, когда она поднимет глаза:
– Ты, моя дорогая, слишком великодушна и добра. Отчего тебе самой только хуже. Но даже лучшим из нас следует иногда преодолевать собственную инерцию. Возьми себя в руки, и все будет в порядке.
Эйвери сняла с волос подруги клочок обертки от мятной конфеты – оставшийся после бурного вечера. Надо было решить, что теперь делать.
Она задумалась. Проснулся ли он уже? Понял ли, что она ушла? В силах ли она следовать намеченному плану летнего отдыха?
– Значит, между тобой и Люком все кончено, – заметила Клаудия. – Ясно как дважды два.
Эйвери улыбнулась, а затем поморщилась:
– Как ты думаешь, он догадывается о моих… намерениях? – Неясных и противоположных тому, что он мог ожидать.
Клаудия с трудом сдержала улыбку: