– Подождите.
– Подождать – чего?
– Не могли бы вы повернуть обратно?
– В аэропорт не поедем?
Она покачала головой и прокричала сквозь шум дождя:
– В Лунную бухту. – Струи воды уже били в машину со всех сторон. – Сколько бы ни было на счетчике, я плачу вдвое.
Она почувствовала, как машина развернулась и набрала скорость, и ее сердце тоже забилось быстрее.
Ее родители никогда не были полностью честны друг с другом, что и привело к десятилетию страданий. И сколько бы она ни заблуждалась в жизни, эту ошибку она не повторит.
Она найдет Джону и все ему расскажет.
Если он не уверен в своих ответных чувствах, пусть просто скажет, что не любит ее. Прямо в лицо.
– Мне надо позвонить Джоне, – крикнула Эйвери в вестибюле «Тропиканы», волоча за собой промокший чемодан. Она отряхнула несколько прилипших к коже листьев и песок с платья.
Шторм по-прежнему бушевал. Да так, что таксисту хватило глупости продолжить движение только из-за двойной оплаты, которую ему посулили.
Клод – запахнувшаяся в побитую молью старую медвежью шкуру – устроила в подвале что-то вроде женских посиделок. Она быстро закрыла входную дверь:
– Он поехал искать тебя.
Эйвери перестала отряхивать волосы и прожгла взглядом Клод, которая пыталась затащить ее в отель.
– Меня? Почему?
Клод посмотрела на нее, как на дурочку. А увидев вопрос в ее глазах, промолвила:
– Наверное, потому, что его любимая девушка собралась улететь из Австралии и из его жизни? Он может быть упрямым как осел, но он не дурак.
– Он сказал тебе, что любит меня?
Эйвери шагнула к двери, но Клод схватила ее за руку:
– Шторм, дорогая. Все остальное может подождать.
Эйвери посмотрела через плечо Клаудии на пустой вестибюль. Стоял полумрак, тучи почти полностью закрыли солнце.
– С вами ничего не случится?
– Все будет хорошо. Это старый крепкий дом. Надежный. Мы в безопасности. Винный погреб, целый склад продуктов. Можно еще сто человек укрыть.
Эйвери обняла ее и, не говоря ни слова, вышла в шторм.
Платье хлестало ее по ногам, взвихренный бурей песок ударял в кожу. Пальмы у берега так сильно раскачивались, что казалось, их вот-вот вырвет с корнем.
Она спустилась до середины лестницы и поняла, что такси уехало.
Проклятье!
Откинув мокрые волосы с лица, она вышла на дорожку к берегу, оглядела пустынный пляж и собралась вернуться обратно. Высушить свой телефон. Позвонить…
И в этот момент она увидела фигурку, сжавшуюся в комок под пальмой у коттеджа рядом с берегом. Мокрую, грязную, со спутанной шерстью собаку.
– Халл? – позвала она. Пес поднял морду и плотнее прижался к пальме. Эйвери крикнула громче: – Халл! Иди сюда, мой мальчик. Пойдем внутрь.
Но Халл остался на месте, под ураганным ветром. Он же ненавидел воду. Что же он там делает под таким ливнем?
Накинув на голову рубашку, Эйвери пробежала по дорожке и замедлила шаг, решив, что Халл поранился. И ему легче лежать, чем куда-то идти. К тому же она хорошо знала его хозяина.
– Пойдем, мальчик, – позвала она и протянула руку к его мокрой шерсти. Он проскулил и два раза ударил хвостом по земле. Но подогнул лапы и пролаял на окно дома, рядом с которым лежал и где зловеще колыхались занавески.
Она поняла, что он не собирается никуда идти. Эйвери села рядом с ним. Под пальмой они находились в относительной безопасности. Однако скоро она промокла до нитки. А потом ее начал бить озноб.
– Что ты здесь делаешь, Халл? – спросила она, когда дождь полил так сильно, что она даже не могла смотреть на пляж.
Пес проскулил и повернул морду к дому, рядом с которым устроился. Небольшой светлый кирпичный домик с изображением собачки на овальной табличке у двери.
– Нет, Халл. Серьезно?
Вокруг бушевал шторм, а Халл лежал, скорчившись, у дома Петунии, прикованный к месту любовью к ней.
– Откуда только ты такой взялся, малыш? – спросила она, крепко его обняв. – Если бы твой хозяин так обо мне заботился!
Халл лизнул ей руку. Она пробежалась пальцами по его загривку. Так они и сидели, мокрые насквозь, уворачиваясь от падающих веток, с удивлением глядя, как шторм несет вдоль улицы пластиковые стулья. Пока у Эйвери не заныло сердце.
Но ее боль как рукой сняло, когда она услышала знакомый рев двигателя, а потом из-за поворота показалась и сама машина. Эйвери махнула рукой, и джип остановился посередине улицы, а из-под колес при резком торможении вылетели комья земли. Джона дал задний ход и, задев поребрик, рванул к ней.
Когда он выпрыгнул из машины, Эйвери попыталась подняться, но ее ноги словно заледенели. Она все же встала, сделала пару шагов, однако у нее подогнулись колени.
Он подхватил ее.
– Джона, – промолвила она. Ей хотелось все ему рассказать, спросить его, объяснить…
Но она лишь повисла на его руках, а он прильнул к ней губами, наполняя ее блаженством. Целовал так, словно от этого зависела его жизнь. Словно она была его дыханием, его кровью, его душой и телом.
Затем он прижал ее к груди и положил подбородок ей на макушку. Оба тяжело дышали, на них падали капли дождя, но она слышала только стук его сердца.
Когда она подняла голову, он обхватил ладонями ее лицо. В ее взоре светилось безграничное, неописуемое счастье.
– Я нашла твоего пса.
– Вижу. – Он улыбнулся глазами, скользнул взглядом по ее лицу, словно убеждаясь, что она и правда рядом с ним.
– По сути, я его спасла.
– Спасла его? От этой мороси?
Она зашлепала его по груди, но ее ладони отскакивали, как от стенки, и наконец просто легли на его мокрую футболку. Сердце Эйвери готово было взорваться.
– Спасла от преследования вздорной собачницей.
Джона вопросительно поднял брови. Эйвери кивнула на домик рядом:
– Здесь живет пассия Халла.
Джона посмотрел на дверь дома с изображением лысоватой крохотульки, смахивающей на крысу. Затем перевел взор на Эйвери и нежно, обеими своими теплыми, сильными руками, убрал прядь волос с ее лица.
Когда промокшую до нитки Эйвери начал бить озноб, казалось, ничего с ним поделать нельзя. Но едва Джона провел вверх-вниз по ее рукам, ей тут же стало тепло, а потом и жарко.
Понимая, что разговор заходит в тупик, что для его продолжения надо перебраться в спокойное место, она оттолкнула его:
– Ты поэтому раскатывал на машине? Забеспокоился, не промокнет ли Халл?
Джона глубоко вдохнул воздух носом, а его серые глаза блеснули.
– Я был уверен, что он не пропадет. А вот ты…
– Что – я? – Она отстранилась. Хотя совсем чуть-чуть. Лишь чтобы показать свою досаду, однако она по-прежнему к нему льнула. – Я сама могу о себе позаботиться.
– Знаю. Ты сильная, Эйвери Шоу. Но я не смог побороть желание за тобой присмотреть. И я устал. Устал от борьбы. Борьбы с тем, что чувствую к тебе.
Эйвери с усилием сглотнула, ее сердце сладко заныло, и словно хор запел для нее «аллилуйя».
– Эйвери, я был на полпути к аэропорту, когда услышал об аварии. А вдруг с тобой что-то случилось? Не нахожу слов, чтобы передать охвативший меня ужас. Позвонил Клод. Она сказала, что ты здесь. У меня сразу словно гора с плеч свалилась.
Давай-давай, подумала она.
– А зачем ты поехал в аэропорт?
– За тобой, глупышка. Чтобы вернуть тебя сюда. Или, черт возьми, полететь куда и ты. А может, ты собралась жить между двумя континентами? Ради бога. Где угодно, только со мной.
– Ты оставишь свою бухту? Ради меня?
– Не ради тебя, мисс Шоу. Вместе с тобой… Чтобы всегда была возможность для этого… – он поцеловал ее в уголок рта, – и этого…. – поцеловал другой уголок, – а также этого. – Он прильнул к ней губами так нежно, так страстно, что наполнил собой каждую ее клеточку.
Когда у нее застучали зубы от озноба, Джона поднял ее и отнес на заднее сиденье своей машины. Сам сел рядом. Занавески на окнах дома Петунии слегка колыхались, а Халл не покидал своего поста у дерева.
В сухом салоне машины Эйвери повернулась к Джоне. Его мокрые кудри поблескивали, ресницы слиплись, а влажные губы стали особенно притягательными, и она вжалась в глубокое сиденье.
Капли все еще текли по ее носу и ныряли под грязную одежду. Она была покрыта грязью. А он ничего этого не замечал. Смотрел на нее как на свою луну и звезды.
Затем он набрался духу, отодвинулся от нее и промолвил:
– Я люблю тебя, Эйвери Шоу, и буду любить, даже если ты станешь жить на другом краю земли. Однако надеюсь, что мои слова тебя не отталкивают, и тогда мы можем подумать, что нам вместе сделать.
Не отталкивают? Быть любимой таким мужчиной? Когда он переполнял ее неведомыми прежде чувствами?
Она подалась к нему столь стремительно, что ударила коленку, а машина качнулась. Но боль осталась на втором плане за миллионом других ощущений, нахлынувших на нее. Ведь она целовала мужчину, которого любила сильнее всего на земле.
– Полагаю, это означает твое согласие? – спросил он, когда смог дышать.
– Я люблю тебя. Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя! – повторяла она. Смеясь, крича и целуя его так безумно, так горячо, что запотели окна в машине.
Шторм прекратился так же быстро, как и начался.
Когда Эйвери с Джоной покинули уютный салон машины – то и дело нарушая правила поведения в общественных местах, – они прежде всего уговорили Халла покинуть его пост. Затем они втроем направились на берег посмотреть последствия бури и увидели, что ничего не изменилось.
Однако на самом деле изменилось все.
Джона взял Эйвери за руку, и они пошли по песчаной дорожке в тени пальм. У нее щеки болели от улыбок, она то и дело вздыхала, глядя на величественный Тихий океан – совсем не такой, как у нее дома в Америке. Однако ее вселенная была здесь, рядом, и больше ничего на свете она не желала и желать не могла.
Эпилог
Эйвери стояла рядом с «Тропиканой», закрыв глаза, вытянув вперед руки и вдыхая пахучий теплый воздух, которым так славятся здешние места.