Что-что? Я не ослышалась?
– Лазарус, ты сказал что-то о Контроле и моем деде в одном предложении?
Лазарус вздохнул так тяжко, что мое воображение вдобавок приписало ему интернетовский жест разочарования «рукалицо». Мол, как надоело объяснять очевидное той, что не устает тупить.
– Профессор Лукин знал о Полуночи, Герда. Многие его книги касались напрямую нашего мира. Более того, кое-какие исследования он делал для Всемирной организации Контроля. Неужели ты не знаешь про его монографии, далекие от обычных исторических тем? Он писал о некромантских родах, стихийных магах, о реанимации культов, про которые среднестатистический человек даже никогда не слышал.
М-да, вот так новость. Из всего написанного дедом я прочитала пару тонких монографий. Жила в одном доме с известным ученым, а никогда не интересовалась его работами. Впрочем, слышала, что труды деятелей культуры и науки их родные воспринимают как нечто достойное внимания и восхищения, увы, нечасто.
Признаваться, что не читала работы Лукина, или не стоит? Лучше промолчу, а то и так разочаровала своих витязей ограниченностью и психической неуравновешенностью.
– Наверное, специфические книги стоят не на виду. Сейчас пойду пороюсь в шкафу в его кабинете.
Подняться с дивана не позволила тяжелая рука, опустившаяся поверх моего живота и придавившая к постели.
– Лучше спи, Герда, уже глубокая ночь.
Я притихла. И вскоре вампир убрал свою бесцеремонную конечность.
Я неподвижно лежала на шелке банального цвета и считала овечек. С двух сторон слышалось размеренное спокойное дыхание. И лишь ко мне сон не торопился. Добравшись до второй сотни, почувствовала, как тяжелеют веки, и тут…
– Мяу-у-у-у!
Внизу, под раскрытым из-за жары окном, заныла кошка. Именно заныла, не замяукала.
Я перевернулась на бок, лицом к вампиру, и натянула простыню на голову. Не помогло. Протяжное «мяу» пробиралось и туда. Повертевшись, накрыла лицо подушкой. Дышалось тяжело, а слышалось отлично.
– Мяу-у-у-у!
Это что, кошка-жираф? До нее только сейчас дошло, что март закончился, а она и в ус не дула? А теперь решила догнать упущенный момент и заняться воспроизводством потомства?! Я считала противные «мяу», надеясь, что привыкну к ним. Как бы не так!
И я сдалась:
– Р-р-р! Не могу больше, сделайте что-нибудь с этим животным!
– Например? – меланхолично отозвался Лазарус. – Выйти на улицу и поймать ее?
– Или найти ей кота?
Вопрос Булатова заставил усмехнуться: кот у нас один был. Может, это заявилась одна из его тайных фанаток? Господи, какие дурацкие мысли лезут в голову из-за недосыпа! Хорошо, что не успела их озвучить.
Кошку облили водой. И она, обидевшись, ушла петь «серенады» кому-то другому.
– Мяу-у-у-у!
Ушла аж на целых пять минут.
Холодный душ из окна больше не действовал. Но просить парней спуститься вниз и прогнать нахалку я постеснялась.
– Не можешь уснуть? Так не зацикливайся на этом, – посоветовал блондин. – Хочешь, поиграем в «Города»?
– Или можно писать буквы на спинах друг друга – и забавно, и здорово расслабляет, – предложил как бы между прочим оборотень.
Ага-ага, тогда уже сразу эротический массаж предлагай.
И я вызвала вампира на топонимическую дуэль. Руслана назначили судьей. Лазаруса ни одна буква не ставила в тупик – он моментально подбирал название. И только Афины заставили его притормозить. Я ликовала! Сама я знала на Ы двадцать три города – в детстве во что только не довелось играть с друзьями.
– Сдаешься? Штрафуем тебя?
Проигравший должен был как следует пугнуть кошку-террористку, так что повод для радости имелся.
– Нет, я вспомнил – Ыныкчанский.
Или по-другому – Ыныкчан. Да, такое название было и в моем списке. Но на Й все города я уже назвала, поэтому решила смухлевать.
– Ыныкчанский? А точно так называется? Может, Иныкчан?
Ни слова лжи, просто сомнения, а ведь работает!
– Хорошо, тогда Ынторсура-Бузэулуй, это в Румынии.
М-да, не прокатило. И я принялась, прикрыв глаза ладонью, вспоминать.
– Сдаешься? Штрафуем тебя? – посмеивался вампир, мешая думать.
Слово не воробей, придется самой разбираться с кошкой. Я не успела признать поражение – на моей спине Булатов осторожно вывел первую букву Й, а затем и остальные.
– Йокнеам.
Судья оказался продажным. Но если он будет подсуживать только мне, я согласна. В груди, в области сердца, мягким клубком свернулось странное чувство.
– Ты засыпаешь, Герда, – заметил блондин, когда я зевнула в очередной раз. – Пусть сейчас будет ничья, а завтра продолжим.
Сонно угукнув, я вскоре отключилась. И точно не скажу, были или нет чужие пальцы на моей спине, нежно выводящие «Я тебя…»?
Глава 8
На меня падал шкаф.
Нет, не так.
На меня летел ШКАФИЩЕ! Из дуба, под завязку набитый тяжелыми томами! Сейчас ка-а-ак шмякнет!!!
– Не спи! – Руслан вклинился между нами, выставляя руки и легко останавливая деревянную махину.
Горячие обнимашки с мебелью не состоялись. Уф-ф… иначе раздавило бы всмятку. Я потрясенно сглотнула, выходя из ступора.
– Спасибо.
– Ты что творишь?! Убиться решила? – кипятился оборотень. – На тебя падал шкаф, а ты смотрела на него и только глазами моргала!
Я растерялась еще больше, ведь не ожидала, что он раскричится. Кто-кто, а Булатов всегда был со мной мягок. А тут…
Парень, неожиданно притянув к себе, прижал и, уткнувшись подбородком мне в макушку, прошептал:
– Прости… испугался за тебя. Что случилось? Почему он на тебя упал?
Ладно, замнем неприятный инцидент, тем более что вертигр извинился. Я бы тоже не удержалась от крика в такой ситуации. А вообще не переношу, когда на меня орут. И если при этом используют унижающие человеческое достоинство слова типа «дура» или «идиотка», то все, такой человек никогда не станет мне приятелем или хорошим знакомым. Дурой могу обзывать себя только я сама, и притом мысленно.
– Вот, – я показала оторванную от дверцы ручку, – хотела поискать книги деда, о которых разговаривали ночью, и чуть не превратилась в отбивную.
Невыспавшаяся после кошачьих серенад, я и представить не могла, что собственная мебель попытается меня прибить. Впрочем это не исключает того, что я «тормоз».
Булатов, покрутив темную кованую ручку, осмотрел дверцу, затем потрогал массивные книжные полки. И хмыкнул.
– Что? – не выдержала пытки молчанием.
– Раньше этот шкаф пытался кого-нибудь придавить?
– Нет. А должен?
Я насторожилась. Неужели с мебелью что-то сделали, превратив ее в орудие убийства? Вдруг, пока нас не было, кто-то пробрался в квартиру и смастерил ловушку – к примеру, подпилил ножки шкафа? Бред, конечно, но…
Все-таки бред – это выяснилось быстро.
– Его опрокинула на себя ты сама, и ручка оторвана с мясом от дверцы по твоей вине. – Руслан ухмылялся. – Мягче, Герда, нужно быть мягче с хрупкими вещами. А то поломаешь все вокруг, придется новую мебель покупать.
Нахмурилась, не понимая, о чем он толкует.
– Похоже, ты «перезарядилась» ночью, вот и крушишь все вокруг с непривычки. Необычно ощущать в себе силушку богатырскую?
– Хочешь сказать, что я не рассчитала усилий, когда открывала дверцу? И теперь могу еще что-нибудь сломать?
– Или кого-нибудь. Будь осторожна, Герда. Прикасайся ко всему будто к хрустальной посуде.
– Хорошо, я попытаюсь.
И я дотрагивалась до предметов, словно археолог к бесценным хрупким черепкам. Или к мумии, готовой рассыпаться в прах в любую минуту, – подсказало воображение. За пару часов перебрав все книги в кабинете, убедилась, что про мир Полуночи ни в одной не говорится. Обычные труды влюбленного в науку историка. Забавно, что профессор писал умные блестящие монографии, а близким рассказывал смешные, а порой и непристойные истории из жизни археологов. Но сколько мы с Ладовым ни просили, он так и не захотел записать их и отправить в какое-нибудь издательство.
Те самые книги обнаружились во «взрослой» спальне, как прозвала я комнату дедушки с бабушкой. После их смерти я не заходила сюда, даже чтобы убраться, – сдерживал не внушенный с детства запрет, а боль утраты. Вот и сейчас, сидя на полу и обложившись найденными томами, я не смогла сдержать слез.
За неделю до кончины бабушка произнесла странные слова, смысл которых я поняла лишь в утро, когда нашла ее уснувшей вечным сном. Но тогда я едва слышала ее, так как переживала очередную личную драму. «Любимые люди когда-нибудь уходят. Так задумано Богом, что мы должны расставаться. Мы не можем рука об руку идти по жизненному пути вечно. Родители отступают в сторону, давая возможность появиться рядом с тобой твоему избраннику, твоим детям. Так должно быть и так есть. И когда мы прощаемся, то отдаем им частицу своего сердца, а они нам – своего. И не надо лить слезы по ушедшим, – говорила она тихо. – Прислушайся к себе – и кроме боли ты почувствуешь и тепло, подаренное ими».
Я долго искала это тепло, спрашивая у неба, за что осталась одна. Брошенная родителями еще в детстве, преданная женихом за несколько дней до подачи заявления в загс, оставленная другом, вечно мотающимся по секретным командировкам. И все же те слова дали всходы: я научилась вспоминать только хорошее и светлое. И боль потери ослабла.
После завтрака я вернулась к книгам, но предварительно погоняла в спальне пыль и помыла полы. Парни проявили деликатность и не беспокоили меня до прихода обивщика.
Выбор ткани Лазарус превратил в цирк, чуть не сведя с ума мастера и меня заодно с ним. Вампиру не понравилось, что мы неправильно называем оттенки.
Нефритовый или изумрудный, керрия или желтый дуб, цвет традесканции или бледно-голубой – какая по большому счету разница? Но для обладателя фамилии литературного князя это оказалось важным. И обшарпанный диван стал обладателем новой «шкурки» цвета тирского пурпура с шоколадным геометрическим принтом. А еще я узнала, что вчерашнее «ложе страсти» не алое, а мареновое. Выходит, Кристине известен бзик босса – любовь к оттенкам, а не чистым цветам. К слову, купленные ею еще три комплекта были винного, темно-бирюзового и цвета детской неожиданности, то есть оттенка мякоти тыквы.