– Так называют противовес, позволяющий кораблю не переворачиваться вверх дном при шторме, – объясняет Пифагор, словно читая мои мысли.
Шампольон, топорща хохолок, носится под крышей туда и обратно, демонстрируя озабоченность.
– До сих пор крысы превосходили нас количеством, но не умом. Теперь, кажется, они приобрели двойное преимущество, – тревожится Пифагор.
– Ты их видел, Шампольон. Говори, сколько их.
Попугай трясет головой.
– Десятки тысяч. А главное – теперешние толще прежних.
Пифагор делает вывод из услышанного:
– Раз их стало больше, значит, Тамерлан объединил несколько стай. Что до их размеров, то здесь удивляться нечему: победа за победой, и они все больше набивают брюхо.
Сиамец учащенно дышит.
– Сфинкс был прав: время на их стороне. У людей в среднем рождается один ребенок на пару, к тому же на его вынашивание уходит девять месяцев. Мы вынашиваем своих шестерых котят два месяца, а крысы своих семерых крысят – всего три недели. Иначе говоря, росту их численности ничего нельзя противопоставить.
Я силюсь остаться оптимисткой:
– Даже у крыс происходит регуляция численности в зависимости от условий жизни. При нехватке корма или избытке хищников их демографический рост неизбежно замедляется и даже останавливается.
– Нынешние условия для них чрезвычайно благоприятны: полно корма и ни одного хищника. Ничто не мешает их размножению, – замечает Эсмеральда.
– Тем более что они получили доступ к человеческим технологиям. Видно, как ловко они управляются с разными инструментами своими четырехпалыми лапками. Логика подсказывает: если мы ничего не предпримем, то они восторжествуют над всеми остальными видами и установят свое господство, – вторит ей сиамец.
Болтая с кошками, я наблюдаю за Романом и Натали. Находясь на корме, они не догадываются, какая нам грозит опасность.
Почему бы им не заняться любовью? Неужели они не понимают, что это – путь к выживанию их вида?
Мне не дает покоя одна мысль.
Если люди настолько несовершенны и неповоротливы, то не следует ли из этого, что они обречены на полное вымирание, как динозавры? А если крысы до такой степени ловки и расторопны, то не им ли предначертано судьбой прийти на смену людям?
Что, если им, крысам, принадлежит будущее? Они создадут более устойчивый мир, где не будет места слабым, а сильные станут управлять, развязав террор.
Такое будущее не кажется мне идеальным, но, возможно, нам уготовано именно оно, особенно теперь, когда крысы сбились в огромную стаю со строгой иерархией под командованием умного стратега.
58. Иерархия у крыс
Профессор Дидье Дезор, ученый из лаборатории биологического поведения Университета Нанси, изучал способность крыс к плаванию. Шесть особей посадили в клетку, единственная дверца которой открывалась в бассейн – его надо было преодолеть вплавь, чтобы добраться до кормушки.
Быстро выяснилось, что крысы не бросались дружно на поиски корма, наоборот, все происходило так, словно у них были строго распределены роли.
Выявились два эксплуатируемых пловца, два не плавающих эксплуататора, один независимый пловец и один не плавающий козел отпущения.
Первые двое ныряли за пищей. После их возвращения в клетку эксплуататоры подвергали их побоям и заставляли бросить добычу, хотя потом, насытившись, делились с ними остатками. Сами эксплуататоры никуда не плавали, а просто терроризировали пловцов и так обеспечивали себя пищей.
Независимый пловец отличался силой, мог принести пищу и, не делясь с эксплуататорами, съесть ее самостоятельно.
Наконец, козел отпущения, не умеющий ни плавать, ни пугать подневольных, довольствовался случайными крошками.
Такое же распределение ролей – два эксплуататора, двое эксплуатируемых, один независимый, один козел отпущения – наблюдалось еще в двадцати экспериментальных клетках.
Для лучшего понимания иерархических отношений крыс Дидье Дезор посадил вместе шестерых эксплуататоров. Всю ночь они дрались, а к утру у них установилось все то же распределение ролей.
Такой же результат получался в клетке с шестеркой эксплуатируемых, с шестеркой независимых и с шестеркой козлов отпущения. Таким образом, распределение ролей оказалось неизменным.
Затем эксперимент повторили в большой клетке с 200 крысами. Там крысы всю ночь дрались. К утру три крысы были найдены убитыми и разодранными на куски. Мораль такова: чем больше население, тем больше жестокости проявляется к козлам отпущения. Одновременно эксплуататоры в большой клетке назначили суперэксплуататора с помощниками, присваивавшими себе полномочия транслировать его команды, в чем он сам не нуждался.
Ученые Университета Нанси продолжили эксперимент, а потом изучили мозги подопытных крыс. Оказалось, что наибольший стресс испытывали не козлы отпущения и не эксплуатируемые, а эксплуататоры. Они явно боялись утратить свой высокий статус и столкнуться с необходимостью самим отправиться на поиски пищи.
Энциклопедия относительного и абсолютного знания. По материалам тома I
59. Остановленные на лету
Повторяю, у меня куча мелких недостатков, но есть и одно крупное достоинство – умение признавать свои ошибки.
Признаю, что допустила ошибку: была недостаточно прямолинейна.
Пользуясь тем, что моя служанка осталась одна на лавочке на корме кораблика, я обращаюсь к ней с вопросом:
– Чего вы с Романом ждете? Почему не займетесь любовью?
Она закашивается, потом, взяв себя в руки, улыбается и гладит меня по голове.
– Почему это тебя волнует?
– Знаете, служанка, общаясь с вами, я научилась вас ценить и желаю вам только счастья. Вы говорили, что для достижения сходства с вами мне требуется понять искусство, юмор и любовь. Но чем дольше я наблюдаю за вами и Романом, тем отчетливее вижу, что любить по-человечески – это видеть проблемы там, где их нет. Что толку тянуть, как тянете вы? С вашей стороны это глупо, да еще раздражает окружающих.
– По-моему, когда не спешишь, можно лучше разобраться во взаимных чувствах.
– Вы шутите? Вы встречаетесь уже несколько дней, к тому же рискуете с минуты на минуту умереть.
– Что, если я ошибусь в партнере?
– Заняться с ним любовью – способ определиться. Тянуть – значит продлевать неизвестность. Наверное, мне не пристало давать вам советы, но на вашем месте я бы не колебалась. Я дала бы ему вдохнуть мои естественные запахи, не маскируя их искусственными. Пусть подышит вашим потом, полюбуется на колыхание ваших бедер, втянет в ноздри ваши феромоны. Покажите ему ягодицы. Так вы, по меньшей мере, проясните ситуацию.
Она весело хохочет, но этот смех кажется мне неискренним – так она хочет скрыть смущение и нежелание видеть реальность.
А все потому, что она не в силах постичь мою природную мудрость. Вот и потешается.
– Я серьезно. Предъявите ему свою наготу. Все эти одежки, не позволяющие вашим естественным запахам достигнуть его ноздрей, только затрудняют обонятельную коммуникацию.
Натали хочет взять меня на руки и приласкать – побуждение собственницы. Все-таки я остаюсь для нее плюшевой игрушкой. Или она путает меня с собачонкой, вечно выпрашивающей у хозяина ласку? Я недовольно высвобождаюсь и бегу прочь.
– Ты куда, Бастет? Вернись!
– Вы меня раздражаете, Натали! Так сильно, что даже представить не можете.
Она пытается меня поймать.
– Что я тебе сделала, Бастет?
Я соизволяю оглянуться.
– Раз вас, людей, заводит соприкосновение слизистых оболочек ртов и демонстрация молочных желез, совершите все это, а потом приступите к живительному акту совокупления. Что тут сложного?
Она вместо ответа широко улыбается.
До чего же она меня нервирует! Просто бесит!
Я даю себе слово: если она и впредь будет так же ломаться и изображать целомудрие, то я ее брошу и найду вместо нее кого-нибудь другого (или других), поэнергичнее и пошустрее. Это у нее не томность, а попросту слабость.
Наш речной трамвайчик надсадно гудит.
Я бегу на нос и сталкиваюсь с новой проблемой: фарватер, прежде свободный, теперь перегорожен десятком барж, образовавших непреодолимую преграду.
– Теперь нам конец, – бормочет Эсмеральда.
Что за пораженческие настроения? Не иначе утрата острова Сите лишила ее способности объективно воспринимать реальность.
Я поворачиваюсь к Роману:
– Что нам теперь делать?
– Плыть дальше по реке мы не сможем, – уныло отвечает он.
Он и Натали размышляют. Мне почти слышно, как шевелятся их мозги.
Ко мне подходит Пифагор, он в тревоге разглядывает заслон из барж.
– Крысы прибегут сюда и всех нас загрызут, как загрызли защитников острова Сите, – хнычет Эсмеральда.
Как раз такие фразы совершенно ничего не дают, а потому не представляют для меня ни малейшего интереса.
– Моя мама лучше всех, она обязательно найдет решение!
Теперь Анжело лепечет бесполезную чушь.
Ну и окружение у меня!
Я иду на корму, к Натали. Она смотрит в бинокль.
– Кажется, выше по течению был большой остров. Надо вернуться на него, только и всего. Займем там позиции и укрепим их.
– Конечно, у нас же есть колючая проволока и все для строительства дирижабля, это может пригодиться.
– Это, наверное, остров Лакруа[3], – подсказывает присоединившийся к нам Роман Уэллс. – Я бывал там, это район города Руана. Там есть каток, бассейн и многое другое, что может оказаться полезным. Мне показалось, мосты через Сену, связывающие остров с обоими берегами, разрушены.
Лакруа? Неважное предзнаменование, учитывая, что преследователи хотят нас распять… Тем не менее мы разворачиваемся и причаливаем к острову.
Я оглядываюсь. Островок меньше Сите, здешние постройки возведены позже, чем там. Роман прав: все три моста рухнули (видимо, их взорвали в ходе гражданской войны).